Бой с тенью - Михаил Леккор

справедливы вы к нам, — грустно сказал Жулавски, — а мы к вам со всей доброй душой.

— Ха, доброй душой! — саркастически воскликнул российский император, — очередное словоблудие и фальшь! Я не про вас, а про западных политиков, — пояснил он, — вот один пример таких «добрых взаимоотношений». Запад с большим трудом смог отменить семь экономических санкций из тысяч принятых. Мы же не то что не хотим, мы просто не видим особого смысла.

— Ну да, — подтвердил Жулавски последнее предложение императора, — и, честно говоря, я в упор не вижу смысла в упорстве российских дипломатов.

— Вот-вот, — подтвердил Николай III, — а то, что мы по большему счету упорствуем не из-за санкций, а за той цены, которую вы требуете, ваша так называемая демократическая пресса совершенно не пишет.

И теперь хотя бы вам, я хочу передать через вас этим господам, что никаких льгот и особых кредитов за отмену санкций я не дам.

Да и зачем? Как уже один раз говорил, семь санкций вы отменили, хвастаясь, какие вы добрые, и какие злые мы. А втихаря даже от своего населения, а тем более от мирового сообщества, ввели десять новых.

— Политики, — несколько презрительно, несколько извинительно для российского императора сказал Жулавски. Он не собирался спорить. Сам знал кое-что из нехорошей политической деятельности западных джентльменов. Покрывать он их не собирался. Вот еще!

— Я думаю, наши мысли здесь сходятся, к западному обществу я тоже, в целом отношусь хорошо. Где-то, конечно, не понимаю, где-то откровенно поражаюсь, но это нормально, ведь я не житель западной Европа. Россия — это еще не Азия, но и уже не Европа. А вот к вашим государственным деятелям я отношусь плохо. Или, по крайней мере, настороженно. И предупреждаю — не переходите за красную полосу, врежу так, что рухнете без сознания!

Жулавски понимал, что император, видимо, имел кое-какую практику грязных отношений с западными политиками. И те оставили у него такие неприятные зарубки, что до сих пор было всем нехорошо.

Забывшись, он встал во весь гигантский рост, нависнув над англичанином. Тот, внешне сохраняя невозмутимый вид, внутренне запаниковал. Русскому даже не требовалось его бить, просто рухни вниз, и его можно спокойно хоронить. Такая ведь туша, настоящий русский медведь!

Романов, к счастью, не стал медлить, нервируя иностранца. Он величественно осел на полукресло — полустул, который, при наличии некоторого воображения можно было легко вообразить, как трон. Потом уже спокойно сказал:

— Наконец, Украина. Что вы там еще хотели узнать? — полюбопытствовал император.

Жулавски осторожно кивнул. Романов, став монархом, заметно изменился. Он стал более агрессивным и нетерпимым. И в бытность встреч в Лондоне он был излишне вспыльчивым, а сейчас это просто зверь какой-то. И по комплекции, и по характеру.

— Я облегчу вам вашу задачу, сам скажу, а вы потом зададите корректирующие вопросы. Устроит вас?

Жулавски снова кивнул.

— А вы не многословны, — одобрительно сказал император, — это хорошо!

— Я берегу силы, — рискнул Жулавски пошутить, — для конца беседы.

— Ха-ха! — коротко рассмеялся Николай III, потом уже серьезно перешел к Украине: — западная точка зрения об причинах, ходе и итогах украинского конфликта мне известна, как, я думаю, и западному обществу. Поэтому я сразу перейду к российской концепции и частично своей.

— Россия — мировая держава, как это не хотят признать западные политики, но это так. а Запад по старой привычке, позволяет себе слишком многого. Итог — украинский конфликт.

— Но ведь Украина — независимая страна, — возразил Жулавски. Он повел себя несколько небрежно с императором, но ведь он европеец!

— Раньше была, — спокойно ответил император, — сейчас с вашей помощью, эта часть союзного государства Российская империя и небольшое государство Галиция. Такое маленькое и такое экономически слабое, что оно априори никогда не будет независимым.

Жулавски молча покачал головой. Воротник был маленький и тугой и натер шею. Он сказал об этом царственному собеседнику.

Николай фыркнул, серьезно порекомендовал:

— Не беспокойтесь мне возразить. Вы житель Западной Европы, а там господствует пунктик о личной свободе.

Знаете, есть у нас на Алтае заповедник, куда частенько ездят туристы со всей страны. Их предупреждают об осторожности. Дикие звери все-таки — медведи, волки, да даже рыси и росомахи. Прекрасно, но очень опасно.

И все же пока приезжали россияне, все было нормально. Но как только приехали европейцы, сразу ЧС, вплоть до смертоубийства. Они же свободные люди и мало ли что им не сказали, будут делать по своему.

А зверям оказалось наплевать на «habeas corpus». Они и читать-то до сих пор не умеют. В итоге пошли западные люди без страха в тайгу, понадеявшись на технические новинки, заблудились, чуть ли не половину съели дикие звери.

— Я читал об этом. Это просто глупые люди, при чем тут европейское воспитание?

Николай как бы не услышал, продолжал молчать. Жулавски вздохнул, нехотя признался, что такое случается только с европейцами и еще американцами.

Его собеседник наконец кивнул, вернулся к прежней теме:

— Я и говорю — свобода да, независимость — да, но ведь вы находитесь вблизи крупной державы, которой далеко не все равно, что творится у ее границ, будьте хотя бы вежливыми.

Николай посмотрел на непонимающее лицо, сказал:

— Вот, например, мы будем шебуршать в море у ваших границ, что вы сделаете?

Жулавски подумал, нехотя сказал:

— если будете нарушать границу или нарушать законы, конечно, вмешаемся.

— Тогда почему вы удивляетесь, когда мы вмешиваемся около своих границ?

Жулавски медленно засмеялся:

— Я уже понял, ваше императорское величество, к чему вы ведете. Боюсь, западное общество с этим не согласится. Вы зря сравниваете. Одно дело центр свободомыслия и человеческой цивилизации, а тут…

— Вот-вот, пока западное общество не только Европы, но и США не станут мыслить многополярным миром, отказавшись от фашистских идей исключительного положения Запада и США, нам с вами говорить не о чем. Только красные полосы, при нарушении которых начнется война.

— Как вы это легко сказали, — содрогнулся Жулавски.

— Что делать, — философски пожал плечами российский император, — во всяком случае, начнем его не мы. ВЫ! Со сладкими речами о демократии и гуманизме будете опять убивать, грабить и насиловать несчастных туземцев как это было в XVIII — XIX веках. Впрочем, в XXI веке так уже не пройдет. Третья мировая война будет совсем другой,