Игра на разных барабанах: Рассказы - Ольга Токарчук

Часом раньше, взглянув на свое отражение в зеркалах аэропорта Хитроу, он подумал, что похож на коммивояжера из своего детства — они ходили от дома к дому и продавали Библию. Но психологическая школа, которую он представлял, заслуживала того, чтобы совершить это путешествие. Польша — страна интеллигентных людей. Его миссия — посеять зерно и через неделю вернуться домой. Оставив им книжки — они ведь читают по-английски, а значит, не смогут устоять перед авторитетом Основателя.

Потягивая приготовленный стюардессой коктейль из знаменитой польской водки, профессор с удовольствием вспоминал сон, приснившийся ему накануне отъезда, а сны в его психологической школе — что лакмусовая бумажка действительности. Так вот, снилась ему ворона, он играл в этом сне с большой черной птицей. Можно сказать, — признался он сам себе, — возился с вороной как с маленьким щенком. Ворона в онирической системе их школы предвещала перемену, что-то новое, хорошее, и поэтому он заказал еще один коктейль.

Здание варшавского аэропорта оказалось на удивление маленьким и насквозь продувалось ветром. Он порадовался, что захватил с собой шапку-ушанку — сувенир, привезенный когда-то из Азии. Сразу увидел свою Беатриче — она стояла у выхода, держа табличку с его именем и фамилией. Невысокого роста, красивая. Они сели в видавший виды автомобиль. Нервно ведя машину по унылым, нескончаемым улицам города, она рассказывала о графике на эту неделю. Сегодня суббота, выходной. Они вместе поужинают, после чего он сможет отдохнуть. Завтра, в воскресенье, встреча со студентами в университете. Да, вдруг сказала она, здесь немного неспокойно. Он выглянул в окно, но ничего особенного не увидел. Потом интервью для психологического журнала, затем ужин. В понедельник, если он хочет, можно осмотреть город. Во вторник встреча с психиатрами в каком-то институте, шипящего названия которого он запомнить не мог. В среду они едут в Краковский университет. Психологическая школа профессора Эндрюса пользуется там большим уважением. В четверг — Освенцим, как он и просил. Нельзя же побывать в Польше и не увидеть Освенцима… Вечером — возвращение в Варшаву. В пятницу и субботу — мастер-классы для практикующих психологов. В воскресенье — отъезд домой.

Тут вдруг он спохватился, что забыл в аэропорту свой чемодан с одеждой. Они немедленно вернулись, но чемодана и след простыл. Девушка — ее звали Гоша — ушла куда-то и пропадала целых полчаса. Вернулась с пустыми руками. Может быть, чемодан улетел обратно в Лондон. Ничего страшного, сказала его спутница и добавила, что приедет сюда утром — наверняка багаж найдется. Глядя в окно автомобиля, он не слушал ее оживленной болтовни, вспоминая, что еще было в чемодане — книжки, фотокопии статей.

Вкусно поужинали с Гошиным женихом. Лицо его скрывали густая борода и очки. Он не говорил по-английски, поэтому произвел впечатление человека замкнутого. Профессор Эндрюс ел красный суп из свеклы с маленькими клецками, он догадался, что это — знаменитый «борш», о котором часто рассказывал его дедушка. Дедушка родился в Лодз. Девушка со смехом поправляла его. Повторяла, как ребенку: «борщ», «Лодзь». Его язык был бессилен перед этими словами.

Он был изрядно пьян, когда они наконец добрались до какого-то квартала, застроенного панельными многоэтажками. Лифт привез их на последний этаж, и девушка показала его жилище. Это была однокомнатная квартирка с крошечной кухней, втиснутой между спальней и ванной. В узком коридорчике они втроем не помешались. Шумно договаривались на завтра, девушка обещала привезти чемодан. Ее жених таинственным шепотом разговаривал с кем-то по телефону; наконец они ушли. Профессор, обессиленный обильной едой и алкоголем, рухнул на кровать и уснул. Спал беспокойно, ему хотелось пить, но не было сил встать. Слышал какой-то шум на лестничной клетке, хлопанье дверей, шаги. Может, ему это снилось.

Проснувшись, он с удивлением обнаружил, что уже одиннадцать. С неудовольствием оглядел свою одежду. Принял душ в маленькой темной ванной и с сожалением вынужден был надеть несвежее белье. Потом поискал в кухонных шкафчиках какой-нибудь кофе. Нашел остатки в банке из-под джема. Кофеварки не обнаружилось, поэтому он заварил кофе прямо в чашке. Запах давно выветрился, и напиток походил на отвар из коры. Телефон молчал, Гоша, наверное, занималась поисками его вещей. С чашкой кофе в руке он разглядывал книжки на полках, все — на польском, в некрасивых, раздражающих глаз переплетах.

