Психология - Уильям Джемс

Назовем этот процесс полной реинтеграцией или, еще лучше, полным восстановлением прошлого в памяти. Сомнительно, чтобы существовала абсолютно полная реинтеграция. Тем не менее при наблюдении различных лиц нам бросается в глаза большая или меньшая наклонность припоминать явления в форме, близкой к полной реинтеграции. Каждому из нас хорошо знакомы типы нестерпимо болтливых старух, сухих существ, лишенных всякого воображения, которые, рассказывая о каком-нибудь событии, не опускают ни малейшей частности и уснащают рассказ множеством и существенных, и совершенно ничтожных подробностей; эти типы — рабы буквального воспроизведения минувших явлений, совершенно не способные охарактеризовать прошлое в общих чертах. Для комедий такие старухи дают всегда весьма благодарную тему. Классическим примером здесь может служить нянька Джульетты. Прекрасные образцы подобных типов — некоторые деревенские характеры у Элиот и некоторые мелкие фигуры у Диккенса. Самым удачным примером, пожалуй, служит в романе Остен «Эмма» мисс Бэтс.

Вот как она реинтегрирует: «Но откуда вы-то могли это слышать, — воскликнула мисс Бэтс. — Откуда вы могли это слышать, мистер Найтли? Ведь еще нет пяти минут, как я получила записку от мистера Коль, да нет, не могло пройти и пяти, ну, самое большое десяти минут — я только что надела шляпку и спенсер и уже собралась выходить, пошла вниз еще раз напомнить Патти об окороке. Жан стоял в проходе (ведь ты стоял, Жан?), потому что мама боялась, что у нас нет достаточно большой посуды для соленья. Я сказала, что пойду вниз и посмотрю, а Жан и говорит: «Не сходить ли мне за тебя, ведь у тебя, кажется, легкий насморк, а Патти мыла кухню сегодня — там сыро». А я говорю ему: «Хорошо, милый мой». Тут-то и явилась записка: «Госпоже Гокинс, в Бат» — вот и все, что я прочла… Но вы-то как могли слышать об этом, мистер Найтли? Ведь как только мистер Коль сказал жене о записке, она в ту же минуту села и написала мне: «Госпоже Гокинс».

Неполное воспроизведение. Анализ этого явления покажет нам, почему обычное самопроизвольное течение мыслей никогда не принимает формы полной реинтеграции. При оживании в памяти явлений минувшего опыта не все подробности одной мысли одинаково определяют собой характер последующей. Всегда известный ингредиент преобладает над остальным. Внушаемые им ассоциации часто в этом случае отличаются от тех, при помощи которых он связан со многими подробностями психического процесса, и нередко это стремление к образованию ассоциаций, чуждых данному потоку мыслей, совершенно изменяет его характер. Как в восприятии наше внимание сосредоточивается на немногих сторонах созерцаемого явления, так точно и здесь, при воспроизведении минувших впечатлений, наблюдается такое же неравномерное распределение внимания на некоторых подробностях, преобладающих над остальным содержанием воспоминаний. В огромном большинстве случаев трудно a priori определить при самопроизвольном течении мыслей, какого рода должны быть эти подробности. С психологической точки зрения про них можно сказать, что наиболее влиятельным фактором при самопроизвольном течении мыслей служат психические элементы, представляющие для нас наибольший интерес.

На языке физиологии закон интереса должен быть сформулирован следующим образом: некоторые физиологические процессы в мозгу всегда одерживают перевес над другими, сопутствующими им процессами при каждом совместном возникновении.

«При реинтеграции, — говорит Годжсон, — постоянно совершаются два процесса: с одной стороны — распадение, уничтожение, таяние, с другой — обновление, созидание, возникновение… Ни один объект представления не остается долго перед сознанием в том же виде — мало-помалу он бледнеет, распадается и становится тусклым. Впрочем, части объекта, представляющие наибольший интерес, при постепенном исчезновении данного объекта всего менее поддаются разрушению… Эта неравномерность различных частей воспроизведенного представления, неравномерность, выражающаяся в относительно большей устойчивости интересного сравнительно с неинтересным, сохраняется некоторое время, пока данное представление не сменится другим».

Закон этот применим лишь там, где интерес равномерно распределен по всем частям воспроизведенного представления. Всего менее он наблюдается в умах с узкими и мелкими интересами, у тех людей, которые вследствие бедности и пошлости своей эстетической натуры не могут возвыситься над мелочами личной жизни и окружающей среды.

