Моя безупречная жизнь - Ивонн Вун

– Поздно уже, – холодно произнесла Люс. – Мне пора.

Она молча закрыла свою книгу, запихнула ее в сумку и встала. Я осталась сидеть, не смея поднять на нее глаза.

– Для того, чтобы чувствовать себя счастливой, не обязательно быть безупречной. Скорее наоборот, – сказала Люс, открывая дверь.

Хотелось бы мне, чтобы последнее слово осталось за мной, но ничего умного в голову не пришло, поэтому я тупо сидела на кровати, глядя, как она уходит.

Люди привыкли думать, что обычно мы злимся на наших врагов, но, благодаря Люс, я знаю, что сильнее всего нас раздражают те, кто видит нас такими, какие мы есть.

В ту ночь я никак не могла заснуть. Бесконечно придумывала реплики, которые мне следовало бы бросить ей вслед. Некоторые были остроумные, остальные – злые, но каждый раз я мысленно возвращалась к вопросу, на который боялась ответить даже самой себе.

Мы с Люс не разговаривали ни на следующий день, ни через день. Я ходила по школе, убеждая себя, что она не права. Я вовсе не заперта в клетке и не несчастна. Я амбициозна, мне нравится работать над собой. Это часть моей личности. Я всегда так считала, пока Люс не вторглась в мои мысли.

«Это действительно часть твоей личности, или ты ценишь себя только за свои достижения и даже не представляешь, что можно жить иначе? – спрашивал меня ее воображаемый голос. – Ты реально счастлива оттого, что безупречна, или просто стараешься угодить и радуешься чужой похвале за хорошее поведение?»

Я пыталась выкинуть Люс из головы, но она не уходила.

«Зачем ты улыбаешься, если тебе не хочется этого делать? – спрашивал ее голос. – Боишься, что не понравишься людям?

Почему ты стала амбассадором школы, хотя предпочла бы ходить в кружок по истории искусств? Потому что кто-то сказал, что общественная работа больше ценится при поступлении?

Почему ты дружишь с людьми, которые тебе неинтересны? Потому что они богатые и влиятельные и могут быть тебе полезны?»

Вечером, перед тем как уйти на благотворительный вечер, в мою комнату постучалась мама. На ней были элегантное бледно-зеленое платье и макияж – она явно рассчитывала попасть в объективы фотокамер.

– Просто хотела узнать, как у тебя дела с благодарственными открытками, – сказала мама.

– Нормально, – ответила я.

Она взглянула через мое плечо на пачку писем у меня на столе. Я должна была поблагодарить всех, кто провел со мной собеседование. Родители хотели, чтобы часть стажировки я прошла в течение учебного года в одной из лоббистских групп округа Колумбия. Это стало бы выгодным дополнением к резюме и заявлениям на поступление.

– Ты хотя бы начала? – спросила мама.

– Обдумываю текст.

– Благодарственные открытки нужно посылать вовремя.

– Знаю, – сказала я. – Не волнуйся. Все сделаю.

Мама окинула критическим взглядом мои растрепанные волосы, короткий топ и ладонь, на которой я ручкой написала строки из понравившейся песни: «Ищи свой путь, кто ты – не забудь». Привычку писать на руках я переняла у Люс. Мама потерла надпись пальцем, словно пытаясь стереть.

– Не пиши на себе, – сказала она. – Испортишь кожу.

Я сильно сомневалась, что кожа портится от чернил.

– Обязательно сотри это перед завтрашним официальным завтраком, – добавила мама. – И ляг сегодня пораньше, чтобы наутро не было кругов под глазами.

Обычный разговор, ничем не отличающийся от сотен других между мной и мамой, но в тот вечер я восприняла его иначе. А что, если мне плевать на круги под глазами? Что, если я не хочу писать письма благодарности и тратить время на стажировку, которая мне неинтересна? Я провела пальцем по смазанной надписи на ладони. Даже на руке писать нельзя – обязательно кто-нибудь попробует стереть написанное.

Я подошла к комнате брата. Постучала и заглянула. Жалюзи были опущены, и темноту рассеивал только свет от экрана монитора, придающий комнате жутковатый зеленый оттенок.

– Подождите, ребята, – сказал брат в микрофон, потом обернулся ко мне. – Чего?

– Как ты считаешь, мы живем в золотой клетке?

– В каком смысле?

