Ведовство и ведьмы в Англии. Антропология зла - Юлия Игина

Несмотря на вроде бы очевидную гендерную направленность феномена «охоты на ведьм», массовые обвинения в ведовстве нельзя объяснить только гендером, как это пытаются сделать иные феминистски ангажированные авторы (попытка мужчин контролировать поведение женщин, мужской шовинизм, отстаивание идеалов «хорошей жены» и т. д.). Представления о связи женской природы с колдовством, народная интерпретация женских конфликтов на бытовой почве колдовством были присущи европейскому мышлению на протяжении всего средневековья, начиная с античности. Однако «охота на ведьм» началась только на пороге раннего Нового времени. Указанные элементы как важнейшая часть народных верований являются неотъемлемым содержанием ведовского феномена, объясняя его сущность, но не генезис.

Итак, анализ имеющихся памфлетных материалов, иллюстрирующих судебные обвинения в ведовстве, позволяют выделить следующее. Традиционная модель обвинения в ведовстве играла в аграрном обществе функциональную, объяснительную роль, как подчеркивал еще К. Томас. Но я полагаю, что со временем, под напором разных социокультурных и политических факторов, религиозной нестабильности и борьбы, при всестороннем участии монархии и вследствие уникальной исторической ситуации, породившей демономанию и ведьмоманию, эта объяснительная модель трансформировалась в общественный стереотип. Отличие последнего заключалось в том, что сфера его применения вышла за рамки только традиционных межличностных конфликтов на хозяйственно-бытовой почве, получив правовую, религиозную и идеологическую интерпретацию. Представление о вмешательстве ведьм, а с ними и дьявола, в жизнь людей стало крайне живучей идеей, которая циркулировала в обществе, транслировалась памфлетной литературой того времени, поддерживалось властью, преследовавшей ведьм, и клиром, одобрявшим такую политику и поддерживающим ее на уровне приходов. Страх перед ведьмой и ненависть к ней стали одной из самых характерных черт повседневной жизни общества уже в рассматриваемый период, период «охоты на ведьм».

Характерно, что возникший популярный стереотип об абсолютном зле, которое несут ведьмы в обществе, гармонично впитал в себя традиционную модель обвинения в ведовстве. Рассмотрение ведьм как социального зла подразумевало обоснование вреда, причиняемого ими, что и было предпринято властью в процессе правовой интерпретации и институционализации ведовства. Известно, что народное восприятие ведовства отличала характерная черта традиционного мышления, в соответствии с которой абстрактные идеи добра и зла осознаются лишь в конкретно-чувственных формах. Поэтому вред от ведовства в народном варианте всегда представлялся материально-конкретным, в отличие, например, от его ученой интерпретации демонологами. Зло близкое и понятное «молчаливому большинству» общества было реально ощутимым, зримым, вполне конкретным. Оно воплощалось в лице ведьм и последствий их дурных дел по отношению к миру и людям: «Такие заблуждающиеся люди также убеждены[689], что никакой град или снег, гром или молния, дождь или штормовые ветра не приходят с небес на землю по воле Бога: но насылаются сведущими людьми, колдунами и ведьмами; также как удар грома или гул ветра заставляет их бежать звонить в колокола и жечь ведьм»[690]. По всей видимости, корни правового понимания в Англии ведовского преступления как реального вреда, закрепленного в антиведовском законодательстве в виде определения ведовства как уголовного преступления, лежат преимущественно в народном восприятии колдовства и его эффектов. В этом, я полагаю, заключается одна из существенных особенностей английской модели ведовства в отличие от континентальной модели (ведовства как особого рода ереси).

Свое непосредственное воплощение идея о колдовском вреде находит в популярных представлениях о порче, колдовских болезнях и насылающих их домашних духах ведьм. Этот сюжет имеет самостоятельное значение в историографии ведовства и требует специального освещения, поэтому я посчитала целесообразным выделить его в отдельный параграф.

§ 3. Персонификация ведовских представлений — imps или «домашние духи» в народных верованиях

Идея об Imp(s), домашних или личных духах ведьм является одним из наиболее колоритных элементов всего комплекса популярных представлений о ведовстве, уже давно обратившим на себя внимание многих исследователей. Истоки этой идеи, как пишет А. Е. Махов, «восходят еще к древнегреческому представлению о демоне, сопровождающем человека от рождения до смерти». По его мнению, можно говорить о двух — высокой и низовой — ипостасях личного демона. «Он может быть существом высокоинтеллектуальным, источником разного рода духовных озарений (предтечей такого демона является, безусловно, демон Сократа), и подобием домового, оказывающего материальные услуги (эта ипостась также восходит к античным представлениям о разного рода домашних духах, в частности, о „благом демоне“ — agathos daimon, — который охранял дома»[691].

