Коло Жизни. Зачин. Том первый - Елена Асеева

Когда хворь Влады закончилась, она вместо того, чтобы направить свою поступь на Ребячий мешок поутру явилась к капищу. Конечно, девочка знала, что Боги вельми редко бывают в капище большей частью находясь где-то вне… Но надежда, что быть может кто-то из них там и может узреть ее беспокойство, хоть и была ничтожна, однако все же была. Потому юница, проявив воспитанную в ратных делах Двужилом терпеливость, стоя подле ступеней капища, не отвечала на ворчливые указания проходящих мимо духов и гомозулей, покинуть площадь. Прибежавший с Ребячьего мешка Граб посланный, как молвил он «вконец осерчавшим» Двужилом был отправлен вспять с ответом, что ей весьма надобно узреть Зиждителя Воителя.

Владелина вздыхаючи и оглаживая носком своего сапога, каменную поверхность ступени, простояла подле ковчега полдня, нередко бросая косые взгляды на клубящуюся голубовато-серебристую завесу преграждающую вход в капище. Порой, чтоб обратить на себя внимание девочка медленно поднималась на две аль три ступени лестницы, чуть слышно топала подошвой сапога по полотну камня, а потом также лениво переставляя ноги, спускалась вниз.

К пополудню так-таки к ковчегу пришел сам Двужил и если молвить о нем, что он сердился… Это, определенно, значило ничего не сказать о том в каком негодовании прибыл глава гомозулей. И эвонто состояние отразилось не только в скорой его поступи, но и зримо наблюдалось в побуревшей от гнева коже лица. Он остановился в нескольких шагах от вновь спускающейся с лестницы девочки и дюже сердито прогудел:

– Чего ты тут ходишь? Туды ли… сюды ли? Чего тебе надобно от Зиждителей?.. Ах, ты в самом деле Владу такая самовольница, нет с тобой никакого сладу. Прям беда… Беда да и только. Я, что тебе велел? Что? Велел идти на Ребячий мешок… а ты что?

– А я Двужил занята как видишь, – не очень громко откликнулась девочка, и, сдержав свою поступь на нижней ступени, посмотрела сверху вниз на своего такого, как ей чудилось коротенького учителя. – Как ты можешь заметить, я жду Бога Воителя, мне надобно…

Да тока гомозуль не позволил договорить юнице желанное, а и вовсе весь будто вспыхнув ядреностью красного цвета раздраженно произнес:

– Ты верно совсем не в себе!.. Ты чего решила, Зиждитель будет выходить из капища, бросая свои обязанности, всяк раз как ты пожелаешь его узреть?.. Гляжу я ты совсем от рук отбилась и надобно тебя хорошенько взнуздать, чтоб не повадно было… Эт, верно, забота Зиждителей тебя так распустила…

И Двужил, видимо, решил не мешкая взнуздать свою своевольную ученицу, посему принялся развязывать вычурно завязанный на боку узел, высвобождая тем кушак.

– Учитель Двужил, – голос отроковицы слегка дрогнул, а глаза неотступно следившие за движением гомозуля обидчиво увлажнились. – Ты, почему на меня кричишь? Разве я сделал, что-то недостойное? Недостойное, чтобы ты меня взнуздывал аки коня?

Руки Двужила мгновенно замерли на покатом узле, так и не успев его развязать. Он самую малость медлил, а засим уже менее разгорячено протянул:

– Никакого сладу с тобой нет, – да тотчас резко склонил свой стан, покрыв густоватой шевелюрой и брадой вздернутые носы сапог, и также бойко небольшой меч, как всегда, висевший в ножнах с левого бока стремительно взвился ввысь, живописав острый угол промеж себя и спины гомозуля.

– Вот, – пожав плечами, изумленно проронила отроковица, узрев пред собой полусогнувшегося учителя.

Прошло лишь мгновение и Влада ощутила на своей спине пробежавший сверху вниз жар, такой вроде полотно ее рубахи враз решило вспламенится. Чуть ощутимое покалывание теперь тронуло и саму кожу на спине, оно вышло с под корней волос и враз добралось до пяток, а погодя вздыбились тонкие нити волосков на голове… Еще морг и острой болью отозвалась голова, словно кто-то прибольно стукнул ее в лоб. Девочка порывчато оглянулась и узрела подле проема капища обок пузырящейся завесы, слегка даже наползающей на сами стены постройки, на площадку и обувку, стоящего Бога Седми.

Уж кого… кого, а Седми Влада совсем не желал видеть… Або вельми не часто показывающийся из капища старший из сынов Расов, Седми, очень редко бросал на девочку свой огнистый, как ей чувствовалось взор. Но если и бросал, то юница от него всяк раз тягостно содрогалась, а томление в голове приобретало такой характер, что казалось еще миг и лоб разорвется на части да выплеснет изнутри хоронящуюся там много лет боль.

Седми выйдя из капища, застыв на месте да слегка вздев голову, меж тем не видел девочку, а неотступно взирал ввысь. Владелина проследила за взглядом Бога, и, подняв голову, поняла, что Рас смотрит на горящую кроху света, из каковой когда-то были выплюнуты колесницы с гомозулями. Густое волнение нежданно охватило отроковицу. Острая боль не просто ударилась в стенки черепа, она стала мощно пульсировать… Так, что погодя запекло в очах, ушах, а мгновение спустя из правой ноздри выкатилась тугая капля крови… Еще пару секунд и теперь уже стало туго дышать, а пред лицом вмале проплыл густой туман, в коем колыхались те самые очи с темно-коричневой радужной оболочкой, занимающей почти все глазное яблоко, и окаймленной по краю тонкой желтовато-белой склерой… очи отца Влады…

Надобно было уйти и как можно скорей, чтобы и вовсе не упасть от слабости, не разгневать Бога Седми. Ибо ведала со слов Выхованка, юница, этот Зиждитель, также как и Словута, не больно ей благоволит и вельми не любит своевольников. Надобно было уйти, о том совсем мало различимо шептал гомозуль, да только ноги ее настолько ослабли, что затряслись в коленях, а густота хмари, кажется, поглотила весь мозг. Чудилось, днесь она свалится на лестницу, грохнувшись лбом прямо о вышележащие ступени. Теперь и из второй ноздри выползла тугая капля крови, и степенно докатившись до верхней губы, окаменела на ней.

Седми меж тем все поколь вглядывался в небеса, а там призывней и ярче стала мерцать искорка света. Она нежданно и вовсе как-то нахохлилась, и мгновение погодя с нее вроде как вылезла тончайшая, ажурная нить лучисто-смаглого цвета… Еще чуть-чуть времени… времени в котором Владелина ощутила опустошающую тоску по очам отца, с каковым наверно уже и нет надежды свидится, и само волоконце и сияние исчезли, словно поглощенные голубизной небосвода, и в нем вновь проступив четче поплыли дотоль поблекшие густоватые, плотные облака. Вмале перьевистый туман покинул очи девочки и, она, наконец, совладала с собой и своим ослаблено трепыхающимся телом. Вздев руку, отроковица утерла кровь с губы тыльной стороной ладони, поколь продолжая пристально всматриваться в то, что ее так тревожило все эти лета… в постепенно уменьшающуюся в размахе крупинку света.