У городских ворот - Евгений Самойлович Рысс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этот момент по траншее быстро прошел Калмыков. Я не знаю, где он взял силы, что помогло ему двигаться и говорить.
— Быстро, быстро, — говорил он, — немцы подходят, надо огонь открывать.
Все смотрели на него, как будто говорил он о чем-то бесконечно далеком и неинтересном. Некоторые отвернулись, нахмурившись, как больные, которым предлагают выпить надоевшее лекарство.
— Жива, живо, — говорил Калмыков, — нечего разлеживаться.
Он прошел мимо и скрылся за поворотом. Попрежнему многие лежали, некоторые сидели, покачиваясь, как от зубной боли, другие тупо уставились в одну точку. Винтовки лежали на земле, стояли прислоненные к откосу. Я увидел лица, бледные и равнодушные, руки, бессильно опущенные, мутные, невидящие глаза. Я встал. Мне было все равно, что будет дальше. Я поднялся на уступ, вырытый запасливым бойцом в откосе, и выглянул из траншеи. Знакомый ландшафт лежал передо мною. Текла река, дым поднимался над круглой башней нефтехранилища, шоссе пересекало железнодорожную насыпь, безлюдна была деревня, ровно и желто поле. И по этому ровному полю шли к реке одна за другой три цепи людей в серых мундирах, как шли они несколько часов назад, когда я смотрел на них из окна бывшего своего класса. Как будто не было этих часов. Как будто с тех пор они все продолжали итти, прижимая к бокам короткие ружья с толстыми дулами. Только те люди, которые несколько часов назад стояли, полные силы и злости, готовые сопротивляться, теперь лежали немощные и подавленные.
Равнодушно я подумал о том, что сейчас немцы перейдут реку, перепрыгнут через траншею, займут город… Дальше фантазия моя не шла, мысли мои шевелились вяло и мне было все равно.
«Все пропало». Я повторял про себя: «Все пропало», — и постепенно смысл этих слов стал мне ясен, и тоска нахлынула на меня, такая тоска, что у меня сжалось сердце и к горлу подступил комок. И, не в силах смотреть на этих людей в серых мундирах, неуклонно шедших по желтоватому полю, я сошел с уступа.
Почти никто не лежал уже на земле. Медленно разминая затекшие руки и ноги, бойцы подходили к винтовкам, с трудом поднимали их и шли к своим местам. И опять прошел Калмыков, почему-то ругаясь. И люди становились к гнездам, и клали винтовки на брустверы. Где-то затарахтел пулемет и замолк, потом ударило орудие. Богачев промчался по траншее, крича:
— Ничего, ничего, самое время!
Потом Лопухов выстрелил из винтовки, и я увидел, что братья Луканины стояли уже все пятеро, один за другим, и щеками прижимались к прикладам. Снова затарахтел пулемет, ему ответил другой. Я еще думал о том, что все пропало, а уже по всей линии били винтовки, орудия посылали снаряд за снарядом, пулеметы били справа и слева, и люди стояли такие же, как во время первой атаки, — деловитые, серьезные, — и пустые гильзы падали вниз и катились по земле, и я понял, что совершилось чудо.
Позднее в газете я прочитал описание этого боя. «Подпустив врага на близкое расстояние, — писал корреспондент, — литейщики открыли ожесточенный огонь я с близкой дистанции метко поражали живую силу противника».
На самом деле было совсем не так. Когда немцы пошли в атаку, литейщики лежали бессильные и беспомощные, и ни одному из них не приходило в голову, что он сможет сражаться. А через пять минут, да нет, куда там — через три минуты оказалось, что какие-то силы есть, и люди поднялись и стали стрелять сначала бестолково, не целясь. Но силы прибывали, литейщики стреляли уже как следует. И уже вдоль всей ливни, не переставая, били винтовки, и враги падали и катились по пожелтелой траве; офицеры скомандовали, и немцы вдруг исчезли, как будто провалились сквозь землю.
Они залегли у самого берега реки.
Выстрел в подвале. Литейщики шагают вперед
Немцы залегли у самой реки. Поле слегка поднималось, перед тем как круто оборваться к воде. Люди в серых мундирах, упав, стали зарываться в землю, как кроты, столбики пыли встали над полем, и через несколько минут только свежевырытая земля виднелась кое-где над травой. Порой у берега фонтаном вздымалась земля — это орудия отца тревожили противника. И старозаводцы, засевшие в траншеях, слышали над головой посвистыванье немецких пуль.
Потом ударила немецкая артиллерия. Снаряды один за другим летели к нам, мы слышали их приближающийся свист. В стене школы пробило еще одну дырку, за шоссе взлетели кверху обломки маленького деревянного домика, сбило трубу на доме Орса и трижды поднимало фонтаны воды в реке. Когда немцы пристрелялись, снаряды стали падать на нашем берегу у самой воды, метрах в двадцати от наших траншей. Все это время я пробыл в штабе батальона, в подвале школьного здания. Я сидел в темном углу на обложенной кирпичом трубе, проходившей по полу подвала.
Керосиновая лампа горела на столе у Богачева, телефонисты сидели у ящиков с телефонами. Богачев ходил взад и вперед. Высокая тень его прыгала по кирпичной стене. Он засунул руки в карманы и насвистывал в такт шагам.
Казалось, течение дня замедлилось. Старозаводцы сидели в траншее, немцы лежали на том берегу реки, и многие думали, что самое страшное уже прошло и немцы остановлены.
Богачев думал иначе. Он считал, что бой только начинается. Хотя Дегтярь все время сообщал с наблюдательного пункта, что все спокойно, Богачев несколько раз вызывал командиров рот и предупреждал, что следует ждать атаки и чтобы все были наготове. Тем не менее спокойствие охватило батальон. Это произошло оттого, что люди очень утомились и перенапряженные нервы невольно жаждали отдыха.
Кажется, я задремал ненадолго. Когда я открыл глаза, все было попрежнему — кирпичные стены, тусклый свет керосиновой лампы, удивительные тени, прячущиеся по углам. Богачев, сидя у телефона, связывался с командирами рот. Он спрашивал их о положении дел и предупреждал, чтобы они не полагались на тишину и спокойствие. Когда немцы усилили артиллерийский огонь, о чем сообщили почти одновременно из всех подразделений, стало ясно, что атаки следует ждать с минуты на минуту. Богачев предупредил об этом Шпильникова и Калмыкова. И все-таки атака началась настолько неожиданно, что часть немцев была уже на нашем берегу, когда литейщики спохватились и артиллеристы стали пристреливать переправу.
Оказалось, что немцы прекрасно знали, где находится брод и где маленькую нашу речонку можно перейти, погрузившись в воду не глубже, чем по колено. Следует напомнить, что осень стояла очень сухая и с
