Запретный плод - Лорел Гамильтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кладбище здесь было раньше дома престарелых. На некоторых надгробьях были даты начала девятнадцатого века. И мне казалось, что архитектор должен был быть тайным садистом, если вывел окна на покрытые надгробиями холмы. Старость – само по себе достаточное напоминание о том, что будет дальше. Наглядные пособия не требуются.
На Замбеле есть и другое: пункты видеопроката, магазины детской одежды, магазин, где продается цветное стекло, бензозаправка и большой жилой комплекс с объявлением: «Озеро Солнечной Долины». И озеро там тоже есть – такое, что можно пускать кораблики.
Еще несколько кварталов – и мы оказались в пригороде. Вдоль дороги потянулись дома с крошечными двориками, обсаженные деревьями. Дорога пошла вниз по холму. Ограничение скорости – тридцать миль в час. Такую скорость вниз по холму без тормозов не удержишь. Есть там внизу полисмен?
Если он остановит нас и увидит Филиппа в этой сетчатой рубашке и с красивыми шрамами, может он что-нибудь заподозрить? «Куда вы едете, мисс?» «Извините, офицер, мы едем на нелегальную вечеринку и уже опаздываем». Я спустилась по холму на тормозах. Конечно, полисмена не было. Если бы я ехала с превышением, он бы точно был. Закон Мерфи – единственный закон, который в моей жизни выполняется неукоснительно.
– Большой дом слева, – сказал Филипп. – Заезжай на подъездную дорожку.
Дом был из темно-красного кирпича, кажется, трехэтажный, с кучей окон и не меньше чем двумя подъездами. Все еще существует викторианская Америка. Большой двор с находящейся в частном владении рощей высоких старых деревьев. Слишком высокая трава придавала владению заброшенный вид. Дорожка была гравийная и вилась среди деревьев к вполне современному гаражу, который задумали под стать дому и почти преуспели.
У гаража были только две машины. Я не могла заглянуть внутрь гаража – может быть, там их было больше.
– Не выходи из главного зала ни с кем, кроме меня, – сказал Филипп. – Если выйдешь, я тебе помочь не смогу.
– В каком смысле помочь?
– Это наша легенда. Ты – причина, по которой я пропустил столько вечеринок. Я бросил несколько намеков, что мы не только любовники, но что я тебя… – он развел ладони, будто подыскивая нужное слово, – обрабатывал, пока не почувствовал, что ты созрела для вечеринки.
– Обрабатывал?
– Ты не придурок и не вампироман, а выжившая невольная жертва нападения. Я тебя уговаривал, пока не уговорил. Такова легенда.
– А такое бывало по-настоящему? – спросила я.
– Ты имеешь в виду, приводил ли я им кого-нибудь?
– Да.
Он хрипло хмыкнул:
– Невысокого ты обо мне мнения, правда?
А что мне было сказать – «нет, высокого»?
– Если мы любовники, нам придется изображать это целый вечер.
Он улыбнулся. И улыбка была другой – предвкушающей.
– Сукин ты сын!
Он пошевелил шеей, будто у него плечи затекли.
– Я не собираюсь бросать тебя на пол и овладевать тобой, если это тебя волнует.
– Что ты не собираешься сегодня это делать, я знаю.
Хорошо, что он не знает, что у меня есть оружие. Не знает, что в этом случае я могла бы его приятно удивить.
Он нахмурился:
– Делай как я. Если что-то, что я делаю, тебе не понравится, обсудим потом.
– Никаких обсуждений. Ты тут же прекратишь.
Он пожал плечами:
– Ты можешь разрушить нашу легенду, и тогда мы погибнем оба.
Машину наполняла жара. По его лицу скатилась бусинка пота. Я открыла дверцу и вышла. Жара облегала, как вторая кожа. Высоко и пронзительно трещали в деревьях цикады. Ах, лето! Цикады и жара.
Филипп обошел машину, хрустя ботинками по гравию.
– Крест тебе стоило бы оставить в машине, – ска– зал он.
Я ожидала этого, хотя и не была обязана отнестись к этому с восторгом. Я положила распятие в бардачок, заползши для этого на сиденье. Закрыв дверцу, я тронула себя за шею. Без цепочки было очень непривычно.
Филипп протянул руку, и я после секундного колебания ее взяла. Рука его была чашей тепла, чуть влажной в центре.
Задняя дверь была прикрыта белой решетчатой аркой. С одной стороны она заросла густыми лозами ломоноса. В проникавшем сквозь листву деревьев солнечном свете горели пурпурные цветы размером с мою ладонь. В тени двери стояла женщина, не видная соседям и проезжающим машинам. На ней были черные чулки, держащиеся на поясе с подвязками. Ансамбль из лифчика и сиреневых трусов оставлял открытым почти все бледное тело. От пятидюймовых каблуков ее ноги казались длинными и изящными.
– Я слишком одета, – шепнула я Филиппу.
– Это может быть ненадолго, – выдохнул он мне в ухо.
– Не ручайся головой, – сказала я ему, глядя на него в упор, и увидела, как в его лице выразилось смущение, но это было очень коротко. Появилась улыбка, мягкий изгиб губ. Наверное, так змий улыбался Еве. А у меня для тебя есть вот это вкусное яблочко. Девочка, хочешь конфетку?
Филипп может продавать что хочет – я не покупаю. Он обнял меня за талию, проводя пальцами по шрамам на моей руке, чуть на них нажимая. Испустил легкий вздох. Господи Иисусе, во что это я вляпалась?
Женщина улыбалась мне, но глаза ее не отрывались от руки Филиппа, играющей с моими шрамами. Язык ее быстро облизнул влажные губы. Я видела, как вздымается и опускается ее грудь.
– «Заходите ко мне в гости», – муху приглашал паук.
– Что ты говоришь? – спросил Филипп.
Я покачала головой. Вряд ли он знает этот стих. Я все равно не помню, как он кончается. Не помню, удрала ли муха. Диафрагму у меня сводило напряжением, и когда Филипп провел рукой по моей голой спине, я вздрогнула.
Женщина рассмеялась высоким, громким и слегка пьяноватым смехом. Поднимаясь по ступенькам, я шептала слова мухи:
– Нет, просить меня напрасно, кто по лестнице поднялся, никогда уж не спускался.
Никогда уж не спускался. Что-то в этом было зловещее.
25
Женщина прижалась к стене, пропуская нас, и закрыла за нами дверь. Я ждала, что она ее запрет, чтобы мы не могли удрать, но она не заперла. Я оттолкнула руку Филиппа от моих шрамов, и он обвился вокруг моей талии и повел меня по длинному узкому коридору. В доме было прохладно, мурлыкал кондиционер. Арочный проем выводил из коридора в комнату.
Это была гостиная со всем, что полагается, – диваном, креслом на двоих, двумя стульями, растениями, свисающими с эркерного окна, послеполуденных теней на ковре. Домашний уют. Посреди комнаты стоял мужчина с бокалом в руке. Вид у него был такой, будто его только сняли с витрины магазина кожаных изделий. Кожаные ленты переплетали его грудь и руки – голливудское представление о суперсексуальном гладиаторе.
Надо было отдать должное Филиппу – он был одет очень консервативно. Хранительница счастливого домашнего очага вошла за нами в своем пурпурном белье и положила руку Филиппу на рукав. Ногти у нее были окрашены темно-алым, почти черным. Они проскребли по руке Филиппа, оставляя красноватые следы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});