Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

– Нет. Ради десяти солнц.

Толпа ответила на его предложение буйными криками восторга. Те клиенты, кому не досталось места на скамьях-ступенях, взбирались на столы – чтобы лучше видеть или просто от воодушевления. Толпа за спиной уплотнилась, подалась вперед, и меня накрыла непривычная паника.

Рашшамбар – воздушная, легкая, просторная крепость, где женщина, даже уходя к богу, видит горные дали под огромным небом. А вот детство мое прошло в тесноте и духоте. Мне помнились дощатые лачуги, жавшиеся друг к другу, словно без опоры на соседнюю халупу свалились бы с подгнивших свай. Когда возвратившийся из гавани отец хлопал дверью, в нашей конурке некуда было деться, негде спрятаться. А если мне и удавалось сбежать, проскочив под его нетвердой спьяну рукой, я попадала в тесное сплетение проток, шатких мостков и настилов между причалами и хлипкими постройками, в гущу провонявших рыбой челнов, с которых соседи острожили рыбу.

«Ярость Ришиниры» стояла далеко от Домбанга, но неотступное давление человеческих тел, запах множества зажатых стенами людей, чувство, что негде укрыться от духоты и злобы, – все это напомнило мне дом. Первую родину, пока Рашшамбар не стал второй. Я бы шарахнулась, развернулась, с боем прорвалась на волю, если бы не плотная стена напиравших к рингу людей. Меня пробил пот. Скрипнув зубами, я снова развернулась к происходящему внизу.

И сразу увидела, что Рук, не шевельнув и пальцем, загнал Наят в угол. Те, кто расселся на скамьях, не за то отдали добрые монетки, чтобы зрелище закончилось в четыре удара сердца. Даже поставившие на Рука и выигравшие были разочарованы, а уж проигравшие во всю глотку требовали возможности отыграться. До побоища пока не дошло, но по напрягшейся спине и плечам Наят я видела: она не хуже меня сознает опасность, слышит тонкий, едва уловимый ухом голос приближающегося кровопролития.

Она снова подняла руку, требуя тишины. В этот раз ждать пришлось дольше, и наступившее молчание подтачивали шепотки и ропот.

– Я бы тебе заплатила, – обратилась Наят к Руку, – да вот бойцов у меня больше нет. – Она ткнула большим пальцем себе за плечо, в сторону уносивших светловолосого мужчин. – Не рассчитала, что ты так быстро раскрошишь Фиону челюсть. Может, завтра…

Она еще говорила, и люди в зале еще вслушивались, с алчной злостью ожидая, чем кончится, когда я, сама не знаю как, решилась.

Думаю, отчасти тому виной напиравшая сзади толпа. Свободное место осталось только в этом кругу, где стояла, обнимая Рука, Наят, и тихий голосок, молчавший с далекого детства, шепнул мне в ухо: «Там безопасней всего». Разумеется, это было безумие.

А может, и не в этом голосе было дело, а в том девичьем трепете, что еще в храме толкал меня к Руку, не давал оторвать глаз от его тела, выпуклости груди, гладкой кожи, расцвеченной синяками. Или мне просто захотелось испытать себя. В Рашшамбаре на каждом шагу испытываешь свои ум, тело и дух, и после него иная жизнь представляется бледной, однообразной, бессмысленной суетой. Да, возможно, мне просто-напросто захотелось понять, на что я гожусь.

– Я буду с ним драться.

Мои слова упали в яму светло и звонко, как монеты, но не знаю, что я надеялась на них купить.

Наят расслышала вызов, но, высматривая новоявленного бойца, скользнула округлившимися глазами мимо меня, и тогда я шагнула в верхний ряд скамей, повторив:

– Я буду с ним драться.

Теперь она меня разглядела, нахмурилась и покачала головой:

– Ты еще кто такая, во имя Хала?

– Это важно?

– Представь себе, – ответила женщина. – Люди приходят посмотреть бои. Я знаю всех бойцов в городе. Тебя не знаю.

Рук, до сих пор вполне безразличный к происходящему, услышав мой голос, вскинул острый взгляд и сощурил незаплывший глаз, словно яркий свет мешал ему меня увидеть. Рассмотрев, он отстранился от Наят – незаметно, как бы невзначай отшагнул в сторону, но при этом повел плечами, расслабляя шею и спину. И пошевелил пальцами той руки, которой ударил великана.

– Я буду с ней драться, – тихо сказал он, не отводя взгляда.

Только увидев его улыбку, я поняла, какую сделала глупость. За полгода в Сиа я отдала своему богу троих – по одному на каждые два месяца, – и при всей уверенности, что никто меня не видел, нелепо было выпячивать себя перед всеми. Не себя, а свои умения. Последняя мысль подсказала, что у моей глупости есть и вторая сторона: Рук Лан Лак вполне мог задать мне жару на ринге. Как бы мне не покинуть «Ярость Ришиниры» со сломанной ногой или выбитым глазом. Посмотрев на прямой удар Рука, я допускала, что могу и вовсе не уйти.

Меня тревожила не мысль о смерти, я и тогда доверяла справедливости и милости Ананшаэля. Но умереть так бессмысленно – ради зеленых глаз (одного глаза) незнакомца – было бы оскорблением всей истории моего ордена, всех трудов мужчин и женщин, терпеливо обучавших меня нашему искусству. Хуже того, и притом более вероятно, я могла остаться в живых, но калекой, неспособной служить богу.

Конечно, все это следовало обдумать прежде, чем открывать рот. К тому времени, как Рук ответил согласием, все остекленевшие пьяные глаза уставились на меня. Из гула голосов, переливавшегося от низких басовых нот до гневного и быстрого контрапункта споров, я выхватывала короткие обрывки.

– Она на голову ниже…

– …Женщина…

– Весь избит. Ей только…

– Четыре к одному. Восемь…

Наят еще не дала согласия, но ее люди уже пошли по рядам, усердно задирая ставки.

Рук ни на кого не смотрел. У него был особый дар никого не замечать. И даже когда к нему обратилась Наят, он не отвел от меня глаз.

– Не представишь ли свою милочку?

– Я бы рад, – ответил он, – да только сам ее не знаю.

– Это на тебя не похоже, – нахмурилась Наят.

Рук, к моему удивлению, ухмыльнулся:

– Что? Знакомиться с женщиной?

– Драться с человеком, который не может дать сдачи.

– О, она может.

Наят обратила ко мне острый оценивающий взгляд.

– Откуда ты знаешь?

– Ты должна помнить, как оно бывает, – ответил Рук. – Иногда просто знаешь.

Великанша еще раз смерила меня взглядом и кивнула; пробежала глазами по толпе, опять кивнула, приняв решение, и обратилась ко мне:

– Имя у тебя есть?

– Перра, – кивнула я.

– Ну хорошо, Перра. Твоя цена?

Об этом я не подумала. Для жрицы Ананшаэля насилие – форма богослужения. Правда, наш орден работает и по найму – за хорошую цену берется за тихое и тщательное устранение важных