Гоша не звонила, время медленно ползло сквозь густой, нагретый, сонный воздух. Профессор подошел к окну и увидел, что весь квартал, насколько хватало глаз, размечен ровными квадратами домов. Все — одинаково серые, цвета пасмурного неба. Даже снег казался серым. Неярко светило солнце.

На улице стоял танк. Пораженный профессор Эндрюс открыл окно. В лицо ударил морозный воздух. Возле танка копошились маленькие фигурки — солдат, это было ясно. Вдруг его охватило волнение, может, так подействовал слишком крепкий кофе. Он нащупал в кармане листок с телефоном Гоши и приготовился задать вежливый, но решительный вопрос: почему она до сих пор не позвонила и что с его чемоданом. В трубке не было гудка. Он набрал номер еще несколько раз. Потом попробовал позвонить в Англию — безрезультатно. Принялся набирать все номера, какие приходили в голову. Телефон не работал, но ведь профессор помнил, что вчера Гошин бородатый жених по нему звонил. Обозлившись, он оделся и спустился в лифте на первый этаж. С час поплутав между домами (совершенно одинаковыми), наконец нашел телефон-автомат, но спохватился, что у него нет ни одной польской монеты. Только какие-то две банкноты, он даже не знал — много это или мало. В поисках места, где можно их разменять, профессор набрел на небольшой магазинчик, но и тот оказался закрытым. Ведь было воскресенье. Эндрюс подумал, что поступил опрометчиво, выйдя из дома, Гоша наверняка пыталась его найти, возможно, уже его ждет. Он решил вернуться и тут понял, что заблудился. Профессор не знал, в каком из домов живет. Не помнил адреса. Увидев пожилую пару, идущую под руку, бросился было к ним. Но о чем их спрашивать и на каком языке? Старички прошли мимо, даже не посмотрев в его сторону.

Он бродил между домами, все сильнее замерзая и приходя все в большее отчаяние. И даже не заметил, как стемнело. Каким-то чудом он вышел к танку, возле которого теперь в железной корзине весело горел огонь. Вооруженные солдаты грели над ним руки. Профессор почувствовал какой-то животный страх и метнулся в темный парк, но благодаря этому танку сумел узнать свой дом — ему запомнился вид из окна. С облегчением он переступил порог своей-чужой квартиры и запер дверь на ключ. Шесть часов, его лекция как раз началась. Без него. А может быть, с ним, может, это сон, странное состояние сознания, вызванное утомлением, перелетом, переменой климата или чем-то еще. Его психологическая школа допускала подобные вещи.

Заглянув в холодильник, он обнаружил там засохший кусок сыра, банку паштета, масло и два яйца. При виде еды желудок взял верх над нервной системой профессора Эндрюса. Минутой позже на сковородке весело скворчал омлет. Самым приятным за весь этот странный день была бутылка «Johnny Walker», купленная еще в Хитроу. Он налил себе полстакана и выпил почти залпом.

На следующий день профессор проснулся рано, только начинало светать. Он лежал в кровати нагишом, поскольку решил беречь одежду и не спать в белье — кто знает, когда удастся переодеться. Подождав до семи, осторожно снял трубку с телефонного аппарата. Тишина. Телефон не заработал, хотя профессор на это надеялся — как ребенок. Иногда с реальностью, которая, впрочем, является всего лишь проекцией психики (такого мнения придерживались в его психологической школе), происходят странные вещи. Эндрюс налил воды в ванну и, лежа в приятном тепле, обдумывал дальнейший план действий. Он купит карту города, отыщет посольство. А потом все пойдет как по маслу. Да, и нужно сделать покупки, ему необходимо поесть по-человечески. Приободрившись, он оделся, спустился вниз и отправился разыскивать танк, рассудив, что тот наверняка стоит на одной из центральных улиц. Танка не было. Зато по улице один за другим двигались бронетранспортеры, издавая угрожающее рычанье. Люди смотрели на них с каким-то странным выражением на лицах. Профессор бросился к одному из прохожих — мужчине примерно одних с ним лет, несшему битком набитую авоську. По его взгляду сразу стало ясно, что он ни слова не понимает. Профессор, все же, договорил. Мужчина беспомощно пожал плечами. Эндрюс вежливо извинился и продолжил путь туда, откуда, как ему казалось, доносился шум большого потока машин. Он вышел к двухполосной дороге. Изредка по ней проезжали автомобили и красные автобусы. Неизвестно было, где они останавливаются, куда едут, да и где сам он находится — в центре или на окраине.