Ранние рассветы - Мария Чурсина

— А она ушла, — легко вздохнула Лаура, вертя в руках пустую чашку.

Завитки её волос, небрежно забранные в хвост, колыхались от ветра. Окно кухни залепили одноднёвки и бабочки — скоро они сдохнут от кислого дыма и ковром устелют подоконники.

— Куда? — не поняла Маша. Ей показалось, что за полминуты до её прихода Сабрина сидела здесь, на пятом стуле, пила простывший чай и болтала ногой. Разговор об отчёте не клеился.

— Не знаю, туда куда-то. — Лаура махнула рукой в сторону реки. — Уже давно, а ты разве не видела?

Аника цепляла чайной ложечкой сгущёнку и тянула сладкую ниточку в рот. Она рвалась у середины, сгущёночная дорожка падала на скатерть, а Аника с довольным видом облизывала кончик ложки, хоть на нём уже почти ничего и не было.

— Ты лучше не ходи за ней, на ночь обещали дождь, — сказала Инесса, лениво щурясь, как кошка. — А где ваша третья, как её, Ляля, кажется?

Маша пожала плечами, поднимаясь со стула. Мышцы нудно ломило то ли от простуды, то ли от предстоящего дождя.

— Да правда, куда я сейчас пойду, — пробормотала она, отцепляя от стула полу ветровки.

За окнами кухни утробно взвыл ветер, хлопнул дверью об косяк. Динара, похожая в дутой безрукавке на растрёпанного воробья, вжала голову в плечи.

— Девочки, мне страшно.

— Ничего страшного нет, — резко дёрнулась в её сторону Инесса.

Ветер снова ударил в окно. Маша представила, каково сейчас в бараке, там же дует изо всех щелей, гудит, качает и гоняет по полу мусор.

Свет фонаря крошился от мечущихся веток, и по стенам преподавательского домика прыгали странные тени. Маша привстала на цыпочки и различила через окно силуэт Эльзы, которая, согнувшись, сидела за столом. Первая парта перед ней пустовала, остальные были заняты, но не рассмотреть толком — кем. Может, где-то там была и Сабрина, не сумасшедшая же она, в самом деле, чтобы в такую погоду бродить по лесу.

Вдалеке торопливо загудел отчаливающий теплоход. «Восемь вечера», — бездумно отметила про себя Маша. Она забралась по скрипучей лестнице на веранду, чтобы перепрыгивать ступени, сил уже не было, и дёрнула дверь. На потолке комнаты замерли два белых кружочка. На самой ближней к дверям кровати сидели Ляля и Мартимер, синеватые в призрачном искусственном свете, они перебирали какие-то тетрадные листы.

— Жуть, холодно там, да? — радостно выдала Ляля, оборачиваясь на Машу.

Та передёрнула плечами. Весь вечер она только и думала, где бы согреться. Чувство холода стало таким же привычным, как и головная боль.

Она на ощупь добралась до своей кровати, на тумбочке нашла фонарик и включила. На смятом одеяле лежали белые листки, исписанные мелким почерком. Целых шесть — слишком много для записки. Потёки от чернильной ручки на полях.

«Целью нашей работы… были проведены исследования…»

Это что отчёт? — мелькнула мысль, от которой тут же затряслись руки. Сабрина была слишком правильной, чтобы бросать важные бумаги просто так, на кровать, откуда их могли сбросить или даже стащить. Маша резко обернулась к ребятам.

— Вы Сабрину не видели?

— Видели, — пожала плечами Ляля, как будто говорила о чём-то самим собой разумеющемся. — Она недавно тут была и ушла.

— И ничего не сказала? — Маша изначально знала ответ на этот вопрос.

Мартимер поднял на неё глаза.

— Нет, — огорчённо выдохнула Ляля, привычно потирая в затылке. Кажется, она уже совсем забыла об отчёте и взялась за решение Машиной проблемы. — Может, она в лаборатории, ты смотрела?

Маша собрала с кровати аккуратно исписанные листки, постучала ими по тумбочке, выравнивая края, и поняла, что ей всё равно некуда их спрятать или сложить. И даже читать она не станет. В ушах звучал унылый гудок теплохода.

Она вдруг поняла, что делать, бросила листки на кровать и выскочила из комнаты.

Мутный вечер подкрадывался к крыльцу, и чёрные от сумерек деревья закрывали реку. Маша замерла на последней ступеньке и жадно вгляделась вдаль, как будто бы смогла различить на фоне темнеющего неба теплоход, да хоть желтую точку вдали. Если бы это помогло.

Она стояла и впитывала в себя стрёкот кузнечиков вокруг стационара, сжимала и разжимала кулаки, забыв даже о боли в горле. Потом опустилась на ступеньку. Ноги быстро замёрзли, а на руку село сразу три комара. Маша смотрела на них и думала, сможет ли Сабрина вернуться завтра, на утреннем теплоходе. Кажется, он отплывает в семь и до Печищ идёт часа два. Если отодвинуть начало конференции как можно дальше…

За её спиной хлопнула дверь, в лесной вечер вышли Мартимер и Ляля. Она бултыхала в кружке свою газировку, потом сморщилась и залпом выпила.

— Вы что, поссорились? — таинственным шёпотом поинтересовалась она.

Маша прихлопнула на руке очередного комара.

— Да я и не поняла толком.

— Плохо.

Со стороны преподавательского домика послышался скрип дерева. Маша глянула в ту сторону и вдруг поймала момент, когда зажёгся свет в окне второго этажа. Она привстала: странно. Она могла бы поклясться, что Просто Эльза до сих пор заседала в лаборатории — прямой, как швабра, тонкий силуэт маячил в окне первого этажа. Девушки из второй группы сидели на кухне. Вряд ли они возвращались в комнату бесшумно и прячась за деревьями, а иначе Маша заметила бы их, обязательно.

— Да кто там такой? — Она привстала на цыпочки, но даже тогда не смогла разглядеть, тем более, что окно было занавешено плотной тканью, свет через которую проступал весьма относительный — относительно тёмно-синего неба и чёрного леса за домиком.

Пока шла к домику, Маша несколько раз запнулась о колдобины на дороге. В траве лежали старые провода, в полумраке по жути напоминающие змей. Она запоздало испугалась и посмотрела в сторону кухни: там теплился свет, значит, и Инесса с компанией до сих пор сидели там.

Дверь еле скрипнула, но Маше показалось, что взбудоражился весь лес. Из-за неплотно прикрытой двери лаборатории слышался голос Эльзы. Она упоённо вещала о том, как проводила практику лет пять назад. «Вот тогда были курсанты, не то, что вы! Кто-то даже написал стихи для отчёта».

«Стихи для отчёта — самое то», — подумала Маша вскользь, осторожно пробуя ногой на деревянную ступеньку. Наверху было тихо, хотя обычно стоило кому-то пройтись по второму этажу, весь дом скрипел и стонал, как тяжёло больной.

На середине лестницы её вдруг охватил страх, хоть Эльза продолжала рассказывать о прелестях полевой практики. Маша стояла, занеся одну ногу над ступенькой, и мучительно убеждала себя идти дальше. Она перебирала в уме все более или менее логичные поводы для своего страха, но ни один не находил отклика в душе, и в то же время её сковывало, как будто ледяным холодом, когда она думала о свете в окне преподавательской комнаты.