Герой иного времени - Анатолий Брусникин

Аксыр тоже спешился, лег за большой камень и стал раскладывать патроны, вынимая их из газырей. Место, чтобы отстреливаться, было очень удобное. Зару пересадили на одну из освободившихся лошадей. Вместе с афыцыроми урусимони поскакали дальше - до перевала. Там была ровная, хорошо укрытая площадка. Сначала Зара не поняла, почему они не скачут дальше, но потом догадалась. Следующая долина широкая. Чтобы добраться до леса, где много троп, нужно оторваться от преследователей на несколько часов, иначе увидят сверху и все равно догонят. Нужно ждать темноты.

Золотоволосая несколько раз вздрогнула - должно быть, снизу доносились выстрелы. Пока афыцырбатовал лошадей и устраивал сестру в укромном месте, куда не залетит случайная пуля, Зара смотрела, как идет перестрелка.

Нана, конечно, не погнала джигитов под огонь. Они слезли с коней, рассыпались полукругом и потихоньку, перебежками, карабкались по склону. Аксыр с Галбацы постреливали, чтоб джангызцы не лезли слишком быстро. С той стороны не поднималось ни одного дымка - не хотели зря тратить заряды. Вот Галбацы, пригнувшись, перебежал выше, а Аксыр в это время выстрелил. Потом сделали наоборот: отступил старик, а выпалил аварец. Ага, сообразила Зара: так они поднимутся до самого перевала, а к нему преследователям близко не подобраться, потому что перед площадкой голый откос в целых сто шагов. Но как Аксыр и Галбацы сами преодолеют это открытое место?

Оба просто побежали вверх, зигзагами, и Заре впервые стало страшно - вдруг пуля попадет в Галбацы? Афыцырприложился к винтовке, готовый стрелять, если кто-то высунется, хотя расстояние для хорошего выстрела было слишком большое. К дулу ружья у урусабыла приделана странная медная трубка.

Но джангызцы по-прежнему не открывали огня. Она догадалась: боятся палить вверх - не задеть бы приемную дочь Рауф-бека. И страх сразу прошел.

Они все снова были вместе. Галбацы немножко запыхался от бега, Аксыр - нисколько. Он стал что-то говорить, остальные молча слушали.

- Ждем темноты, - объяснил Галбацы. - Потом мы с ним задержимся, а вы поскачете вниз. Не бойся, мы оставим себе двух самых резвых шалохов. Уведем твоих аульцев другой дорогой, а потом уйдем вскачь - не догонят.

Замысел был хороший. Без женщин на быстрых конях они, конечно, уйдут.

Только плохо они знали нану. Сам Рауф-бек, будь он здесь, не придумал бы умнее.

Еще не стемнело, когда от скалы, под которой сидели беглецы, полетели крошки. Урусимсжалась, открыла рот, обхватила голову руками. Зара поняла: по ним стреляют. Но откуда? Не с неба же?

Оказалось, джангызцы зря времени не теряли. Они вскарабкались на крутой утес, торчавший примерно в двухстах шагах от перевала. Оттуда площадку, наверное, было видно, как на ладони. Если б стрелки захотели, уложили бы всех первым же залпом - это они нарочно взяли прицел выше.

На утесе поднялась знакомая фигура, махнула рукой, в которой белел платок. Это была нана. Она что-то крикнула, но издали Заре, конечно, было не разобрать.

- Что? Что? - дернула она Галбацы за рукав.

- Говорит: отдайте девочку, не то всех перебьем.

Он тоже встал, приложил руку ко рту. Зара была с другой стороны и прочла по медленно движущимся губам:

- Только суньтесь! Прикончим девчонку!

Рывком поставил Зару на ноги, приставил ей к горлу кинжал.

- Не бойся, - сказал. - Это я для виду.

- Я и не боюсь. Но теперь мы не можем уйти. Ночи лунные. С такого расстояния они в два счета прикончат вас с Аксыром. И афыцыра. Скажи всем, чтоб прижались ко мне ближе.

Он поговорил немного с Аксыром. Снова стал кричать, но теперь приложил ко рту левую руку (в правой был кинжал), и Зара ничего не разобрала. Нанаему отвечала. Переговоры продолжались долго. Пока Галбацы не смотрит, Зара сунула руку ему за пазуху - гладила ангела, а один раз погладила твердую грудь своего будущего мужа.

Наконец (солнце уже садилось) на чем-то условились.

- Придется тебя им отдать. Сама видишь - другого выхода нет, - сказал Галбацы. - Уговор такой: все кроме нас с тобой уходят. Мы должны развести костер и сидеть все время на виду. С первым лучом солнца я стану пятиться вон к тем камням, держа тебя на прицеле. Там сяду на коня. Они обещают, что не станут преследовать. Наверно, обманут, но это все равно. Вряд ли кто меня догонит. А кто догонит - пожалеет.

Зара что было сил сдвинула брови - не хватало еще расплакаться, будто какая-нибудь урусим.

