Скажи миру – Ы! - Алекс Войтенко

из-за того, что планировал добраться до Гавайев, чтобы отдохнуть, позагорать, и придумать очередное дельце, могущее принести мне прибыль.

Незадолго до этого я отправил письмо в Советское посольство, аккредитованное в Рио-де-Жанейро, от имени Барака Обамы. Это было последнее деяние, совершенное от имени этого ковбоя. Уж не знаю, насколько оказались обрадованы представители Советского государства, но свой крохотный вклад в победу на Великой Отечественной Войне я внес.

Я бы не стал утверждать, что мне нравилось все что происходило на территории СССР с момента революции и до его развала. К концу своего существования страна представляла собой бедствующий, чтобы там не говорили, народ, возглавляемый маразматическим правительством, заботящимся в первую очередь о себе. Возможно в других странах все происходит точно так же, не спорю, потому, что не знаю. Мне юному всегда казалось, что у меня счастливое детство, но став взрослым я начал понимать, что это счастье было ограждено такими мощными заборами, что приходилось находить радость в том, на что в других странах, люди просто не обращают внимание. Мы были лишены очень многого, начиная от элементарных вещей в быту, спорте, отдыхе, и заканчивая всем остальным. За всех нас, все решали те, кто находился у власти. Что нам есть, что одевать, какую музыку слушать, и чему верить, лучше всего, как мне кажется об этом сказано ниже:

Я с детства любил бесконечность пространства,

музыку для всех и обеды в столовой.

Я вырос на почве любви и пьянства —

как это ни странно — живым и здоровым.

Я вырос на почве искусства и бреда,

под ругань соседей, под звон трамвая —

под знаком собаки и велосипеда.

И вкус газировки был слаще рая.

Мы играли в войну в котлованах на стройках,

тонули в канавах и вязли в гудроне.

В мечтах же мы мчались в каретах на тройках —

и сидя в сугробе — царили на троне.

И у нас было все — из фольги и бумаги,

из пенопласта, песка и картона —

у нас было все. Мы любили флаги.

Равненье на знамя! И песни строем.

Всему, что я знаю — меня не учили.

Нас учили совсем другому.

Нас учили тому, что в Чили.

А для дома — законы Ома.

И живые примеры не сходились с ответом.

Нам говорили, что мы идиоты.

Мы скоро привыкли к мысли об этом.

И ищем себе подходящей работы. ©

Но все это лирика. Да, мне не нравится то, что сделали со страной, но это моя Родина и там живут ни в чем не повинные люди. К тому же вот-вот должна начаться страшная война. Поэтому сейчас, когда у меня есть такая возможность я хочу помочь своей Родине. Пусть этот вклад в победу будет не очень большим, но тем не менее надеюсь все же сможет сохранить хоть чьи-то жизни.

Помимо оставшихся на счету пяти миллионов долларов, я добавил еще столько же наличными которые удалось изъять во время работы компании, и отправил на адрес посольства письмо с приложенными к нему патентами, якобы купленными у Алекса Фридмана. С одной стороны, этим я подстраховывал сам себя. Ведь я точно помню из истории о том, что стоит Советскому Союзу заинтересоваться каким-то патентом, как он тут же оказывался в секретном листе, и соответственно появлялся отказ в продаже. А так, мои патенты были куплены Бараком Обамой, который был гражданином США, и, следовательно, имел право покупки. Другой вопрос, что он передал их СССР, но тут уж я «как бы» ничего не мог этому противопоставить, ведь я-то продал их гражданину США. В письме было указана технология производства сплавов, и для чего именно они предназначены. Там же прилагалась десятилетняя лицензия на производство подлокотных костылей. В конце письма, было указано, что все это является моим скромным вкладом в будущую войну с Германией. На этом существование Барака Обамы, было завершено. Паспорт был сожжен, а его пепел развеян по ветру. Сам же я авиарейсом перелетел в Вашингтон и там, в столице США с трапа спустился уже, как Алекс Фридман. Кто именно получил в итоге письмо, и дошло ли оно до того человека, который смог принять решение по этим вопросам, я так и не узнал. Но все что мог сделать для своей Родины, я сделал. Надеюсь я поступил верно.

Вагон первого класса, номер которого я занимал во время переезда в Сан-Франциско был просто шикарным. Купе мягкого вагона, из тех, что в свое время имелись на железных дорогах Союза, по сравнению тем, где я путешествовал, небо и земля. Все равно раздолбанный и загаженный до невозможности плацкарт в сравнении с новеньким спальным вагоном.

В моем распоряжении имеется шикарная комната, с личным туалетом, и ванной. Ванна разумеется небольшая, но вполне удобная, и никакого ограничения по воде. В самой комнате широкая деревянная кровать, пара кресел, стол и встроенный платяной шкаф. Всего в вагоне четыре подобных номера и общий зал, где при необходимости можно пообщаться с попутчиками, сыграть партию в покер или шахматы, или просто послушать музыку у радиоприемника. В соседнем вагоне находится вагон ресторан. Всего предстояло проехать около трех тысяч миль, по сегодняшним, не столь великим скоростям достаточно большое расстояние, но порядка трехсот миль в день мне обещали точно, а это составит примерно девять дней пути.

Моими попутчиками оказался семья из Вашингтона, состоящая из обоих родителей и четырнадцатилетнего сына, следующая на пляжи Калифорнии. Меня несколько удивило то, что семья, да еще с вполне созревшим на мой взгляд сыном занимает однокомнатный номер. То, что было в СССР не в счет, здесь несколько иные правила. Но как оказалось из четырех номеров вагона первого класса только два однокомнатные. Остальные два имеют в своем распоряжении две комнаты. Вернее сказать, они просто чуть больше размером, и по мимо кровати в них имеется еще и диван, который на ночь отсекается раздвижной ширмой, обеспечивая таким образом разделение номера. На вопрос, почему именно Калифорния, как оказалось, подобная поездка является почти традиционной. Во всяком случае, если отсечь годы тяжелого кризиса, то вот уже в пятый раз, едут отдыхать именно туда. И даже сделали вежливое приглашение присоединиться. На что я ответил, что давно собирался посетить Гавайи, и потому боюсь, что не смогу его принять. Впрочем, никто особенно не настаивал, да и приглашение было сделано скорее из вежливости. Еще один номер занимал отставной Военно-Морской адмирал, которого мы почти не видели за все время пути. Лишь однажды