Вкусно – Кусь или Попаданка с пирогами (СИ) - Тиро Томое

Божечки-кошечки! Не зря бабушка говорила, что словом убить можно. Поэтому думать надо, когда бросаешь в кого-то злость и ненависть. Замолчи, когда проклятие готово с губ сорваться. Язык прикуси и подумай, зачем проклинаешь душу живую.

Я всегда смеялась. Ну, как? Как слово может убить? Это же просто слово, звуки, буквы. Слово не нож, который режет; не пуля, которая пробивает грудную клетку; не яд, после которого кровь превращается в чёрную гниль…

Как словом убить можно?

Став старше, я поняла смысл бабушкиной присказки. Словом ещё как можно убить. Душу наизнанку вывернуть. Лишить воли к жизни. Уничтожить тебя. Жить то ты будешь после такого, но часть тебя – кусочек твоей души, который доверял и любил – погибнет, а значит и ты изменишься. Ты, тот прежний, исчезнешь навсегда, а жить вместо тебя будет уже кто-то другой. Кто-то более жёсткий и сильный, хоть и немного покалеченный.

Мы идём по земле и теряем понемногу свои кусочки. Обрастаем бронёй, забываем каково это – любить без оглядки, доверять как себе, верить в светлое. Но живём – дышим, работаем, растим детей. И даже постепенно привыкаем. Смиряемся с потерей кристально чистого кусочка души. Начинаем думать, что так всегда и было. И продолжаем жить.

Но сейчас всё стало намного страшнее.

Словом можно убить в прямом смысле.

Стоит только захотеть.

Пожелать от всей души.

Возненавидеть.

Или просто бросить злое слово от усталости и раздражения.

И человека не станет.

— Это страшный дар, — глухо проговорила я, чувствуя, как начинает бить дрожь. – Я не хочу этого.

Перед глазами сгустилась пелена. Слёзы снова грозили хлынуть бурным потоком. Отчего-то стало холодно. Нервы, будь они неладны. Я дрожащими пальцами подняла чашку и попыталась сделать глоток эсемпии, но только расплескала напиток. На скатерти остались тёмные следы. Опустила чашку на стол, сжала кулаки в тщетной попытке унять дрожь.

Послышались лёгкие шаги. Скрипнул стул рядом со мной. Горячая рука легла мне на плечи. Я прильнула щекой к жёсткой ткани камзола и затихла. От герцога веяло теплом и спокойной силой. Той силой, что не доставало мне сейчас.

Он нежно, касаясь кончиками пальцев, провёл по моим волосам и тихо прошептал:

— Не бойся. Всё не так страшно, как кажется. Я буду рядом. Научу пользоваться этим даром.

— Это не дар, — почему-то получалось только шептать. Я спрятала лицо на груди герцога, крепко прижалась к нему, чувствуя, как постепенно ослабевает хватка ужаса. – Это проклятие.

— Это дар, — повторил герцог. Он продолжал гладить меня по голове, — сильный и редкий.

Я стиснула зубы, чтобы не зарыдать, попыталась смахнуть слёзы, застилавшие мне глаза…но сделала только хуже. Слёзы снова хлынули дождём, чтобы тут же впитаться в расшитый серебром камзол герцога. И я не могла понять, от чего они потекли. Мне уже не было так страшно. Наоборот, крепкие объятия герцога и его незамысловатая ласка успокаивали. Но остановиться я не могла.

— Простите, — пробормотала я сквозь слёзы и всхлипы, — я весь камзол вам намочила.

Раздался тихий смешок.

— Даже в такую минуту, когда над тобой нависла неизвестность и тяжесть дара , ты продолжаешь думать о ком-то другом и ещё извиняешься? – в голос герцога вернулся бархат и появились тонкие нотки изумления.

— Но я действительно вам весь камзол залила слезами. У меня сегодня бесконечное слезотечение. – улыбнулась и пожала плечами.

Снова смех. Грудной, бархатистый. У меня пробежали мурашки по коже.

— Знаете, Светлана, — герцог явно продолжал улыбаться, — после всего, что между нами сегодня было, думаю пора перейти на «ты».

— Думаю, ваша светлость, — я отлепилась от груди герцога, вытерла кулаком слёзы и подняла голову. Герцог смотрел на меня и улыбался, но обнимать не перестал. Только убрал руку от спутанных и практически высохших волос. — После всего, что я тут вам нарыдала, вы просто обязаны на мне жениться.

Ляпнула, а только потом поняла, что именно. Блинчики-оладушки, ну сама же сказала, что думать надо, что говорю.