– Ну мы с тобой. Нас преследует желание всем угодить?

– Тебя точно преследует. Меня – гораздо меньше.

Как ни странно, он совершенно не удивился вопросу.

– Это все? – спросил Зак, явно не желая продолжать обсуждение.

– Да.

Он отвернулся к компьютеру.

Я долго ходила по своей комнате, то доставая телефон, то убирая его, пока наконец не нажала кнопку вызова раньше, чем успела передумать. Люс ответила после третьего гудка.

– Надеюсь, ты звонишь, чтобы извиниться?

– Только если ты извинишься первая.

– Это неправильно. Но ладно. Я извиняюсь за то, что раскрыла тайники твоей души и попыталась помочь освободиться от тягот публичной жизни до того, как ты прогнила насквозь. Теперь ты.

– Извини, что сказала, будто ты никого не интересуешь. Это было жестоко.

– Теперь ты должна сказать, что это неправда и мной интересуются все вокруг.

– Это неправда, и тобой интересуются все вокруг, – повторила я, стараясь говорить как можно убедительнее, но, кажется, получилось так себе.

– Знаешь, для такой врушки, как ты, получилось слабо.

– А это неправда? – спросила я. – В смысле меня ты очень интересуешь, и свою семью тоже, но широкую общественность? Они про тебя даже не знают.

Люс не ответила, но я знала, что она ухмыляется.

– Ну хорошо, теперь, когда я освободила тебя от лжи, в которой ты жила, что планируешь делать дальше?

Это был тот самый вопрос, к которому я сама все время возвращалась: «И что я, по-твоему, должна делать?» Ответа на него у меня не было. Я только знала, что хочу вытворить что-то выходящее за рамки дозволенного. Такое, чтобы надпись на ладони показалась мелочью, милой шалостью, не стоящей вообще никакого внимания.

– Ты сегодня вечером занята? – спросила я.

– Не считая задания по английскому, нет.

– Я приеду через полчаса. Ты сразу поймешь, потому что я мигну фарами два раза.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто будь готова выйти.

Мама была на благотворительном мероприятии, папа – дома. Предполагалось, что он остался, чтобы почитать и посмотреть новости, наверстать упущенное, но из его кабинета доносилось похрапывание.

Я надела бейсболку, висевшую на вешалке в коридоре. Папа носил ее на встречи с избирателями, когда хотел выглядеть простым парнем, своим в доску.

Его «лендровер» стоял в гараже. Папа редко на нем ездил; в то время у нас были шоферы, которые возили нас на других автомобилях, более практичных и удобных. Я вытащила ключ от машины из миски, стоящей у входа в гараж, и уселась на водительское сиденье.

Зачем я это сделала, если можно было вызвать шофера? Но в том-то и было дело – я не хотела никого вызывать. Устала от постоянного контроля. Невозможно было шагу ступить, чтобы кто-нибудь не увидел, где я, что я делаю, как одета и с кем разговариваю. Могла я провести хотя бы один вечер без посторонних глаз?

Понадобилось несколько минут, чтобы разобраться с управлением. Понять, как включаются поворотники и фары, отрегулировать сиденье под себя. Затем я осторожно выехала задним ходом из гаража. Я училась в десятом классе и пробовала водить под руководством родителей, но еще не получила водительских прав.

Пользуясь навигатором на телефоне, я направилась к дому Люс. Всю свою жизнь я ездила по Александрии, но только в качестве пассажира, и с трудом ориентировалась в поворотах и перестроениях. Умирая от страха и восторга, я мчалась по ночным улицам, рассекая туман, и дорога разворачивалась передо мной как ковер, маня в неизвестность.

– Я думала, тебя папа привез, – прошептала Люс, усаживаясь в машину рядом со мной. – Что ты делаешь?

Впервые за долгое время я увидела ее удивленной и, может быть, даже слегка напуганной.

– Что-то несвойственное мне.

Мне самой было страшно. Это было для меня совершенно новое чувство – не знать, что будет дальше, не иметь алгоритма действий, в котором каждый шаг расписан и рассчитан наперед.

– Но у тебя даже прав нет. Ты понимаешь, что произойдет, если нас остановят?

Я, в общем, догадывалась, но отгоняла эту мысль, потому что, задумавшись, могла струсить и повернуть назад. Поэтому твердо ответила:

– Ага. Значит, нас просто не должны остановить.

Мой план был