Красные и белые - Олег Витальевич Будницкий

сцены прозвучал

Предсмертный хрип и стон актера…

Как он метался, как кричал,

Изображая Карла Мора.

По жилам всех прошел мороз,

Не удержали горьких слез

Совдепа сумрачные члены…

А ведь они видали сцены!

Так, развлекаясь до зари,

Сидели гости Совнаркома.

Степных просторов дикари

Себя почувствовали дома

В стенах Москвы… Промчатся дни —

Вернутся в Азию они

(Коль их языческие боги

Спасут от смерти по дороге).

И там – в родной своей земле,

В степи с баранами ночуя

Иль с диким племенем кочуя,

Они расскажут о Кремле.

О шумном пире большевистском,

Об Адельгейме, Кусевицком…

И я желал бы (хоть бы раз!)

Послушать яркий их рассказ.

Понятно, что рассказ кочевников-«киргизов» – «фигура речи». А вот услышать рассказы драматического актера Роберта Адельгейма Маршак теоретически мог: в 1920–1930‐е годы тот, как и его брат-актер Рафаил, жил в Петрограде, ставшем вскоре Ленинградом, в одно время с Маршаком. То ли в 1927‐м, то ли в 1931 году братьям были присвоены звания народных артистов РСФСР. А вот с пианистом и дирижером Сергеем Кусевицким Маршак разминулся: когда он вернулся из Краснодара (как с 1920 года стал называться Екатеринодар) в Петроград, Кусевицкий был уже в Париже. В 1923 году Кусевицкий уехал в США и с 1924 года в течение четверти века был руководителем Бостонского симфонического оркестра.

В общем, в точности по «Перекати-поле» (декабрь 1919 года) Маршака, то есть «д-ра Фрикена», посвященном «беженцам – актерам и журналистам»:

Ты из рая ушел

Пролетарского,

Из объятий ушел

Луначарского.

От Совдепа ушел

Петроградского

И от пана ушел

Скоропадского.

Под Сулькевичем жил,

Под Петлюрою.

У Краснова ты был

Под цензурою.

От Махно ты ушел,

От Зеленого,

От Думенко ушел,

От Буденного.

Все кочуешь, дружок.

Вечно тратишься…

Колобок, колобок,

Куда катишься?

Кто докатился до Парижа, кто – до Берлина или Праги, а кто – до Москвы…

Была еще одна тема, волновавшая жителей России: белых, красных, зеленых и всех прочих – проблема дороговизны, дефицита и спекуляции. Ненависть к спекулянтам в одинаковой мере испытывали и красные, и белые. В сознании «простого человека», и без того не жаловавшего торговцев, любая торговля в период инфляции и дефицита выглядела спекуляцией. Спекулянтов обличал Максимилиан Волошин:

При всех режимах быть неистребимым,

Всепроникающим, всеядным, вездесущим,

Жонглировать то совестью, то ситцем,

То спичками, то родиной, то мылом…

«Экономику дефицита» и тщетность силовых методов в борьбе со зловредными торговцами хорошо понимал «д-р Фрикен», посвятивший проблеме борьбы со спекуляцией «маленький фельетон» под устрашающим названием «Город мертвых» (ноябрь 1919 года). На мой вкус, это один из лучших текстов Маршака екатеринодарского периода:

Я пришел к жене своей

И хотел ее утешить.

Говорю ей: «С этих дней

Спекулянтов будут вешать.

Снова в норму все войдет,

Купим окорок на рынке,

Заграничный шевиот

И шевровые ботинки.

Заживем с тобой опять

Без забот, как жили прежде!»

В этот вечер лег я спать,

Детски радуясь надежде…

В первых утренних лучах

На базар пошла прислуга —

И вернулась вся в слезах,

Обезумев от испуга.

Говорит: столбы стоят,

А меж ними на веревке,

Словно куколки, висят

Все базарные торговки…

В тот же день решил снести

Я к сапожнику ботинки,

Увидав, что их спасти

Невозможно без починки.

Сколько – думаю – сдерет

Этот варвар и безбожник?

Глядь, направо у ворот

На столбе висит сапожник.

Рядом с ним висят мясник,

Ювелир, портной и пекарь,

Гробовщик и дровяник,

Парикмахер и аптекарь…

Я зашел в кафе «Бристоль»,

Где вагонами когда-то

Продавались нефть и соль,

Антрацит, хинин и вата.

Но теперь там тишина,

Не шумят негоцианты,

И от скуки у окна

Ловят мух официанты…

А жена сидит и ждет, —

Скоро ль купим мы на рынке

Заграничный шевиот

И шевровые ботинки…

Одно из немногих стихотворений, подписанных Маршаком собственным именем, было вовсе лишено юмора или иронии. Это стихотворение посвящено трагедии Гражданской войны и озаглавлено «Кто скажет?» (январь – февраль 1919 года). Его пафос – «довольно крови»!

Кто скажет нам: не надо крови.

Кто без тревоги на челе

Напомнит нам о Божьем слове,

Давно забытом на земле?

Изведал в городе рабочий

Немало трудных, жутких дней.

Пусть день работы стал короче,

Но сутки голода – длинней.

И вместе с ним узнал богатый,

Что значит голод и нужда.

Невозвратимые утраты,

Неумолимая вражда.

Забыл кормилец всенародный –

Крестьянин мирный свой покой:

В окно стучится гость голодный,

Красноармеец городской.

Идут без дрожи брат на брата

Терзать, калечить, убивать…

А каждого из них когда-то

Качала любящая мать.

Кто скажет нам: довольно крови.

Кто без тревоги на челе

Напомнит вновь о Божьем слове,

Давно забытом на земле?

Напоминали разве что поэты. Но к их одиноким голосам мало кто прислушивался. В том же 1919 году Максимилиан Волошин завершил свою «Гражданскую войну» следующими строфами:

И там, и здесь между рядами

Звучит один и тот же глас:

«Кто не за нас – тот против нас!

Нет безразличных: правда с нами!»

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за