Его светлость удивился. Правая бровь резко взлетела вверх, но улыбка никуда не делась. В тёмных глазах мелькнула искорка веселья и… заинтересованности?

— Это шутка, — быстро проговорила я, – согласна перейти на «ты».

Выпрямилась, кусая губы и мысленно ругая себя за глупость, попыталась освободиться от объятий герцога. Но не вышло.

Герцог усмехнулся, резко притянул к себе, приподнял моё лицо за подбородок. Тёмные глаза внимательно смотрели на меня.

— Дерзкая, — от бархата его голоса заколотилось сердце. Лицо его оказалось слишком близко, мятное дыхание опалило мои губы, — и мне это нравится.

— Определился, наконец, — прошептала я, глядя ему в глаза.

Вместо ответа герцог меня поцеловал. Нежно, словно пробует неведомое лакомство.

— Эй! – развязный голос Амико прогремел на всю кухню и разрушил волшебство.

Я оторвалась от губ Диего и отстранилась. Герцог нехотя отпустил мои плечи и недовольно спросил:

— Что опять, Амико?

— Нет, вы только гляньте! А? – пёс прошествовал к столу и забрался на стул, нагло положил передние лапы на стол, — я там, значит, голодаю и брожу во тьме, нарываясь на всякие ужасы, что прячутся в ночи. А они тут целуются!

— Единственный ужас, что может прятаться в ночи, это ты Амико.

— Неважно, — пёс скосил глаза на меня, — главное тут – я голодаю.

— Ох, — я подскочила со стула, — действительно, чего это я. Гостей кормить надо.

— Вот, это по-нашему. Да, Диего?

— Уймись, Амико, — резко бросил герцог, — Светлана, ничего не надо.

Но было поздно. Я, как в той сказке, метала на стол всё, что есть в печи.

Приказала саламандрам подогреть бульон, на что они охотно откликнулись. Поставила на стол кувшин с молоком, тарелку с фруктами, оставшиеся после ужина холодные пирожки.

Металась по кухне и спиной ощущала взгляд герцога. Пристальный, изучающий.

Разлила бульон по чашкам, украсила свежей зеленью, поставила перед гостями. Себе плеснула эсемпии и села за стол.

Только подальше от герцога. Слишком волнует он меня, а волнений на сегодня уже достаточно.

Диего посмотрел на меня, хмыкнул, но не стал протестовать и требовать, чтобы я пересела. Он наклонился над бульоном, понюхал и удивлённо произнёс:

— Хм, пахнет вкусно.

— Не пойму, — возмутилась я, — к чему удивление?

— К тому, светлая дона, — бесцеремонно встрял Амико, — что слово «вкусно» с некоторых пор покинуло наш остров. Не везде, конечно, в замке всё ещё вкусно, но уже появляются нотки гибели.

— Он прав, — отозвался Диего, — а удивлён я, потому что у твоей еды даже намёка на гибель нет.

— Гибель? – переспросила я.

Герцог приподнял чашку и сделал глоток. Покатал во рту бульон, проглотил. Хмыкнул, но довольно усмехнулся своей кривоватой ухмылкой.

— Гибель. – повторил он и перевёл взгляд на Амико. Тот жадно выхлёбывал бульон из чашки, несмотря на его температуру, — Ты бы хоть перекинулся.

— Мне и так хорошо, — поднял морду Амико и облизнулся, — кроме того, я, как благородный имп, не желаю пугать светлую дону. Ей и так сегодня досталось потрясений. И ты ещё лезешь целоваться.

— Умолкни, Амико, — раздражённо бросил герцог.

— Можно подробней про гибель? – влезла я в их склоку.

— Можно, — Диего перевёл взгляд на меня и мягко улыбнулся, — люди, живущие на острове, потеряли способность ловить магическую искру. Пропала искра – пропала возможность работать с маленьким народом и со стихийными элементалями.

— Я слышала, что когда саламандры погасли, то это именно вы смогли их снова разжечь.

— Ты.

— Я? Причём тут я? – удивлённо уставилась на герцога.

— Мы договорились перейти на «ты», — рассмеялся герцог, а Амико фыркнул в бульон и залил брызгами стол, — имп, веди себя прилично!

— Профу профения, — Амико схватил пирожок и, не прожевав, попросил извинения.

— Ещё одна выходка и ты летишь отсюда, — процедил сквозь зубы герцог и провёл над столом рукой. Скатерть мгновенно стала чистой.