Искатель. 1972. Выпуск №1 - Аркадий Вайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну а что, Григорий Петрович, вы Тихонова Кресту показали?
Белаш испуганно отшатнулся от комиссара, будто тот ударил его в лицо, совсем он стал серого цвета, быстро пробормотал:
— В каком смысле? То есть как?
Комиссар легонько, коротко, зло хлопнул ладонью по столу и так же негромко и от этого особенно страшно сказал:
— Вы мне тут дурочку не валяйте! В прямом смысле! Крест знает Тихонова в лицо?
Белаш, загипнотизированно глядя в лицо комиссару, кивнул:
— Знает.
— Где вы показали Тихонова Кресту?
— В кафе «Арарат». Он сидел за два столика от нас.
— Он вооружен?
— Пистолет у него.
— Ох, Белаш, рисковый вы человек! — покачал головой комиссар. — Да только не по зубам вы игру с нами затеяли. Ну хорошо, обыск у вас будем делать…
В однокомнатной квартире Белаша было намусорено, пыльно, на всем лежала печать равнодушия и запустения; и невольно казалось, будто хозяин не ушел отсюда сутки назад, а бросил свое жилье давным-давно. Обыск производила Лаврова; и, когда Белаш смотрел на нее, лицо у него было нехорошее, темное. Я сказал ему:
— После обыска вы можете переодеться, взять теплые вещи и курево.
— Спасибо.
И вновь наступила тишина, нарушаемая только шумом шагов Лавровой и взволнованным сопением понятых.
— Это вы с кем здесь пировали? — спросила Лаврова, показывая на грязный, заваленный объедками, пустыми бутылками, консервными банками стол.
— С Крестом, — сказал Белаш.
Я спросил:
— Значит, у вас канала связи с Крестом нету?
— Нет. Он всегда появлялся неожиданно.
— Он не говорил, когда будет у вас в следующий раз?
— Он этого никогда не говорил.
— Вы можете установить какую-то периодичность его визитов?
Белаш покачал головой.
— Как вы думаете, Крест живет в Москве?
— Скорее всего нет. Вообще, разговора об этом не было, но однажды он сказал: «Ты через полчаса в постели, а мне еще пять часов до дома топать».
— Номер его машины вы не рассмотрели?
— Нет. Но если бы я даже знал его назубок, вам бы это все равно не принесло пользы.
— Почему?
— Вы еще плохо знаете Креста. Он продумывает все до мельчайших деталей. И скорее всего на его машине стоит чужой номер. Во всяком случае, когда он приезжает в Москву.
— Каких-нибудь особенностей, необычных вещей на его машине вы не заметили?
Белаш подумал, развел руками.
— Обыкновенный «газик». Разве что никелированные колпаки на колесах — обычно ведь на таких машинах нет колпаков.
— Внешняя манера поведения Креста?
— Сволочь, — сказал Белаш, — Этакий развеселый дядя, бабник типа «скот в сапогах»…
— Это что-то новое, — отозвался я.
Сообщение меня заинтересовало, потому что на таких субчиков обычно можно выйти через шлейф покинутых и потом долго неутешных дам.
— Ничего нового, — презрительно сказал Белаш. — Бабник-мародер, что ли. Он мне как-то сказал, что ездит отдыхать в Анапу: «Там мамочки с больными детьми, расстроенные они, обиженные судьбой — очень нуждаются в сочувствии».
— Н-да, хорошего компаньона вы себе подобрали.
— Я его не выбирал. Как и вас…
— Что правда, то правда. Мы вас действительно сами нашли. Только с разных сторон. Одно жаль: что Кресту вы оказали гораздо меньшее сопротивление, чем мне…
Белаш пожал плечами и засмеялся зло, с повизгиванием:
— А что в этом удивительного? Крест отнял у меня только совесть, вы хотели забрать все. Да и забрали…
— Да, — сказал я устало. — Но вы забыли, что я пришел, когда совести уже не было.
Пропало у меня почему-то сочувствие к нему — и в последнем, самом тяжелом испытании Белаш оказался совсем дрянным человеком. И то, что мне удалось остановить поток его жизни и как киноленту пустить его вспять, тоже не радовало, потому что принесло мне только человеческое разочарование, да и профессионального удовлетворения не было — скрипки, из-за которой мне пришлось предпринять поход в чужие судьбы, в события, отзвучавшие семнадцать лет назад, пройти сквозь вероломство, подлость, обман, — скрипки не было. Она по-прежнему находилась в цепких руках человека, который продумывал свои негодяйские дела до мельчайших деталей и твердо гарантировал своим сообщникам, что они никогда не попадутся.
— Продукты и выпивка — из ваших запасов или Крест принес? — спросила Лаврова.
— Крест принес, — медленно сказал Белаш, — А что?
И я тоже не понял, почему она спрашивает об этом.
— Ничего, — сказала Лаврова и повернулась ко мне: — Такую банку, помнится, я видела на кухне у Мельника…
— …На каждой консервной банке, на крышке или на донышке всегда бывают цифры и буквы… — сказала Лаврова.
— Цифры? — удивленно переспросил я и вспомнил, что действительно на банках всегда выдавлены рельефные буковки и цифры.
— Да, цифры. И я, так же как и вы, никогда не обращала на них внимания. Но ведь они что-то обозначают, раз их ставят. А сегодня я решила поинтересоваться этим всерьез.
Я понял, куда гнет Лена, но осторожно сказал:
— Я думаю, что в каждой партии — сотни тысяч банок…
— И это возможно, — спокойно сказала Лаврова. — Но у нас другого пути нет. Смотрите, что я узнала…
Она развернула лист бумаги, на котором было крупно написано: «К2630/211И349».
— «Ка-две тысячи шестьсот тридцать: дробь двести одиннадцать-И-триста сорок девять», — вслух прочитал я. — Тьфу, чертовщина какая! Ничего не понимаю.
— Не удивительно, — усмехнулась Лаврова. — Это шифр с крышки консервной банки из-под маслят маринованных, которыми закусывали Крест с Белашом. По словам Белаша, банку принес Никодимов.
— А как его можно расшифровать — шифр этот?
— Я как раз этим и занималась сегодня в Министерстве пищевой промышленности.
— Поделитесь, — с интересом попросил я.
— Пожалуйста. Буква «К» обозначает группу заводов, к которой относится изготовитель этой банки. Всего, оказывается, таких знаков три — «К», «М» и «Р». «Р» — это рыбокомбинаты, «М» — мясо-молочные заводы, а «К» — все прочие консервные предприятия, в том числе и овощные.
— Между прочим, я бы и сам мог догадаться, что маринованные грибы делают не на рыбокомбинате, — сказал я сварливо. Из ехидства, конечно, и из зависти сказал, потому что понимал, что Лаврова напала на хороший след.
Лаврова махнула на меня рукой и продолжала:
— Отбрасываем последнюю цифру — это год изготовления.
— Ноль — это год изготовления?
— Не ноль, а семьдесят, — терпеливо объяснила Лаврова. В семидесятом году, сиречь, нынешнем, изготовили эти грибы. Семерка опускается, и штампуется только ноль.