Рыбка по имени Зайка - Дарья Донцова

– Может, коньяку тяпнем? – предложил Николай Семенович. – Легче будет воспринимать искусство.

– Куда идти? – мигом отозвался Сергей Петрович. – Я не вижу.

– Налево.

– А?

– Сюда!

– Куда?

– Что?

Я быстро повернулся к столу, схватил пузатые фужеры, плеснул в них коньяку и подал «мальчикам».

– Прошу вас.

– Спасибо, Ванечка, – улыбнулся Николай Семенович.

– Это кто? – заинтересовался Сергей Петрович.

– Ваня Подушкин.

– Господь с тобой, Коля, он же умер.

– Скончался Павел, его отец, – терпеливо начал объяснять профессор, – а Ваня совсем еще молодой. Скажи, Ванечка, тебе шестьдесят есть?

– Нет, – громко ответил я, – и не скоро будет.

– Кого не будет?

– Подушкина, – бойко отозвался критик.

Я осторожно попятился к двери. Пока дамы уставились на смазливого красавчика, издающего странные звуки, а мужчины пытаются адекватно оценить происходящее, я могу пойти покурить.

Но не успел я сделать и пары шагов, как по ушам ударил крик.

– А-а-а-а… Она в розовом!

Все повернулись влево, я машинально поступил так же. Возле арки, ведущей в столовую, стояла Мэри.

– В розовом, – кричала Кока, – видите, да? Все видите, да? В розовом!

Певец растерянно замолчал, музыка стихла.

– Коконька, – вскочила Зюка, – тебе плохо?

– Это кто? – визжала Кока, тыча в маменьку пальцем, скрюченным под тяжестью бриллианта размером с хороший апельсин. – Кто?

– Только не волнуйся, – засуетилась Зюка, – ты видишь Николетту. Если забыла, кто она такая, напомню: Нико – наша старая подружка.

– Попрошу без хамства, – фыркнула Мэри, – при чем тут старость! Еще скажи «древняя»!

– Она в розовом? – обморочно прошептала Кока.

– Да.

– Не в синем?

– Нет, конечно.

– Но только что она была в синем!

Зюка обняла Коку.

– Дорогая, ты устала! Нико явилась в розовом.

– О-о-о! – простонала хозяйка, хватаясь за виски.

– Вовсе нет, – ожила Люка, – она в синем пришла.

– В розовом! – топнула Зюка.

– В синем, – настаивала Люка.

– Разуй глаза, – потеряла светское воспитание Зюка, – вон она стоит! В розовом!

Люка повернулась в сторону двери.

– Ага! Смотрите! Она в синем.

Все снова задвигали шеями, я подавил тяжелый вздох. Ну и ну. Сестрички в ударе, мгновенно произвели рокировку, сейчас арку подпирает не Мэри в костюме, а Николетта в платье.

– А-а-а! – завизжала Кока.

– О-о-о! – подхватила Зюка.

– Что с вами? – озабоченно воскликнула Николетта.

– Это ты? – в полном изнеможении просвистела Кока.

– Ну я.

– В синем?

– Конечно, говорила же тебе, что мне розовый надоел.

– Был костюм, – хором отозвались Кока и Зюка.

– Платье, – быстро влезла Люка.

– Пожалуй, мне пора, – сказала жена Николая Семеновича.

– И я с тобой, – быстро подхватила супруга Сергея Петровича, – голова заболела.

Гостей никто не останавливал, и вскоре в большой комнате осталось лишь пятеро: Николетта, Люка, Зюка, Кока и ваш покорный слуга.

Минут десять дамы тупо твердили каждая свое.

– Синее.

– Розовое.

– Костюм.

– Платье.

– Брюки.

– Синее…

И вдруг Кока проявила чудеса сообразительности.

– Ты не Нико! – завопила она.

– Просто обалдеть. – всплеснула руками маменька. – Кто ж я тогда?

– Не знаю, – сучила костлявыми ножонками Кока, – понятия не имею! Не Нико! Нет! Кто угодно, но не ты.

– Я не я, – фыркнула маменька, – интересно, однако. Ладно! Вава, марш домой.

Я покорно потрусил к двери, решив, что забава закончилась, но Николетта сочла свой уход недостаточно эффектным.

На пороге она обернулась и с фальшивой заботой в голосе протянула:

– Коконька, обратись к психиатру. Я – это я. В качестве доказательства могу напомнить некий факт, напряги внимание. Ау, ты меня слышишь? Переделкино, семидесятый год, поэт Николя, номер на первом этаже и флакон…

– Не надо, – быстро прервала ее Кока, – да, действительно это ты, в синем! О господи, в синем!

– В розовом, – прошептала Зюка, – я умираю! Нет, правда, мне плохо! Оно сейчас-то синее! Где розовые брюки?

– Вава, вперед! – воскликнула маменька. – Пусть без меня разбираются, право слово, смешно! Вам, дорогие подружки, нужно но-шпу пить.

