Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной - Любовь Виноградова

Девушки быстро собрали немудреные пожитки, постирали в корыте вещи и попрощались с товарищами из второй эскадрильи. Летчицы второй эскадрильи во главе с Женей Прохоровой, конечно, завидовали. Боялись — не напрасно, — что больше за войну им не представится возможности участвовать в боях на линии фронта. Им было так обидно, что не их отправляют на фронт, что произошел невероятный инцидент. Старший сержант Анна Демченко — черноглазая, отличавшаяся прекрасной техникой пилотирования, но крайне недисциплинированная, самая азартная и неуправляемая из летчиц, штопорившая на тренировках шесть витков вместо максимальных четырех, задира и матерщинница, — совершила поступок, немыслимый для военного человека: через несколько дней после отправки первой эскадрильи улетела в Сталинград самовольно. Насколько известно, наказана она за это не была.

Перед вылетом объявили общее построение, и полк «замер в торжественном молчании на выжженной солнцем траве. Зачитан приказ. Еще минута-другая — и…эскадрилья уйдет туда, где решается судьба Родины».[239] Из этих восьми летчиц пять погибли, одна попала в плен.

За техниками прилетели два самолета СБ — вовсе не пассажирская модификация, а самые обычные бомбардировщики. Путешествия с комфортом подождут до после войны! Девушек загрузили в бомболюки, самолеты поднялись и полетели. В бомболюках было, понятное дело, совершенно темно, к тому же многие девушки начали страдать от болтанки. Валя Краснощекова и Нина Шебалина выдержали, но многих рвало. Потом самолет вдруг сел на какой-то аэродром, видимо из-за того, что его обстреляли. «Сели, открыли нам эти люки, мы вывалились оттуда, некоторые даже легли, мы в таком состоянии были», — вспоминала Нина Шебалина. Но отдохнуть на этом незнакомом аэродроме не удалось: прибежал матерящийся военный, сообщивший им, что аэродром только что бомбили и повсюду остались «лягушки» — противопехотные мелкие мины, которые, если на них наступишь, подпрыгивали и взрывались. Оказалось, что этот аэродром обстреливает и немецкая артиллерия: враг совсем близко. Девушки попали под обстрел и бомбежку впервые и здорово напугались. Прибежавшие мужчины-техники столкнули их в щели и прикрыли своими телами.[240] Так и пролежали, пока все не стихло. Нина Шебалина потом удивлялась, что никого из техперсонала тогда не убило. «Поднялись быстренько и полетели дальше. Наш самолет сел на один аэродром, и следующий — на другой».

Летчицы, улетев из своего полка, приземлились в поселке Верхняя Ахтуба, недалеко от Сталинграда и от Волги. Оказалось, как и в случае с техниками, что, пока они были в воздухе, немцы подошли совсем близко. Почти весь аэродром эвакуировался, самолетов на нем уже не было. Подбежал техник и стал просить летчиц немедленно покинуть поле: «Аэродром обстреливается прямой наводкой!..» И действительно, совсем рядом стали рваться снаряды. Первой взлетела Буданова. Теперь уже Беляеву с ее звеном направили на тот же аэродром, что и звено Клавы Нечаевой: в Среднюю Ахтубу, в двадцати километрах от Сталинграда на противоположном, левом берегу Волги.[241] В «маленьком дощатом городке»[242] в садах убирали урожай, копали картошку. В палисадниках цвели осенние цветы. Сталинград был относительно далеко, и его адский шум доносился до Средней Ахтубы только далеким неясным гулом. Девушки услышали город только через несколько дней, перебазировавшись на аэродром подскока, поближе к Волге и к городу. Там они стали очевидцами катастрофы, постигшей город Сталина. Мимо по Волге плыли горящие баржи, доносились со стороны Сталинграда канонада и взрывы, воздух пропитала гарь огромного пожара.