На материалах английских ведовских процессов я столкнулась только со второй, низовой ипостасью идеи о личном демоне, что, впрочем, неудивительно, учитывая преимущественно деревенский, традиционный характер английского ведовства. Домашний дух предстает в английских популярных верованиях как личный помощник ведьмы, предназначенный оказывать ей разного рода «услуги», причинять по ее просьбе или приказу вред людям, помогать ей в разных повседневных ситуациях[692]. В историографии ведовства большое внимание популярному представлению об imp(s) уделяли фольклористы, исследовавшие народные корни ведовских верований. В целом исследователи этого направления квалифицировали домашних духов как персонажей низшей мифологии, демонизированных церковью в процессе христианизации языческой культуры[693]. Представления о духах, служащих ведьмам и колдунам, не уникальны для Англии. Похожие идеи встречаются не только в западноевропейских, но и в других культурах. Например, русский этнограф А. С. Сидоров описал магические представления народа коми о духах-шевах, принимающих облики животных и насекомых, и с помощью которых колдуны и ведьмы насылают на людей болезнь, традиционно известную как «кликушество»[694].

Представления о домашних духах напрямую связаны с обвинениями против ведьм в причинении вреда людям, их имуществу и скоту, а также идеей о материализации зла в колдовской порче[695]. Согласно сообщениям источников, «испорченных» людей охватывала необъяснимая болезнь, которая после непродолжительной агонии приводила к тяжелым увечьям или смерти. Она признавалась самим заболевшим и/или окружающими порчей, наведенной ведьмой с помощью домашних духов. Памфлетные описания нападений домашних духов и их последствия для людей различны по степени детализации, но при этом весьма однообразны по содержанию. Для ранних памфлетов более характерны лаконичные сообщения, в которых внимание уделено не столько самому происшествию и его последствиям, сколько фиксации его как факта. К примеру, в памфлете 1566 года нападения домашних духов на людей описываются именно таким образом: «И после того как сей Эндрью оскорбил ее, он не женился на ней, вот почему она попросила Сатану уничтожить все его добро, что он тотчас же и сделал; однако она, будучи неудовлетворенна этим, попросила его притронуться к телу Эндрью, что было сразу же исполнено, после чего сей мужчина скончался»[696]. И далее: «… она [ведьма — Ю. И] …попросила его [духа в образе кота по имени Сатана — Ю. И.] напустить хромоту на Фрэнсиса, ее мужа, и он исполнил требуемое. Однажды утром он пробрался в башмак Фрэнсиса, улегся там, словно жаба, и когда он попытался надеть свой башмак, то кот коснулся его ноги. Фрэнсис сильно удивился и спросил, что это было, однако она запретила мужу убивать его, и тут Фрэнсиса одолела такая хромота, от которой его уже никогда не смогли излечить»[697]. И еще: «Также, поссорившись еще с кем-то из своих соседей и его женой, она попросила Сатану погубить их посредством кровавого поноса, отчего тот мужчина и вправду умер…»[698]. Со временем памфлетные описания нападений домашних духов и последовавших за ними болезней и смертей становятся более подробными и драматичными. Уже в памфлете 1579 года встречается пространное описание, которое я рискну привести целиком: «… вышеупомянутая Элизабет Фрэнсис призналась, что в прошедший Великий пост (как она теперь припоминает), она пришла к некой жене поляка, ее соседке и попросила у нее немного старых дрожжей, но та отказала ей. Она отправилась тогда к другой хозяйке, в дом соседей Осборнов, проживающих там, у которой были дрожжи. И по пути к вышеупомянутой хозяйке дома Осборнов она прокляла жену поляка, и ужасное горе обрушилось на ту, за то, что она не дала ей дрожжей. Сразу после чего она внезапно услышала сильный шум и тотчас же предстал перед нею Дух белого цвета в образе грубого Пса, остановившегося около нее на земле, который спросил ее: „Куда она идет?“. Она ответила, что „за теми вещами, которые ей нужны“. И она сказала ему, что не может получить дрожжей от жены поляка и поэтому хочет, чтобы этот самый Дух пошел к ней и замучил ее, что Дух и обещал сделать, но сначала она должна дать ему что-нибудь. Тогда она, имея в руке корку белого хлеба, откусила от нее кусок и бросила его на землю. [Этот кусок — Ю. И.], как она думает, он взял и ушел своей дорогой, но перед тем, как он оставил ее, она пожелала опять, чтобы он измучил жену поляка головной болью. И с тех пор она никогда больше не видела его, но она слышала от своих соседей, что у той самой жены поляка мучительно болела голова немного времени спустя после этого, и жестоко болит до сих пор»[699].