Впрочем, большинство из нас одарено лучшей организацией; непроизвольное течение мыслей большей частью совершается у нас беспорядочно, постоянно принимая новые и новые направления интереса то в одной, то в другой части каждого сложного представления, возникающего в сознании. Например, мы часто подмечаем в себе в два следующих непосредственно друг за другом момента мысли о предметах, отделенных друг от друга значительным промежутком пространства и времени. Только после внимательного наблюдения за ходом наших мыслей мы можем здесь подметить, согласно закону Годжсона, вполне естественный переход от одного объекта мысли к другому. Например, теперь (1879 г.), глядя на стенные часы, я заметил, что думаю о недавнем сенатском постановлении о бумажных деньгах. Вид часов напомнил мне о часовщике, который на днях исправлял в них бой. Часовщик напомнил мне о ювелирном магазине, где я его видел в последний раз; магазин этот — о запонках, которые я покупал там; запонки— о стоимости золотой монеты и о ее недавнем понижении; последнее — о стоимости бумаг, а это, естественно, напомнило о том, как долго они будут находиться в обращении, и о предложении Байярда по этому вопросу.

Каждый из этих образов представлял известный интерес. Нетрудно указать в данном случае те интересы, которые служили поворотными пунктами в течении моей мысли. В часах на мгновение наиболее интересным мне показался механизм боя, потому что прежде они били очень звучно, а теперь испортились, и их слабый звук вызывал во мне разочарование. Но при иных условиях часы могли бы напомнить о друге, который подарил их мне, и о тысяче других обстоятельств, связанных с часами. Ювелирный магазин напомнил о запонках, потому что они одни из всего остального товара там представляли для меня интерес собственности. Этот интерес к запонкам, их ценности мог мне напомнить о золоте как материале, из которого они сделаны и который составляет их главную ценность, и т. д. Если читатель, остановившись на каком-нибудь объекте своей мысли, задастся вопросом: «Каким путем дошел я до этой мысли?», то ему, наверное, удастся всегда восстановить в памяти ряд представлений, непрерывно связанных между собой сложной нитью в пунктах интереса. Таков процесс ассоциации идей при самопроизвольном течении мыслей у людей средних способностей. Мы можем назвать этот процесс обычной или смешанной ассоциацией или неполным воспроизведением в памяти минувших явлений.

Какой элемент ассоциации должен выступать на первый план при неполном воспроизведении? Когда известная часть в потоке нашей мысли благодаря интересу сделалась настолько преобладающей, что стала способной образовывать собственные ассоциации, предопределяющие характер дальнейшего течения мыслей, то сумеем ли мы определить, какую именно из ассоциаций образует она, ибо таких ассоциаций может быть множество? Годжсон говорит по этому поводу: «Интересные элементы в данном тускнеющем представлении могут свободно комбинироваться с любым объектом и с любой частью объекта, с которыми им случалось когда-либо быть в комбинации. Любая из этих комбинаций может возобновиться в нашем сознании: одна — должна непременно, но какая? На подобный вопрос может быть только один ответ: та, которая являлась прежде наиболее привычной. В нашем сознании сразу начинает формироваться новый объект, части его группируются около остатка прежнего представления; появляясь одна за другой, они начинают принимать прежнюю группировку, но едва начался этот процесс, как закон интереса вступает в действие и вмешивается в образование новой комбинации, направляя внимание на интересные элементы нового объекта в ущерб всем остальным, и тот же процесс повторяется опять с бесконечно разнообразными вариациями».

Ограничивая течение мысли переходами от интересного к наиболее привычному в обыденном смысле слова, Годжсон слишком суживает характеристику процесса ассоциации. Далеко не всегда какой-то образ вызывает вслед за собой тот, который всего чаще с ним ассоциировался, хотя частое повторение ассоциации, конечно, один из наиболее сильных стимулов к ее возобновлению. Если я внезапно произнесу слово «рак», то читатель скорее всего представит себе известное животное, если он зоолог, или известное патологическое явление, если он врач. Произнося слово «реакция», я заставлю натуралиста думать о химическом обмене веществ (например, щелочная реакция), а историка — о социологическом явлении (например, католическая реакция). Произнося слова «постель», «умывальник», «утро», я непременно заставлю читателя думать о его утреннем туалете. Но часто повторяющиеся ассоциации иногда никак не влияют на перемену направления мысли. Вид известной книги чаще всего вызывал во мне мысль о ее содержании и никогда не ассоциировался с идеей самоубийства. Но вот с минуту назад я бросил на нее взгляд, и в голове моей мелькнула мысль о самоубийстве. Отчего? Да просто оттого, что я вчера получил письмо, в котором сообщалось о покончившем недавно с собой авторе этой книги.