Живи, ирбис! - Виктор Балашов

Так вот оно что! Мишке плеснуло в глаза как бы расплавленным солнцем… Только откуда же так кстати выскочил этот спасительный луч?

Мишка снова переступил ко мне навстречу. Переднюю лапу, широкую, как лопата, он на всякий случай держал наготове перед мордой. Я невольно отшатнулся. Висевший на ремешке «фэд» мягко толкнул меня в грудь… и тотчас стайка молниеносно проворных зайчиков запрыгала у медведя на брюхе.

Так вот откуда они! Чехол с аппарата был откинут, а хромированные детали, объектив, стекло экспонометра — все это идеальные отражатели!

Обеими руками я схватил аппарат и стрельнул мишке по глазам пучком яростных солнечных лучей.

А дальше произошло нечто непонятное. Я видел, как мишка снова вскинул обе лапы, защищая глаза, видел, как мягко повалился вдруг в мою сторону. Мне показалось: он ринулся в решительную атаку. Я невольно зажмурился.

Но пронеслось мгновенье. Еще одно… Прошла целая секунда. Другая… Мирно журчала и плескалась сбоку речушка. Просвистели над головой крылья какой-то птицы. Хрустнула ветка вдали…

Кто не испытал этого счастливого ощущения, когда словно бы заново возвращаешься к жизни?

После этой встречи я еще пять дней шел через тайгу, где по компасу, где вдоль рек и речушек. Не раз доводилось встречать задиры от медвежьих когтей на деревьях (так они помечают пределы своих владений). Видел и следы топтыгина, иногда совсем свежие.

Два дня стегал меня нудный, не знающий устали дождь. За кассету с драгоценной пленкой я был все же спокоен: завернутая в целлофановый мешочек она лежала на самом дне в кармашке рюкзака. Беда обнаружилась лишь случайно, на вечернем привале — понадобились спички, хранившиеся в том же мешочке. Увы! На дне кармашка булькала целая лужа. Вода проникла и в целлофановый мешочек. И пострадала-то пленка от сущего пустяка: задрался клапан на кармашке, и дождь капля за каплей налил внутрь больше стакана.

КОЛЮЧ-ИГОЛКИН

Я уже давно убедился, что натуралисту куда лучше дружить с ребятами, чем со взрослыми. Когда летом в мою дачную холостяцкую берлогу ввалится кто-нибудь из городских друзей, я, признаться, даже пугаюсь слегка. По опыту знаю: не обойдется без неприятностей.

Еще у двери приятель морщится и начинает нескромный допрос. Зачем, например, все окна и стулья заставлены стеклянными ящиками и банками? Что это за порядок, когда гостя даже усадить не на что! Зачем столько веток в бутылке натыкано, и что это за противные червяки по ним ползают? А как вы можете кушать, когда на столе стоит банка с головастиками?

И пошло, и пошло…

А ходят взрослые гости ну, прямо, как слоны! Обязательно кого-нибудь раздавят. Выполз ли краснобрюхий тритончик из своей стеклянной квартиры на пол — тут ему и смерть. Отправится ли по полу крошечный лягушонок опробовать недавно выросшие лапки — и пропал лягушонок! А взрослый приятель еще и ругается: зачем у вас всякая дрянь по полу скачет?

Не люблю я таких посетителей. С ребятишками куда легче. Те входят в комнату, как в музей, разговаривают шепотом, всем интересуются, рассказы о каждой козявке слушают, словно сказку. И никогда никого не давят, потому что под ноги смотрят.

С пустыми руками ребятишки редко приходят. Обязательно кто-то из них или бабочку вытащит из кармана или протянет в кулачке полузадушенного лягушонка. И не взять нельзя — обидишь до смерти.

К моей работе ребятишки относятся с большим уважением, и, чтобы не помешать моим занятиям, по утрам, когда я заполняю дневники, не приходят.

Только однажды они ворвались в неурочное время. И не без причины. По возбужденным крикам, по блестящим глазенкам я сразу понял: ребята принесли какую-то драгоценность. И правда, Гена Марков, самый вихрастый из всех, когда-либо меня навещавших, торжественно опустил на пол что-то круглое, завернутое в тряпку. Я начал разворачивать сверток и укололся. Проказники не предупредили, что завернут еж.

Пока ребята прыгали вокруг него и заглядывали мне в глаза, удивляясь, почему я тоже не прыгаю от восторга, ежик неподвижно лежал на полу. Он растопырил во все стороны серые с белыми острия ми иголки и не шевелился. Я уже подумал, не замучили ли его до смерти юные охотники. Ребята, заметив мою озабоченность, утихли. Вот тут-то из-под колючего шарика вылез сначала подвижный черный носик, потом показалась вся мордочка с круглыми, как блестящие пуговки, глазками. Наконец ежик развернулся весь и проворно юркнул под кровать. Гена кинулся за ним, я — за Геной: надо же зверушке успокоиться после стольких потрясений!

— Знаете что, ребята, — подумав, предложил я, — давайте-ка ежика на волю выпустим! В этом году я занимаюсь только насекомыми и земноводными. А ежик — это млекопитающее животное. Он очень полезен, потому что вредных насекомых поедает и мышей ловит. Давайте его выпустим!

Ребята так и присели от неожиданности. Столько раз они видели, как меня радует находка какой-нибудь букашки, а тут — живой ежик — и вдруг выпустить!

— Ну, ладно, ладно! — поспешил я успокоить гостей. — Пускай живет ежик у меня. Только приносите ему слизняков, улиток да дождевых червей. Очень он любит все это.

— Целый воз принесем! — заверили ребятишки и помчались за кормом. Я тем временем поставил возле кровати блюдце с молоком, положил там же морковку и сел продолжать свои записи.

Через несколько минут что-то захрустело позади. Я обернулся: ежик аппетитно обтачивал морковку. Значит, приживется.

Покончив с морковкой, зверек отправился знакомиться с новосельем. Он зашуршал иголками вдоль стены, то и дело останавливаясь и обнюхивая каждый предмет. Жесткие коготки зацокали по полу, как кастаньеты. С особым вниманием ежик обследовал дырку в полу, через которую ко мне иногда наведывались мыши. Ежик даже засунул в нее носик и долго вынюхивал, чем там пахнет. Запах ему, видимо, понравился, потому что он удовлетворенно фыркнул, побежал было дальше, затем вернулся и понюхал еще. Не остался без внимания и веник. Ежик вытащил его из угла и обгрыз несколько прутиков.

С приходом ребят колючий дикарь затаился под кроватью, и выманить его оттуда не удавалось ни слизняками, ни навозными червями. Лакомиться ими он начал лишь после того, как шумливые гости удалились.

Всю вторую половину дня мой новый жилец проспал под кроватью, затащив туда для подстилки коврик. А вечером как только я погасил свет, он сейчас же снова затопал по комнате. Удивляться не приходилось: на свободе ежи ведут в основном ночной образ жизни.

Ко мне ежик привык довольно скоро. Поначалу он еще сворачивался шариком, когда я неожиданно входил в комнату и заставал его посреди пола. Но потом, убедившись в моей безопасности, от этой предосторожности отказался. Через неделю ежик брал пищу у меня из рук, а потом стал даже надоедать попрошайничеством. Он бегал за мною, как собачонка, задирая симпатичную мордочку вверх и нетерпеливо похрюкивал. Ел он огурцы, сырое мясо, мелкие ветки, а предпочтение отдавал улиткам и слизнякам. Улиток обжора поедал прямо с ракушками, так они и переселялись к нему в желудок в собственных квартирах.