Мыслящий тростник - Жан-Луи Кюртис

В одиннадцать часов Марсиаль не выдержал и решил позвонить свояку. «Наверное, я ему надоел. И наверное, он тоже решит, что я спятил. Пусть! Я хочу знать, как он насчет веры. Чего ради откладывать? Юбер-то, без сомнения, разобрался в своих взаимоотношениях с богом. Интеллектуал. Технократ… Да еще педант, каких мало». И потом вообще с какой стати Марсиалю разводить церемонии с Юбером Лашомом? Он позвонил:

— Мне нужно с тобой повидаться.

— Вот как?.. А зачем? (Тон осторожный.)

— Это не телефонный разговор.

— У тебя неприятности? (Тон встревоженный.)

— Нет. Просто мне нужно с тобой увидеться. Поговорить.

На другом конце провода маленькая пауза.

— Послушай, — заговорил Юбер вкрадчивым тоном, — я ничего не имею против, хотя, по-моему, это излишне, ведь вы с Дельфиной послезавтра у нас обедаете…

— Речь идет о беседе с глазу на глаз.

Снова пауза.

— Марсиаль, умоляю тебя, если на тебя нашла очередная блажь, если ты намерен мне сообщить, что не доживешь до девяноста лет или что тебя вводит в искушение коза, полицейский или еще…

— Да нет же, болван ты этакий! — весело расхохотался Марсиаль. — На сей раз дело куда серьезнее.

— Хорошо, если тебе так уж приспичило, приходи. Не скрою, мне удобнее было бы повидаться с тобой в другой раз, но если ты настаиваешь… Так или иначе, я смогу уделить тебе не больше часа. Я очень занят…

— Твоя жена будет дома?

— Не знаю. Откуда мне знать? Наверное, будет. Впрочем, может быть, отлучится куда-нибудь. А в чем дело?

— Я хочу поговорить с тобой наедине.

— Хорошо. Скажу Эмили, чтобы она нам не мешала. Стало быть, речь идет о чем-то таком…

— Ни таком, ни этаком. Спасибо. До вечера.

Повесив трубку, Марсиаль повернулся к секретарше и, подперев подбородок ладонью, стал ее пристально разглядывать. Мадемуазель Ангульван подняла голову.

— В чем дело? — спросила она.

— Ни в чем. Просто смотрю на вас. Вы очень хорошо выглядите.

— Спасибо, мсье Англад! Наконец-то я услышала от вас любезные слова. Я отмечу этот день белым камешком.

— Вы что, соблюдаете диету?

— Я? И не думаю. Я хлещу виски.

— А поглядеть на вас, так подумаешь, что вы две недели провели за городом.

— В нашей семье у всех хороший цвет лица. Должно быть, это наследственное.

— Вы, кажется, занимаетесь спортом? Если не ошибаюсь, верховой ездой?

— Да, вы не ошибаетесь. Как только выдается свободная минута.

— По воскресеньям?

— По воскресеньям, и в другие дни тоже. Но почему вы спрашиваете? Вы что, хотели бы…

— По утрам или днем?

— Только по утрам.

— Стало быть, вы пропускаете мессу?

— Случается, — с улыбкой ответила она. — Но это настоящий допрос, мсье Англад!

— Вы ходите к мессе по убеждению или потому, что так принято? — продолжал он и в самом деле с истинно полицейской невозмутимостью.

— А вам-то что до этого?

— Вы меня интересуете, и мне хотелось бы знать, соблюдаете вы религиозные обряды или нет, верующая вы или атеистка.

— Ни то, ни другое.

— Так не бывает. Можно быть либо верующим, либо нет.

— Еще как бывает. Можно быть агностиком.

— Если вы агностик, зачем вы ходите в церковь?

— Хожу туда время от времени, чтобы доставить удовольствие родным. Только и всего. Удовлетворены?

— Нет, — сурово ответил он. — Стало быть, вас не волнуют религиозные и философские проблемы?

— Ни капельки!

Она была холеная, безмятежная, она улыбалась. Как она уверена в себе! Роскошная безделушка, знающая себе цену. Честное слово, Марсиаль ее ненавидел. Дочь богатых родителей, из снобизма, из прихоти, она занимает место в конторе, отбивая хлеб у другой, более дельной девушки, хотя та нуждается в заработке, просто чтобы прокормиться. А эта балованная девчонка еще вдобавок позволяет себе не задумываться над проблемами бытия!

— А кто вы такая, чтобы не верить в бога? — высокомерно спросил Марсиаль.

— А кто вы такой, чтобы принуждать меня в него верить? — невозмутимо возразила она.

— Люди поумнее вас верят в бога.

— И множество глупцов тоже, — сказала она с насмешливой искоркой в глазах. И добавила коварно: — Но я не подозревала, что вы верующий, мсье Англад…

(«Ах, ты, дрянь! Ну, сейчас я тебе задам!»)

