Прощай ХХ век (Память сердца) - Татьяна Андреева

В то время и много позже Вологда была спокойным и безопасным городом, может быть поэтому, да еще, потому что молодым людям было некуда пойти развлечься, мы часто собирались у своих семейных друзей по вечерам и засиживались за полночь. Вторым вариантом отдыха были прогулки по ночному городу и разговоры, разговоры о смысле жизни, об учебе, о музыке, о книгах и живописи.

Я с удовольствием общалась с Володей Шварковым и Володей Орловым, городскими, красивыми, модно одетыми, разбитными мальчиками. Они казались мне необычными, да и в самом деле сильно отличались от окружавших меня сокурсников, большинство из которых приехали учиться в Вологду из глубинки. В. Орлов был добрым и внимательным к своим друзьям и подругам юношей. Я благодарна ему за то, что он никогда не жалел времени, чтобы развлечь меня, сводить в кино или к друзьям, а то и свозить на машине за грибами, или собрать большую компанию, чтобы съездить на Волго-Балт и в Ферапонтово на озера. Бородаевское озеро, мелкое и чистое с противоположного от Ферапонтова монастыря берега, принимало нас теплой волной и в изобилии одаривало нашу компанию раками и рыбой. Посредством небольшого канала и шлюза оно соединялось с Паским озером, глубоким и холодным, заросшим по краям густым камышом, в котором прятались утиные семейства и через которое можно было на лодке добраться до Мариинского канала, а оттуда выйти в Кубенское озеро. Володя Орлов познакомил меня с гостеприимным и всегда готовым к приключениям, Валей Щагиным, у него в доме через несколько лет я встретила своего будущего мужа.

В. Шварков приобщал меня к западной молодежной музыке и массовой культуре. Он всегда тяготел к западному миру, к свободному и предпринимательскому образу жизни, обладая способностью находить все самое модное и интересное в мире музыки и в мире вещей. Ему бы родиться после перестройки девяностых годов двадцатого века, и он со своей хваткой, предприимчивостью и веселой легкостью в общении, может быть, стал бы миллионером или хотя бы просто богатым человеком.

Меня привечали в этой компании, конечно же, за знания английского языка. Володя Шварков к 1968 году организовал свою рок-группу, и я, как могла, записывала для него тексты иностранных песен со слуха. Причем, многочасовые прослушивания и перевод песен «Битлз» дали мне гораздо больше в умении слышать иностранную речь и понимать ее на слух, чем работа в лингафонном кабинете института. Поэтому, будучи уже учительницей, а затем вузовской преподавательницей английского языка, я часто начинала свои уроки с прослушивания песен этой великой группы.

В 1968 году я окончила институт. До моего выпуска на инъязе учились пять лет, и изучали два иностранных языка. Я попала под очередной эксперимент — четыре года учебы и один иностранный язык. Правда, факультативно можно было, кроме английского языка, учить еще немецкий или французский, на выбор. У нас на факультете был студент, Николай Паутов, настолько увлеченный учебой и языками, что за эти четыре года он освоил не только три европейских языка, но еще и японский! Аркадий Иванов, мой институтский приятель, подтрунивал над ним, говоря, что если Коле на колени посадить девицу, он даже не заметит, а будет продолжать смотреть в русско-японский словарь. Зря смеялся, Коля знал языки лучше всех, и его со временем пригласили преподавать в Московский государственный университет.

Несмотря на малый срок обучения, нам преподавали много предметов — теорию и практику английского языка, теоретическую и практическую грамматику, общее языкознание, страноведение, историю Коммунистической партии Советского Союза, политэкономию, философию, психологию, английскую и американскую литературу, стилистику английского языка, интерпретацию текста, теорию и практику перевода, историю английского языка и медицину.

Кстати, когда началась медицина, я поняла, что мне эта наука тоже очень интересна и дается легко. И, хотя нас водили на практику в морг и в хирургические отделения взрослых и детских больниц, ни вид крови, ни уход за больными не вызывали у меня отторжения. А присутствие в морге на препарировании трупа лишь помогло мне рано понять, что труп — это уже не человек, а только его оболочка. Тогда все девочки из пединститута должны были пройти курс обучения на медицинскую сестру запаса, мы все были военнообязанными. Интерес к медицине сохранился у меня на всю жизнь, и даже те начатки знаний, которые мы тогда получили, мне очень пригодились, хотя бы в том смысле, что я умею сделать укол, перевязать грамотно рану, наложить шину при переломе и тому подобное.

Из общественных наук мне особенно нравились философия и психология, а из профессиональных предметов — литература, стилистика, перевод и интерпретация текста. В это время окончательно определились мои научные интересы. Под руководством Р. А. Киселевой я стала заниматься новым направлением в стилистике, «стилистикой декодирования». Тогда же было принято решение, после «отработки» в сельской школе по распределению, поступать в аспирантуру. Я училась отлично, достаточно свободно владела английским языком, и прочла почти все книги авторов девятнадцатого и двадцатого веков в зале иностранной литературы областной библиотеки (тогда этих книг было не так много, как сейчас).

Незаметно подрастала моя любимая сестра Лена, хорошенькая девочка с кудрявой светлой головкой и голубыми глазами. Она всегда была рядом, как мой довесочек, мое второе «я». Мама, в основном, отсутствовала, зимой с утра до вечера на работе в своей школе, а весной, летом и осенью в ее жизнь плюсом ко всему остальному входила Дача. Слово «Дача» не случайно написано с большой буквы, это обозначает мамино к ней отношение, важность ее места в жизни мамы, ее любовь к грядкам и растениям. Мама всю жизнь старалась привить всем членам семьи эту свою любовь к земледелию, но поскольку она делала это истово и со всей силой своего недюжинного характера, результат получился обратный. Кроме мамы дачу любил только папа, как настоящий крестьянин, и немного брат Шура. То, что мне казалось тяжким трудом, например, вскапывание грядок и прополка, он делал с легкостью. Помогая маме, он успевал, и отдохнуть, и пробежаться по дачному поселку, заглянуть на ближайшее болотце, искупаться в пруду на берегу реки Вологды, которая в этом месте была грязной и непригодной для отдыха.

По причине постоянной занятости мама часто поручала Лену мне и брату. А поскольку Шура был почти неуловим, то основные заботы о сестре ложились на меня. Правда, это было не так уж обременительно. Пока Ленка была маленькой, я возила ее на автобусе в детский сад и обратно, иногда кормила обедом, отправляла гулять во двор, играла с ней и ее подружками в кукольный театр. Окруженная всеобщей любовью, она была покладистым ребенком и не доставляла много хлопот. Единственным недостатком, а может быть, и достоинством была ее медлительность. Она могла час сидеть над тарелкой супа, сочетая в еде мало сочетаемые продукты. Например, щи заедать шоколадом, или пить сладкий чай с селедкой. А поскольку во время Лениного приема пищи можно было спокойно заняться своими делами, ее никто и не торопил. Как-то незаметно подошло время, когда Лена пошла в первый класс той же восьмой школы, в которой учились мы с Сашей. Почему-то в тот день в школу ее вел брат, и я помню, как стояла на балконе и смотрела на них сверху. Какая красивая и торжественная она была тогда, как шел ей огромный белый бант, завязанный на макушке, коричневая форма и белый фартучек. Все соседи из нашего подъезда вышли на свои балконы, чтобы проводить ее. И я помню, как она обернулась и, приветствуя нас, и весело подняла вверх букет дачных цветов…