Искатель. 1982. Выпуск №2 - Евгений Габрилович

— Понимаю, таинственное убийство. Руки чешутся. Но не забывайте, что у вас и так немало дел и, насколько мне помнится, по двум сроки на исходе. А поэтому шансов мало. Подумайте, десять лет прошло.

Вершинин застыл в нерешительности.

— Я все-таки попробую, — наконец сказал он. — А для начала разыщу Максимова и поговорю с ним.

— Попробуйте, только не в ущерб остальному, а пока принесите все, что у вас в производстве. Посмотрим, как продвигается работа, — хмуро выдавил из себя прокурор.

Домишко Максимова Вершинин отыскал без труда, но на стук железной щеколды никто не отозвался. Тогда по тропинке, выложенной серыми плитами, он обогнул дом и очутился в большом заросшем саду. Откуда-то из глубины раздавался тоненький детский голосок.

Сделав шагов двадцать, Вершинин остановился. Между деревьями стояло несколько ульев. К одному из них склонился высокий, как видно, пожилой мужчина с закрытым сеткой лицом. Шагах в десяти от него за грубо сколоченным некрашеным столом сидела девочка лет четырех. Болтая ногами, малышка доставала что-то из чашки и усердно жевала. Встретившись взглядом с неизвестным человеком, она округлила глаза и застыла с раскрытым ртом.

Видимо, удивленный необычным молчанием девочки, пасечник выпрямился, посмотрел в ее сторону и в тот же момент заметил незнакомца.

— Извините за неожиданное вторжение, — сказал Вячеслав. — Я разыскиваю Дмитрия Петровича Максимова. Не вы ли будете?

Человек осторожно снял заскорузлыми пальцами маску, положил ее на стол рядом с девочкой, а уж потом неторопливо произнес:

— Я буду.

Вершинин молча вынул из кармана удостоверение и протянул Максимову. Тот вытер руки о вафельное полотенце, осторожно взял красную книжечку и, привычным жестом поправив на переносице очки, раскрыл.

— Ну-с, хорошо, Вячеслав Владимирович. Зачем пожаловали? Уж не на работу ли звать? Так я ведь теперь изрядно поотстал.

— К вам я, собственно, за советом, Дмитрий Петрович, есть один серьезный разговор.

— Да вы садитесь рядом с внучкой, угощайтесь, — Максимов подвинул ему тарелку с аккуратно нарезанными, сочащимися медом сотами,

Вершинин не отказался. Девчушка, вся перемазанная медом, сразу же потеряла к посетителю интерес. Она вновь принялась сосредоточенно пережевывать воск. Гость занялся тем же. Старик его не торопил, давая возможность привыкнуть к обстановке.

— Вы, Дмитрий Петрович, дело об убийстве на озере Прорва помните? — выплюнув пережеванный воск, наконец спросил Вершинин.

Помедлив не более минуты, Максимов кивнул головой:

— Помню, как же. А чем вас, собственно, оно заинтересовало?

— Да знаете, дело в руки случайно попало, я и заинтересовался.

Сказав это, Вершинин вдруг пожалел о своем приходе.

«Да и зачем я, собственно, притащился сюда? — мелькнула недовольная мысль. — Огорошить сенсацией? Ему это безразлично. Укорить? Имею ли на это право? Узнать подробности? Максимов может их и не помнить. Сколько лет прошло!»

Словно поняв мысли Вершинина, старик насупился и, неожиданно перейдя на «ты», сказал:

— Давай, молодой человек, уж коли пришел, от дела меня оторвал — рассказывай зачем. Случайно дела о том убийстве в руки тебе попасть не могло. Хватит сказки рассказывать. Выкладывай, зачем пришел. — В его голосе прозвучали повелительные нотки. — Или, может, Горбачев объявился?

Вершинин поразился памяти Максимова, не забывшего спустя столько лет фамилии случайного человека.

— Горбачев, Дмитрий Петрович, не объявился, да и не объявится больше. Погиб он вскоре после того случая, утонул.

— Сама жизнь наказала, значит.

— Наказать-то она наказала, только не слишком ли строго.

— Как не строго? — В глазах собеседника мелькнуло удивление. — За убийство жены не строго?

— Жива она, Дмитрий Петрович, жива и умирать не думает. Замуж второй раз вышла, приедет скоро. На могилке своей побывает, — не удержался от легкого укола Вершинин.

— Как жива? — Пальцы старика, разминавшие кусок воска, вдруг, казалось, заледенели. — Не может быть, ее ведь опознали тогда.

— Опознать-то опознали, да не она оказалась.

— Вот так история. — Максимов покачал головой. — По правде сказать, это дело меня самого за живое схватило. Долго тогда я им занимался. Когда всесоюзный розыск объявили ее мужу, я еще несколько месяцев бил во все колокола, искать заставлял, а потом на пенсию ушел по инвалидности. И что же теперь думаете делать? — спросил вдруг без всякого перехода.

— Думаю попытаться раскрыть это преступление. — Вячеслав с вызовом взглянул на Максимова.

— Ну, ну, попытайся, может, и получится, правда, маловероятно… Сам знаешь почему. Но одно только могу сказать — раз взяло за живое, не бросай, делай, а то потом всю жизнь совесть мучить будет, дегтем на душе осядет, как у меня. Ты, наверно, думал, когда шел ко мне, — вот, мол, безграмотные работали десять лет назад, дело угробили, а око ведь мне большого куска жизни стоило. Обстановочка тогда была не дай бог. Нас два следователя работало — задыхались. С восьми утра до поздней ночи крутились, да не успевали. И все равно, если бы не ушел по инвалидности, еще не раз к этому делу вернулся бы.

Старик разволновался, привычным жестом открутил крышку небольшого стеклянного пенала и сунул под язык таблетку валидола.

— Вот так постоянно, особенно последний год, чуть понервничаешь, сердце сожмет, и не вздохнешь, — пожаловался он.

— Может, не стоит тогда говорить? — забеспокоился Вершинин.

— Стоит, стоит. Не зря и шел. Помощь моя нужна, наверное. Постараюсь вспомнить, что смогу. Я ведь, Вячеслав Владимирович, и сам до конца не был уверен тогда. Смущал носовой платок, найденный в кармане платья убитой. На нем имя было: «Лида». Поломал я голову с этим именем. Всех подруг обошли, знакомых — ни одна ей такого платка не дарила. Так и осталось неясным, откуда он появился. Убедило меня одно: уж больно уверенно все ее опознали. Вот я и закрыл, честно говоря, глаза на платок, а в нем, как теперь выясняется, и был ключ. Не зря все-таки сомнения меня мучили. Конечно, это он сейчас так заиграл, а при приостановленном деле, да еще когда убийца вроде известен, в бегах находится, все по-другому смотрится…

— Неужели у вас не было другой версии? — прервал его воспоминания Вершинин.

— Были и другие, но они отпали после опознания трупа. В то время участковым по Окуневской зоне работал Шустов. Он считал, что убийство могла совершить группа ребят, проживавших в Окуневе. Народ отчаянный, все судимые.