Трон из костей дракона - Тэд Уильямс

Ни Саймон, ни Джеремия не сказали друг другу ни слова на всем длинном и долгом пути обратно в Хейхолт. Когда Саймон остался один в своем занавешенном алькове, он сломал о колено свой меч из бочарной доски. Но он не плакал. Он не станет плакать.

Что-то странное сегодня чудится в северном ветре, думал Изгримнур. Что-то, что пахнет то ли зверем, то ли приближающимся штормом, то ли и тем и другим сразу… что-то неприятное, что заставляет волосы у меня на загривке вставать дыбом.

Он потер руки, как бы от холода, хотя холодно не было совсем, и натянул рукава своего легкого летнего камзола. Его следовало бы носить несколько месяцев тому назад, но такой уж это был год. Он снова подошел к двери и выглянул в нее, чувствуя некоторое смущение оттого, что такой старый солдат, как он, играет в такие детские игры.

Где же этот проклятый эрнистириец?

Повернувшись, он чудом не задел груду пеналов, наваленных на полу, но зато зацепил каблуком небольшой пергамент, самый нижний из пирамиды свитков, которая громоздилась тут же. Раздраженно выругавшись, он все-таки успел наклониться и удержать это сооружение от падения. Слов нет, пустая комната в зале архивов, в которой священники-писцы могли составлять свои обозрения Элисиамансы, была хорошим местом для тайной встречи. Ничего лучшего и нельзя было найти за столь короткое время. Но какого дьявола они не оставили здесь пространства среди своей проклятой пачкотни, чтобы нормальный человек мог нормально передвигаться?

Послышались шаги. Герцог Изгримнур радостно бросился вперед и вместо того, чтобы осторожно приоткрыть дверь, распахнул ее настежь. За дверью были не два человека, как он ожидал, а один.

— Слава Эйдону, что ты здесь, Эолер! — рявкнул он. — А где эскритор?

— Ш-ш-ш. — Граф Над Муллаха прижал два пальца к губам и осторожно закрыл за собой дверь. — Тише, начальник архивов здесь рядом, в холле.

— А мне что за дело! — снова рявкнул герцог, но уже не так громко, как в первый раз. — Что мы, дети, чтобы прятаться от этого старого евнуха!

— Если вы так хотите, чтобы об этой встрече знали все, то почему мы прячемся в чулане? — спросил Эолер, усаживаясь на единственный стул.

— Это не чулан, — проворчал Изгримнур, — и вы прекрасно знаете, почему я велел вам прийти сюда. Потому что ни один секрет не остается секретом, пока мы во Внутреннем владении. Так где эскритор Веллигис?

— По-видимому, он почувствовал, что чулан — неподходящее место для правой руки Ликтора.

Эолер засмеялся. Изгримнур — нет. Ему показалось, что эрнистириец просто пьян. По крайней мере немного. И сразу ужасно захотелось выпить.

— Я считаю очень важным, чтобы мы встретились там, где можно говорить совершенно свободно. — Изгримнур слегка оправдывался. — Слишком многие видели нас беседующими.

— Нет, Изгримнур, вы, конечно, правы, — успокаивающе махнул рукой Эолер.

Он был одет для празднования дня леди, где играл роль почтенного иноземца, роль, которую язычник-эрнистириец выучил безукоризненно. Его праздничная белая туника была трижды подпоясана, и каждый пояс был покрыт золотом или эмалью.

Длинные черные волосы были перехвачены сзади золотой лентой.

— Я просто пошутил, и это очень грустная шутка, — закончил он. — Подумать только! Верные подданные короля Джона должны собираться в чулане, чтобы обсуждать вещи, которые никогда никто не мог назвать изменой!

Изгримнур медленно подошел к двери и пощупал замок. Убедившись, что дверь заперта, герцог подпер ее дополнительно своей широкой спиной и скрестил руки на груди. Он тоже оделся для праздника в легкий голубой камзол и обтягивающие штаны, но косички его бороды уже расплелись от постоянного нервного подергивания, а штаны на коленях вздулись пузырями. Изгримнур терпеть не мог рядиться.

— Ну, — прорычал он, наконец, — кто будет говорить первым?

— Нет нужды спорить, — сказал граф.

Румянец на щеках Эолера, высота его скул напомнили герцогу призрачную фигуру, виденную им много лет назад на расстоянии пятидесяти локтей в снегах Риммергарда.

Белая лисица — сказал тогда мой отец.

Изгримнур подумал, что в рассказах стариков, возможно, есть доля правды, и в крови самых благородных домов Эрнистира действительно течет кровь ситхи.

Эолер, продолжая говорить, провел рукой по лбу, смахивая капельки пота, и мгновенное сходство исчезло так же внезапно, как и появилось.

— Мы говорили уже достаточно и давно сошлись на том, что происходит что-то неладное. О чем нам давно пора сказать и для этого нам и нужно уединение, — он махнул рукой, указывая на архивную комнату, в которой они находились: темное гнездо из бумаг и пергаментов, — так это о том, что мы можем теперь сделать. Если это в наших силах. Что мы можем сделать?

Изгримнуру все еще не хотелось вступать в разговор, носивший, что бы там ни говорил Эолер, тошнотворный привкус измены.

— Дело вот в чем, — сказал он. — Я буду последним, кто объявит Элиаса виноватым в этой проклятой жаре. Потому что я должен бы знать лучше других, что пока здесь, как дыхание дьявола, эта мучительная, распроклятая жара, у нас, не севере, чудовищная зима, какой еще не было на нашей памяти. Так что здешняя погода не большая вина короля, чем проломленные крыши и замерзшие в хлевах стада Риммергарда — моя. — Он свирепо дернул бороду, и еще одна косичка расплелась, а ленточка безжизненно повисла, зацепившись за седую прядь. — Конечно, Элиас повинен в том, что я прохлаждаюсь здесь, пока мой народ и моя семья так страдают, но это уже другая снасть и другой крючок. Нет, дело в том, что этому человеку, похоже, на все наплевать. Реки высыхают, поля лежат невспаханные, люди мрут от голода на полях и от чумы в городах — а он вроде бы ничего этого не замечает. Цены и налоги продолжают расти, а эти, будь они прокляты, щенки, которых он набрал в друзья, все так же крутятся вокруг него, лижут ему задницу, пьют, поют и… и… — старый герцог недовольно хрюкнул. — И еще эти проклятые турниры! Нет, я тоже любил турниры в свое время, не меньше чем любой другой. Но ведь Эркинланд рассыпается в прах прямо перед троном его отца, народ мечется, словно жеребец, увидавший привидение, а турниры все продолжаются. А водные праздники на Кинслаге! А фокусники и акробаты! А медвежья травля! Все это так же отвратительно, если судить по рассказам, как худшие выходки Крексиса Козла!

Изгримнур сжал кулаки, лицо его налилось кровью, он мрачно уставился в пол.

— В Эрнистире, — голос Эолера казался особенно мягким и музыкальным после хриплой тирады риммерсмана. — В Эрнистире мы говорим: пастух, но не мясник. Это значит, что король должен сохранять свою страну и свой народ, как доброе стадо, брать от них только то, что необходимо, а не использовать бездумно и бесполезно, до тех пор пока не останется только доесть остатки. — Эолер в задумчивости смотрел на маленькое окошко и мельчайшие частицы пергаментной пыли, плавающие в воздухе. — Это как раз то, что делает Элиас. Он потеряет свою страну, часть за частью, подобно тому как Веринак Кройнма-Фиарег некогда уничтожил гору в Крианхире.