– Отчего ты посоветовала им но-шпу? – осторожно поинтересовался я на лестнице. – Нет спора, это отличное средство, но на мозг оно не действует.

– Очень даже ошибаешься, – довольно пропела маменька, – лично для меня но-шпа просто панацея. Принимаю ее во всех случаях: при бессоннице, желудочных недомоганиях, сердечном приступе, болях в спине, головной боли и от тоски.

Я молча смотрел на Николетту. Что ж, вполне вероятно, человека с психосоматикой как у маменьки но-шпа и впрямь избавит от любых недомоганий. Этот хорошо известный российским людям препарат был когда-то одним из немногих импортных лекарств, свободно продававшихся в аптеках Советского Союза. Мы привыкли к нему и считаем испытанным средством. А старый друг, он, как известно, лучше новых двух. К тому же все хвори Николетты происходят не из-за физиологических изменений, маменьку, несмотря на возраст, можно в космос запускать. Нет, болячки ее имеют под собой истерическую основу, а но-шпа снимает спазмы гладкой мускулатуры, поэтому маменьке и делается легче от таблеток. Особого вреда от но-шпы, принятой даже без особой нужды, не будет. Кстати, на многих мелкие желтые «пуговки» действуют даже без приема внутрь, от одного их вида легче делается. А вообще-то но-шпа на самом деле великолепное лекарство, она не дает нежелательного побочного эффекта. Во всяком случае, я не слышал об аллергии на но-шпу, а ее принимают многие мои знакомые. Так что, выпив таблетку, не бойтесь, что на носу выскочит прыщ или на глазу ячмень. Все будет хорошо!

– Они купились! – затараторила Мэри, устраиваясь в машине.

– Классно вышло, – подхватила маменька.

– Вау, супер!

– Прикольно.

– Вам не кажется, что ваша шутка слегка жестока, – спросил я, – Коке, похоже, совсем плохо стало!

– Зюке и Люке тоже, – радостно отметила Мэри.

– Так ей и надо! – взвилась Николетта. – Я давно хотела Коке отомстить!

– Бог мой, за что? – удивился я.

Конечно, Кока и Николетта постоянно соперничают друг с другом, сравнивают одежду, машины, хвастаются украшениями и пытаются перещеголять всех в стройности. Но мне всегда казалось, что истинной вражды между «девочками» нет, скорее ритуальная борьба, нечто вроде китайских танцев, где каждый шаг партнеров четко расписан.

– А за Переделкино, – внезапно рявкнула маменька, – за поэта Николя, за окно на первом этаже, за семидесятый год…

Спохватившись, Николетта захлопнула рот, я молча повернул руль направо и выехал на никогда не засыпающую Тверскую. Да уж, память у маменьки дай бог каждому, столько лет помнить обиду способен, наверное, один человек из ста тысяч.

Утром я первым делом набрал написанный в цидульке, полученной от Алеутовой, телефон и, услышав приятный женский голос, попросил:

– Можно Иру?

– Какую?

– Кисову.

– Ой!

– Что такое?

– Нет, нет, просто Ира уволилась.

Значит, девушка указала в записке рабочий телефон. Ну не беда.

– Не могли бы вы подсказать ее домашние координаты.

– Нет.

– Может, кто-нибудь из коллег знает?

– Нет.

– Мне очень надо!

– Если вы по поводу заказа окон, то зачем вам Ирина? Приходите, я тоже дизайнер, меня зовут Галя Вредова.

– Хотелось бы найти Иру.

– Ничем помочь не могу, – сухо ответила девушка.

– Давайте адрес, – сдался я, – приеду к вам.

Будем надеяться, что в фирме найдутся дамы, не столь вредные, как Галина. Не зря она носит такую фамилию.

Контора, занимающаяся стеклопакетами, размещалась в большом доме, густо набитом офисами. Я толкнул дверь с табличкой «Светлые стекла» и обозрел «пейзаж». Большой зал разделен невысокими стенами на отсеки, в каждом сидят люди, менеджеры и клиенты.

– Вы хотите заказать окна? – мило улыбнулась девушка, сидевшая у самой двери.

– Да, – кивнул я, – в общем, да.

– Присаживайтесь, меня зовут Ася.

Я устроился на стуле и стал внимать служащей. А та принялась сыпать словами. Двойной стеклопакет, тройной, шумоизоляция, отделка деревом или пластиком…

– Др-р-р, – сердито заурчал мобильный.

– Извините, – сказал я и приложил его к уху.

– Ванечка Павлович, что поделываете? – прочирикала Лиза.

– Окна смотрю, – сказал я чистую правду и следующие несколько минут слушал негодующие вопли прораба.

– Ну и с какой стати вы сами пошли? Вас облохают, как сявку, то есть, простите, обманут, словно младенца. Всучат дрянь за бешеные деньги, немедленно уходите! Просто ужасно! Ни на секунду вас одного оставить нельзя! У нас паркет на очереди!..

Кое-как успокоив Лизу, я повернулся к Асе: