Запретная Магия - Энгус Уэллс

Они переправились через реку, и Варент повернул югу. Они ехали по открытому лугу.

— Если Азумандиас приготовил нам еще один сюрприз, — объяснил посол, — то это где-то на дороге. Мы же срежем путь и доберемся до Альдарина раньше, чем он нас там ожидает.

— А его мистические шпионы? — спросил Брахт.

— А что с ними? — живо отреагировал Варент. — Даже Азумандиас теперь не знает, где мы. На какое-то время мы в безопасности. Доверьтесь мне.

Брахт что-то такое промычал в ответ и чуть придержал коня. Ему явно что-то не нравилось, и Каландрилл тоже задержался.

— Почему он тебе не нравится? — спросил он.

Керниец пожал плечами и покачал головой, но ничего не ответил.

— Я вот ему доверяю, — настаивал Каландрилл. — И пока, кроме дружеского расположения, ничего от него не видел.

— Он себе на уме, — пробормотал Брахт. — Ты ему нужен, потому что знаешь Древний язык. Но теперь ты, кажется, в его власти.

— То есть? — Каландрилл непонимающе уставился на наемника. — Он вытащил меня из Секки, увел от участи священника, хотя и мог навлечь на себя гнев отца. Разве это не похоже на поступок друга?

— А если бы ты отказался от путешествия? Что было бы тогда?

— Гадалка предсказывала мне это путешествие, — возразил Каландрилл. — Варент, скорее всего, как раз и есть один из тех друзей, о которых она мне говорила. А ты, видимо, второй.

— Возможно, но это не ответ на мой вопрос, — настаивал Брахт. — Ты в его власти.

Каландрилл нахмурился, не понимая, куда он клонит.

— Ты сбежал от отца, — объяснил Брахт. — Теперь ты не можешь вернуться в Секку. У тебя нет денег. Ахрд! Варент был обязан купить тебе меч! Конь, на котором ты едешь, принадлежит ему; пищу, которую ты ешь, он оплачивает. Если бы ты не согласился отправиться с ним, ты бы стал обыкновенным бродягой — без кола и двора. Тебе некуда податься, кроме Альдарина; а когда ты там окажешься, то и положиться-то тебе будет не на кого, кроме как на него. Без него ты, скорее всего, умрешь с голоду. Вот и получается, что ты у него в руках.

— Ну и что? — возмутился Каландрилл. — Ты-то тоже.

— Мне он платит, — просто ответил Брахт.

Неужели это путешествие больше ничего для него не значит?

— Я доверяю ему. Я верю ему, — холодно сказал Каландрилл.

Брахт опять пожал плечами, не скрывая сомнения.

— В Куан-на'Форе говорят, — заметил он, — что у колдуна много лиц. А вот настоящее он всегда скрывает.

Его скептицизм начал раздражать Каландрилла. И потому он коротко заметил:

— Ну, и что это значит?

— Что я ему не доверяю, — ровным голосом ответил Брахт.

— Тогда почему ты согласился охранять меня?

Брахт улыбнулся, не обращая внимания на его раздражение.

— Потому, что он мне платит, — повторил он.

Глава шестая

Постепенно путешествие, несмотря на манящий дух приключений, становилось для Каландрилла настоящим кошмаром, который не оправдывала даже высокая цель. Ему редко когда доводилось быть в седле несколько часов подряд — он садился на лошадь только при выезде на охоту или на церемониальный парад. Теперь же ему приходилось забираться в седло с рассветом; около полудня путешественники делали небольшой привал, чтобы перекусить, а затем опять отправлялись в путь и ехали до самого заката. Каждый мускул в нем протестовал, а ночью ему еще приходилось спать под открытым небом, под тонким одеялом, на голой земле. Впервые в жизни он ночевал под открытым небом. Ему еще ни разу не приходилось спать вне городских стен. Он с трудом выдерживал тяготы пути и не осуждал Брахта за насмешливый взгляд. Гордость не позволяла юноше жаловаться, и он страдал и мучился молча.

Поскольку Варент выбрал окольный путь, постоялые дворы им больше не попадались, а фургон, настолько маленький, что в нем и один-то человек с трудом помещался, был отдан Варенту. Каландрилл, как и все остальные, спал на твердой земле, подложив седло под голову. Нельзя сказать, чтобы этой ранней весной ночи были очень уж холодны, а в лесах, что попадались им на пути, было предостаточно хвороста, но все же земля слишком мало походила на кровать, и очень скоро радость от путешествия померкла. Теперь Каландрилла все больше занимали комья грязи, впивавшиеся ему в ребра ночью, и роса, от которой каждое утро волосы и лицо, а когда во сне он случайно скидывал одеяло, то и одежда, у него оказывались сырыми. Как бы он хотел быть таким же закаленным, как Брахт: керниец каждый вечер просто заворачивался в одеяло, прижимая к себе меч, как любовницу, и тут же крепко засыпал. Никакие сновидения не нарушали его отдых.

Каландрилл же каждую ночь видел сны, которые долго не оставляли его в покое даже после того, как он, проснувшись, вытирал от росы лицо, постанывая от боли в мышцах и спине и от мысли, что впереди его ждет еще один день в седле. Некоторые из его снов были расплывчатыми и настолько подернутыми дымкой, что оставляли после себя только дурное предчувствие и неопределенную усталость; но были и такие, что западали в память.

Поначалу ему снились чудища с волчьими головами, кошмарные существа с пастью, утыканной острыми клыками, и с глазками, полными ненависти. Этот сон не удивлял его, и он довольно легко примирился с ним. Но бывали и такие сны, что еще долгое время не давали ему покоя.

Самым страшным из них было видение Варента: вот он с улыбкой на красивом лице рассказывает ему о предстоящем путешествии; но вот поворачивается, чтобы уйти, и Каландриллу вдруг предстает ужасное в своем ухмыляющемся оскале лицо, постепенно становящееся похожим на волчью морду тех демонов, что напали на них, а черный плащ, развеваясь, вдруг превращается в пару огромных черных крыльев, поднимающих сильный ветер, и он взлетает в воздух, как летучая мышь с волчьей головой, ввинчивающаяся с насмешливым хохотом в небо. Временами ему снился голос Брахта: «…у колдуна много лиц». Иногда же наемник снился ему с мечом в одной руке и зажатыми монетами в другой, а в голубых глазах его блестели презрение и укоризна. То ему снилась Реба, и ее музыкальный голос все повторял и повторял предсказание, а затем он вдруг видел и Варента, и Брахта вместе, и они появлялись из тени за спиной у слепой провидицы и оба манили его, каждый к себе. Тогда он поворачивался к Ребе, ища ее совета, а она качала головой и растворялась в пламени свечи, оставляя его одного выбирать между двумя.

Иногда, значительно реже, чем он думал раньше, ему снилась Надама. Он видел ее то во дворце, то в саду, то в пустынной зале. Надама с улыбкой протягивает к нему руки, и он пытается бежать к ней, но ноги его каменеют, он с трудом передвигает ими, и вдруг Тобиас обгоняет его и заключает девушку в объятья, и они припадают друг к другу в долгом поцелуе, который кажется Каландриллу насмешкой над ним, а их плотно прижимающиеся друг к другу тела вдруг пропадают за огромной фигурой отца, который с осуждением поднимает руку и указывает на него пальцем, а его лицо пылает бешенством.