Нина Шебалина запомнила, что ребята-летчики, впервые увидев на своем аэродроме звено Беляевой, «смотрели на них как на какое-то чудо»: до этого они не только не видели девушек-истребителей, но и не слышали о них. Кто-то их жалел: «Перебьют вас, совсем еще молодых», кто-то «с презрительной усмешкой сказал: “Здесь вам не Алма-Ата”»[243] (по советским представлениям, находившаяся далеко в тылу, полная солнца и фруктов, окруженная горами столица Казахстана была райским местом). Девушки старались держаться уверенно, хотя уже понимали, что попали в пекло и здесь будет непросто скрывать усталость и страх. «Все были так рады, что на фронт летят, а оказалось, конечно, страшновато», — вспоминала о тех днях Нина Шебалина. Отправляясь 10 сентября в Сталинград, летчицы первой эскадрильи имели слабое представление о том, что там на самом деле происходило — в том числе в небе. Газеты писали, как славно воюют в небе Сталинграда советские летчики, а не о масштабе катастрофы, которая обрушилась на город. Хотя летчицы из полка за несколько дней до этого летали на задание в район Сталинграда, ориентируясь ночью в степи по горящему городу, над самим городом они не пролетали, и в полку еще не знали, что он превратился в дымящиеся руины. Колоссальность постигшей Сталинград беды понимали лишь те, кто видел город сверху. «Пролетая над городом, я вижу, как созданное трудом народа пылает в огне. Сердце замирает от того, что вижу на земле… Пока оно бьётся — буду защищать Родину…» — написал во фронтовой газете юный летчик-истребитель Евгений Дранищев о городе, которым, как все жители юга России, гордился и которого теперь, по сути, уже почти не существовало.

Восемь летчиц разделили на два звена и направили в два истребительных авиаполка: звено Нечаевой — в 434-й, звено Раисы Беляевой — в 437-й. Беляева, «высокая, статная летчица» с такой прекрасной русой косой, что ее пощадила даже Раскова, имела до войны налет в тысячи часов и пользовалась уважением в среде советских авиаторов: она в составе женской пятерки участвовала в знаменитых авиационных парадах в Тушине и имела на счету десятки прыжков с парашютом. В полку ценили ее огромный летный опыт, считали немолодой (в декабре 1942 года ей должно было исполниться тридцать лет) и привлекательной внешне. Беляева мало с кем сближалась: у нее был тяжелый, мужской, очень требовательный, высокомерный характер.

Механик Беляевой Нина Шебалина, которой тогда не исполнилось еще двадцати лет, трепетала перед своим командиром. Она вспоминала, как иногда в Энгельсе на самолете Беляевой летала Клава Нечаева. И «страшно боялась, что что-то случится с самолетом, она сделает что-то не так — тогда Беляева ее сожрет!».[244] Клава Нечаева, как-то в мороз снявшая свои унты, чтобы достать из них меховые вкладыши для девушки-механика, на Беляеву совсем не походила. Пусть и с гонором, но добрая, внимательная, спокойная.

В отличие от своих летчиков сдержанный командир 437-го полка Максим Хвостиков не выразил публично своего недоумения по поводу получения женского пополнения. Сформированный лично им полк находился в боях на Сталинградском фронте с 19 августа, потеряв к середине сентября большую часть самолетов и летчиков: согласно документам полка, с начала боев по 11 сентября было потеряно десять или одиннадцать самолетов, и почти никто из пилотов в полк не вернулся.[245] У Хвостикова, кадрового военного летчика, служившего в авиации с начала тридцатых годов, в полку еще осталось несколько опытных летчиков — таких, как Женя Дранищев, — но в пополнение прислали новичков с налетом на порядок меньше, чем у женского звена.[246] То, что девушки начнут участвовать в боях сразу после прибытия, было очевидно — у Хвостикова просто не было другого выхода. В полку, куда прибыло звено Клавы Нечаевой, — 434-м — ситуация пока была другая: полк воевал здесь лишь с начала сентября и, хотя уже потерял несколько самолетов, летчиков имел достаточно, так что никакого желания посылать в бой девушек у командира не возникло. Реакцию майора Ивана Клещева на появление в его полку звена Клавы Нечаевой запомнило несколько свидетелей. «В один прекрасный день нам довелось стать свидетелями картины необычайной, — вспоминал Герой Советского Союза А. Я. Баклан. — По направлению к штабной землянке деловито вышагивали девушки, одетые в военную форму!» Баклан и его товарищи, оторопев, смотрели, как «впереди всех шла стройная, белокурая, в лихо надвинутой на бровь пилотке командир звена лейтенант Клава Нечаева. За нею аккуратненько ступали хромовыми сапожками Клава Блинова, Оля Шахова и Тоня Лебедева». А на некотором удалении от головной группы подходили к штабной землянке девушки из технического персонала. Энергичный, крепко сколоченный, «с волевым лицом и непокорной шевелюрой» майор Клещев откровенно высказал свое отношение к новому пополнению своей части: «Больно мне видеть женщину на войне. Больно и стыдно — будто мы, мужики, не можем оградить вас от этого неженского дела. Еще ведь и расплачетесь». Клава Блинова бодро ответила: «А и поплачем. Ничего. Не обращайте внимания».[247] Однако командир полка не разделял их энтузиазм.