Последняя роль - Фридрих Незнанский

— Я же сказал: я не буду этого делать! Я сегодня же избавлюсь от саквояжа. Нужно найти другой способ. Я — не убийца!

Выслушав ответ, Прокофьев коротко выругался и брякнул трубку на рычаг. После этого он минут десять молча сидел в кресле, усиленно и мучительно о чем-то размышляя.

Всё говорило о том, что грязная история, в которую он вляпался, так быстро не закончится. Вернее, она может закончиться очень быстро. Но такой «конец» уже не устраивал Ивана Максимовича. Слишком многое было поставлено на карту. Кроме того, он не доверял корейцам.

На каком-то этапе интересы Прокофьева и «корейской мафии» сошлись. Правда, для Ивана Максимовича это было долгом чести, а для корейцев тем, о чем говорят: «это просто бизнес, ничего личного». Но тогда Прокофьеву понравился их план, и он с жаром взялся за его реализацию.

Это было всего два дня назад.

Но с каждым часом Иван Максимович всё больше осознавал, что зря влез в это дело. Похоже, эти чёртовы корейцы задумали загрести жар его руками. А что будет, когда всё закончится? Да ведь они просто избавятся от него, как от ненужного свидетеля.

Ну уж нет! Никаких убийств, никаких взрывов! Если этот тип перебежал корейцам дорогу, пусть они сами от него избавляются.

«Нужно выбросить саквояж. И чем скорее, тем лучше», — сказал себе Иван Максимович.

Легко сказать «выбросить», но как это сделать? Впрочем, решение быстро нашлось. Нужно вывезти саквояж в лес и сбросить его в овраг, который в январе обычно полон грязи, льда и талого снега. А потом позвонить, куда следует, и оставить информацию. Пусть с этим саквояжем разбираются знающие люди.

Иван Максимович быстро оделся, затем подошел к небольшому кожаному саквояжу, стоявшему у стены, и с величайшей осторожностью поднял его с пола.

— Ничего, ничего, — пробормотал он, с каким-то странным выражением глядя на саквояж. — Всё еще обойдется.

Машины у Ивана Максимовича не было. Страдая легкой формой клаустрофобии, он терпеть не мог кабины лифтов и салоны автомобилей. То есть, иногда он ими, конечно же, пользовался. Но, когда можно было обойтись, обходился без всякого сожаления.

Постукивая тростью по обледенелому тротуару, Иван Максимович шагал быстро и уверенно, то и дело поглядывая на саквояж, с которым он по-прежнему обходился бережно, даже стараясь не слишком им размахивать. Выглядел Прокофьев встревоженным и озабоченным. Разговор с Турецким сильно подействовал ему на нервы. Это ж надо, обвинить его, Ивана Максимовича Прокофьева, в убийстве Кати! Это даже не бред, это совершенное чёрт-те что!

Иван Максимович сердито крякнул и сплюнул.

Похоже, этот Турецкий совсем выжил из ума. «Еще чего доброго сфабрикует улики и отправит меня на скамью подсудимых, — подумал Прокофьев. — У них это быстро делается, когда нужно найти крайнего и навешать на него всех собак!»

При мысли о тюрьме Ивану Максимовичу стало так плохо, что он вынужден был остановиться и достать из кармана валидол. Лишь запихал таблетку валидола под язык, Прокофьев продолжил путь.

«Ну, ничего, — подумал он, заставляя себя успокоиться. — Я ещё найду на тебя управу. И на тебя, и на того, кто стоит за твоей спиной».

Иван Максимович был уверен, что Турецкий делает из него «козла отпущения» по указке сверху. Турецкий — всего лишь исполнитель. А за ниточки дергают другие люди. И Прокофьев даже знал, кто.

— Я еще выведу тебя на чистую воду, — с усмешкой пробормотал Иван Максимович. — Я еще заставлю тебя раскаяться, дьявол.

Однако, искать дьявола Ивану Максимовичу не пришлось, поскольку минуту спустя тот объявился сам. Не было ни вспышки молнии, ни завывания ветра, ни вонючего облака серы. Всё произошло буднично и просто.

Большая черная машина поравнялась с Прокофьевым. Тонированное стекло поползло вниз, а знакомый голос проговорил из глубины салона:

— Здравствуйте, Иван Максимович! Не угодно ли проехаться со мной в машине? Нам нужно серьезно поговорить.

Ивану Максимовичу было «не угодно», однако возражать он не стал. Таким людям не возражают, их беспрекословно слушаются. Слушаются все. И Прокофьев, при всей его старческой строптивости, был не исключением.

— Вы уверены, что мы не можем поговорить на свежем воздухе? — на всякий случай уточнил он.

— Уверен, — ответил голос из глубины салона. — Разговор слишком серьезный.

— Что ж, если вы настаиваете…

Иван Максимович вздохнул и послушно шагнул к остановившейся возле бордюра черной, похожей на гроб, машине. Кожаный саквояж плавно покачивался у него в руке.

47

На улице уже стемнело. Что-либо предпринимать было, пожалуй, уже поздно, поэтому, поколебавшись немного, Александр Борисович направился в гостиницу.

Резкий ветер пронизывал до костей. Кроме того — совершенно не по сезону — стал накрапывать мелкий, холодный дождик, с вплетенными в дождевые струи хлопьями мокрого снега.

Здесь, в Лебедянске, и зимы нормальной не было. Ничего нормального не было… Турецкий поднял воротник куртки, представил себе, как примет горячий душ и заберется в теплую постель, и зябко повел плечами. Было бы неплохо выпить грамм пятьдесят коньяку. Закусить лимончиком. А потом — сразу чай.

При мысли о чае, тут же возникла и другая мысль — о хорошем бутерброде с ветчиной, луком и майонезом. Турецкий остановился возле продуктового магазина. В душе его боролись два желания — поспать и поесть. Победило первое, и он снова зашагал к гостинице.

Путь его пролегал через небольшой, безлюдный, темный и мокрый скверик. Александр Борисович уверенно свернул с тротуара и шагнул на асфальтовую дорожку аллеи.

Он не успел пройти десятка метров, как вдруг из черных, оголенных кустов выскользнула большая черная фигура и бросилась ему наперерез. Турецкий остановился и в этот момент услышал за спиной чей-то топот.

Он на всякий случай пригнулся и отскочил в сторону — так, чтобы видеть обоих противников. Незнакомцы, однако, не двинулись с места. Они просто стояли на дороге и смотрели на Турецкого. Александр Борисович силился разглядеть лица незнакомцев, однако все было бесполезно. Тем более, что один из них был похоже, в кепке, а второй натянул на голову капюшон куртки. Турецкий прикинул, что в случае опасности он, пожалуй, успеет прорваться сквозь кусты к жилому дому. Если, конечно, в кустах не засел третий сообщник этой молчаливой пары.

Немая сцена явно затянулась. Александр Борисович решил первым прервать молчание.

— Ну? — громко спросил он. — Так и будем стоять? Кто вы такие, и какого черта вам от меня надо?

Один из незнакомцев сделал шаг к Турецкому. Александр Борисович быстро сунул правую руку в карман куртки, а левой сделал предостерегающий жест.

— Стой, где стоишь! — крикнул он. — Иначе я продырявлю тебе голову!

Незнакомец остановился. Между тем, сумрак стал еще гуще, а дождь усилился. Холодные струи барабанили по черному капюшону незнакомца, стекали ему на плечи. Он стоял и смотрел на Турецкого.

— Мы не сделаем вам зла! — сказал вдруг второй незнакомец, да так громко, что Турецкий даже вздрогнул.

— Мы просто хотим поговорить! — в тон ему сказал первый — тот, что был в капюшоне.

— Вот как? — Турецкий усмехнулся. — Тогда почему бы нам не зайти в кофейню и не поговорить там?

Незнакомцы промолчали. Затем тот, который был в кепке, покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Там нельзя.

— Поговорим здесь, — добавил второй.

Александр Борисович, наконец, смог вздохнуть.

— Ну, здесь так здесь. Только говорите быстрей — я совсем замерз.

— Мы не убивали Данилова! — громко сказал парень в кепке.

— Мы его даже не трогали, — подтвердил второй.

— Но мы видели, кто его убил, — продолжил первый.

— Вот как? — неопределенно произнес Александр Борисович. — И кто же это был? Кто убил Данилова?

— Мы не знаем, — сказал тот, что в капюшоне. — Это был пожилой человек. Мы сидели во дворе и пили пиво. Данилов попрощался и пошел домой. Но тут к нему подошел какой-то мужик.

— Мы не разглядели его лица, — продолжил второй парень. — Но походка и фигура, как у пожилого человека. И еще, у него в руке была палка.

— Палка? — не понял Турецкий.

— Да. Трость. Он подошел к Данилову и взял его под руку. Они пошли вглубь двора. Там они несколько минут беседовали. А потом…

— Потом Данилов упал, — подхватил второй парень. — А этот… с тростью… быстро пошел в конец двора.

Парень в кепке замолчал. Молчал и его приятель.

— Вы разглядели его лицо? — спросил Александр Борисович хмуро.

Парни помялись.

— Нет, — сказал один. — Они были далеко от нас.

— Но одет он был прилично, — заверил второй. — Длинное пальто, кепка, трость.

Турецкий задумался. Дождь уже хлестал его по непокрытой голове, но он не обращал на это внимания.