— С чего вы взяли, что я верующий?

— Да ведь вы же упрекаете меня, что я безбожница… Так или не так?

— Я упрекаю вас за то, что вы не испытываете сомнений. Впрочем, это тоже, должно быть, наследственная черта. Как цвет лица. Три века пустомыслия и заурядности, понятно, не приводят к глубоким нравственным исканиям.

Он выпалил все это без запинки, с великолепной непринужденностью. Гнев и желание оскорбить удвоили его красноречие. Он пожалел только, что упомянул о «трех веках» и дал повод своей противнице вообразить, будто он причисляет ее семейство к потомственным крупным буржуа. Насчет «трех веков» — это он зря. Надо было придумать что-нибудь другое.

В голубых глазах мадемуазель Ангульван насмешка сменилась откровенной ненавистью. Но Марсиаль не дал секретарше перейти в контрнаступление. Он уже завелся. Ничто не могло его остановить, тем паче мысль о том, что она пожалуется высокому начальству.

— В вашем кругу агностицизм, наверное, такая же распространенная болезнь, как гемофилия у испанских Бурбонов. Вы, конечно, помните картину Гойи — Карл IV с семьей. На лице у всех членов королевской фамилии тоже написано, что они ни о чем не беспокоятся…

— Мсье Англад…

— Я вовсе не собираюсь ставить Ангульванов на одну доску с испанскими Бурбонами. Есть все-таки разница…

— Мсье Англад, вы слишком много себе позволяете…

Он рассмеялся с добродушной свирепостью:

— Ха-ха, я же пошутил! Поверьте, я глубоко уважаю наши маленькие буржуазные династии… Элитой их, конечно, не назовешь, но зато они цементируют наше общество. Трезвые, надежные люди… И в общем, вы, пожалуй, правы: пусть себе не знают тревог. Коммерции, банкам, административному аппарату нужны служащие с ничем не омраченным духом… Да и страховым компаниям тоже… Ну ладно, подурачились, и будет. Как, по-вашему, крошка Мариель? Мы с вами, как всегда, слегка поцапались для разминки… Теперь можно и за работу. Итак, мировая, идет?

Он одарил ее лучезарной улыбкой. Он был в восторге, что снова одержал над ней верх. В конце концов, кто такая эта мадемуазель Ангульван? Обыкновенная дуреха. Отсталая в умственном отношении. Подумать только, что большинство наших современников — такие вот, как она, бездуховные пустышки, отупевшие от развлечений! Марсиаль порадовался тому, что сам принадлежит к великолепному племени беспокойных душ.

Явившись к Юберу Лашому, Марсиаль решил, что на сей раз пойдет напролом и не позволит сбить себя с толку роскошной обстановкой и напыщенным видом свояка. Чего там — Юбер такой же человек, как и он сам, как и он, обреченный состариться и исчезнуть с лица земли. Вдобавок физически он куда менее щедро одарен природой. Оба они товарищи по несчастью, и их, потерпевших кораблекрушение, несет по волнам утлый плот жизни. Стало быть, нет никаких причин робеть, несмотря на стильную мебель, технократию и светский прононс. За последние дни Марсиаль почувствовал, как в нем расцветают анархистские наклонности. Всякая власть в любой ее форме — всегда самозванство. Каждый человек достоин уважения как личность, но никто не имеет права на особый почет как член социальной иерархии…

Марсиалю показалось, что Юбер плохо выглядит, и он испытал смутное удовлетворение.

— Что-нибудь не ладится? — спросил он. — Ты не болен?

— Как будто нет. Я плохо сплю в последнее время, потому, наверное, у меня усталый вид.

— И даже очень. Ты меня огорчаешь, старина. Я, как видно, некстати?

— По правде сказать, да. То есть у меня самого сейчас такие… я так занят в последние дни… Но неважно. Ты пришел не затем, чтобы взваливать на себя мои заботы, а чтобы рассказать мне о своих. Садись. Я уже сказал тебе, в моем распоряжении только час. Но Эмили вернется не раньше восьми. Так что можешь не беспокоиться.

— Послушай, Юбер, я не знаю, какие у тебя заботы, но если я могу тебе чем-нибудь помочь…

— Мне никто не может помочь, — вздохнул Юбер, возведя глаза к потолку. — И уж во всяком случае, ты.

— Если речь идет о деньгах, я располагаю…

— Нет, спасибо. Очень мило с твоей стороны, но в финансовом отношении все обстоит благополучно. Так о чем же ты хотел со мной поговорить?

— Ты сочтешь меня чудаком, — начал Марсиаль без тени смущения и поудобнее устроился в кресле. — Представь, с некоторых пор меня интересуют вопросы веры. Вот я и решил, ты обо всем наслышан, ты все на свете прочел и можешь дать мне совет.