- Я свое обещание помню, - продолжил Галбацы. - Подрастешь - приеду за тобой.

- Отец не отдаст меня абреку.

Он пожал плечами:

- Выкраду. Ты ведь не будешь сопротивляться? Закон тебе известен: если девушку не смогли вернуть в течение дня и ночи, она становится законной женой похитителя.

- Нам нельзя расставаться. - Зара взяла его за руку, жесткую и горячую. - Я придумала лучше. Мы их обманем. Ты завернешь меня в бурку у них на глазах. А потом, когда луна зайдет за тучу, я потихоньку выскользну. Знаешь, какая я ловкая? Никто не заметит. Пусть Аксыр оставит внизу не одну лошадь, а две.

- Ты такая же умная, как твоя нана.- Он восхищенно покачал головой. - Так и сделаем.

Костер получился неважный - на перевале росли лишь чахлые кусты, но тепла от него хватало, а света было даже многовато. Укутанная буркой, Зара смотрела на своего жениха. Он сидел к ней вплотную, держа у ее горла кинжал - чтоб джангызцам не вздумалось подкрасться в темноте. Другой рукой время от времени он поглаживал Зару. Условились, что она уйдет за час до рассвета, когда скроется луна.

Если б только не тепло, исходившее от его руки! Если б не мечты о том, как они будут жить втроем на краю света!

Между мечтой и сном граница такая хрупкая, ее почти и нет.

Сначала Зара думала, какой у них будет дом. Потом увидела его, как наяву: белый-белый, и все стены разрисованы чудесными узорами. Но это она уже спала.

А когда проснулась, Галбацы не было. Он ушел, а Зара не могла этого услышать - даже если джангызцы по нему стреляли.

Прозрачный воздух дрожал радужными искорками - из-за гор поднималось солнце.

Зара скинула бурку, поднялась. К перевалу снизу бежали джигиты, впереди всех - нана.

И Зара не могла удержаться - горько заплакала. Опять она была одна на всем свете.

Что-то коснулось ее щиколотки.

Посмотрела вниз - ангел.

Выгибая изящную спинку, он терся о чувяк и зевал.

Галбацы оставил Заре того, кто грел его сердце! Значит, он обязательно вернется - за невестой и за своим ангелом!

Прекрасное создание вновь открыло ротик, и вдруг раздался небесный звук: "Яяау!"

А потом на Зару обрушилось много-много звуков.

Посвистывал ветер, шипели догорающие угольки костра, звонкий голос кричал: "Зара, доченька, ты жива!"

Пропел ангел - и мир избавился от немоты.

Зигзаг

Там поразить врага не преступленье; Верна там дружба, но вернее мщенье; Там за добро - добро, и кровь - за кровь, И ненависть безмерна, как любовь.

Лермонтов "Измаил-бей"

Обманывать себя она перестала, когда перед подъемом обхватила его сзади за плечи и прижалась грудью к его спине. То, что не желал принимать рассудок и что отвергала воля, ворвалось в плоть и кровь - через нахлынувший жар, через сумасшедшее сердцебиение, через сладостное оцепенение. И во время восхождения, и во время спуска Даша была в полубеспамятстве. Но не от страха - от наслаждения. Ей хотелось, чтобы так было всегда: она крепко его обнимает, они единое целое. Если сорвутся, то вместе, а вместе с ним - хоть в пропасть. Это было самое восхитительное ощущение всей ее жизни. Это было самое ужасное, что только могло с нею случиться.

Она безрассудно, неостановимо полюбила единственного человека на свете, которого любить ей было никак нельзя. Полюбила не так, как описывают в стихах или романах - всем сердцем, а вообще всем, что в ней было,- и любила всё, что было в нем. Вдруг открылась неоспоримая истина: ее кожа создана для того, чтобы его осязать; обоняние - чтобы жадно вдыхать его запах; глаза - чтоб на него смотреть; слух - чтобы внимать его дыханию; язык - ... Во время спуска она тайком лизнула его покрытую испариной шею - и солоноватый вкус показался ей волшебным.

Когда всё закончилось, ее пальцы не желали расцепляться. Олег Львович подумал, что это от нервов, и очень бережно разъединил их, один за другим. Пальцам сразу сделалось холодно. Потом Мангаров целовал их, согревал дыханием, но это не помогло.

Весь долгий и опасный путь в Серноводск она была словно не в себе. Вздрагивала, когда звучали выстрелы, пила и ела - но совершенно механически. В Даше что-то происходило, что-то менялось, и она вся была поглощена этим пугающим процессом.

Хорошо, что мужчины обращались с ней, как с больной. Были заботливы, но не донимали разговорами: молчит - и пускай. Когда оказались в безопасности и стало возможно ехать медленней, Григорий Федорович настоял, чтобы она села перед ним - якобы так ей будет покойней. Она не спорила. Но все время, пока Мангаров нежно обнимал ее за плечи и нашептывал ласковые слова, она его ненавидела. За то, что он - не Олег Львович: и держит ее неправильно, и голос не такой, и запах.