Лейтенант и его судья - Мария Фагиаш

— В этом доме — никогда. Мы нашли тайный рецепт для счастливого супружества. Каждый уважает личную жизнь другого. Карл слишком хорошо воспитан, чтобы сюда ворваться, если его не пригласили.

— И вы его действительно приглашаете?

— Время от времени, конечно. Я же должна давать ему возможность доказывать, что он женился на мне не из-за денег. Это необходимо ему для самоутверждения.

— Кажется, вы хорошо разбираетесь в психологии, да?

— Нет, я только осторожна. Я уже сталкивалась с тем, насколько мужчина без самоутверждения может быть опасен.

Он привлек ее к себе и поцеловал в шейку. Его правая рука скользнула по ее телу, отправляясь в увлекательное путешествие.

— Как хорошо, что я не ваш муж, — сказал он.

— Вы им и не смогли бы быть. Я никогда бы не вышла за вас замуж.

— Почему же нет? Я богат, благовоспитан и неплохо выгляжу.

Пока он говорил, рука его скользила по корсету, расстегивая многочисленные крючки. Она откинула голову назад, глаза ее под густыми ресницами затуманились, дыхание участилось.

— Я бы никогда не вышла за мужчину, в которого я влюбилась.

Его рука задержалась. Слово «влюбилась» подействовало на него как холодный душ. Ничего он не опасался больше, как связей, основанных на чувстве.

— Вам не кажется, что мы все-таки слегка рискуем? — спросил он. — Не было бы разумней встретиться завтра в городе? У меня есть квартира на Химмельпфортгассе…

— Нет. — Она стала расстегивать пуговицы его мундира. — Сейчас.

Она обвилась вокруг него с такой стремительностью, что он упал на обтянутый шелком шезлонг и увлек ее за собой. Под этим пламенным огнем его оборона была прорвана. В зеркале он на миг увидел их переплетенные тела среди вороха белья и сдавленно засмеялся. «Вот если бы кто-нибудь сейчас зашел…» — подумал он. Его неожиданный смех заставил Лили насторожиться, во взгляде, брошенном на него, на секунду скользнуло недоверие, но затем глаза ее вновь закрылись, и она забылась в сладостном блаженстве.

Позже он спросил ее:

— Ты всегда так развлекаешься, когда у вас собирается общество?

Лили выбрала голубое вечернее платье из шифона, и он возился со сложными крючками на спине. Она резко повернулась к нему, и в какой-то момент ему показалось, что она его ударит.

— Нет, — сказала она. — Не всегда удается найти подходящего партнера.

— Несмотря на то что тут столько молодых орлов? Уверен, что каждый бог знает что отдал бы за это.

— Да, бог знает что. А кончается это тем, что они просят замолвить за них словечко перед генералом. То, что я вам про самоутверждение мужчин сказала, относится и к женщине. Я не хочу, чтобы меня использовали. По крайней мере, пока не хочу. Может быть, через пару лет, но не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы меня принимали, какая я есть, и каждый должен рисковать точно так же, как и я.

Только теперь он все понял. Вот почему на двери не было замка!

Он рассмеялся:

— Ну ты и стервочка! — Однако вдруг почувствовал, что полностью протрезвел.

Капитан Кунце провел первую половину дня, изучая журнал успеваемости офицеров, которые получили циркуляр Чарльза Френсиса, и пытаясь понять, почему именно эти десять человек должны были умереть. Разговоре капитаном Дугоничем навел его на мысль побеседовать с каждым из них, чтобы понять их взаимоотношения с обвиняемым.

— Странно, — сказал он лейтенанту Стокласке. — Девять из этих десяти превосходные наездники, и вообще все они хорошие спортсмены. В характеристиках подчеркиваются их выдающиеся достижения. Единственным исключением является Молль. Майор фон Кампанини поставил ему «весьма посредственно» так же точно, как и Дорфрихтеру.

— Возможно, Дорфрихтер испытывает личную злобу к Моллю.

— Это мы должны выяснить, — кивнул Кунце. — И еще многое другое, — добавил он, вздохнув.

Дорфрихтера доставили на допрос. Казалось, он слегка поправился. Круги под глазами и следы усталости на лице исчезли. Он был не таким бледным, как раньше. Бесспорно, это было результатом его ежедневных «прогулок» при настежь открытом окне. На улице похолодало, и он выстудил камеру почти до уличной температуры, оставляя окно постоянно открытым. Воспаление легких для него предпочтительней, чем сидеть в духоте, сказал он. На вопрос, как он себя чувствует, он всегда отвечал, что ему скучно, но других жалоб у него нет.

— Какие отношения у вас были с капитаном Моллем? — начал допрос Кунце.

Если он и предполагал какую-то объяснимую реакцию, то был разочарован. Дорфрихтер отвечал с удивленным видом.

— Капитан Молль? Думаю, что я не знаю никакого капитана Молля.

— Ну хорошо — обер-лейтенант Молль. Он был одним из ваших однокашников по военному училищу.

Дорфрихтер почесал в задумчивости лоб.

— Молль? Ах да, Молль. Сейчас я смутно припоминаю. В конце концов, в выпускном классе было больше ста человек. Я не думаю, что смог бы вам навскидку назвать больше десяти имен.

— Почему вы сказали десять?

— Почему именно десять? — Дорфрихтер, ухмыляясь, казалось, дразнил его. — Потому, что как раз десять циркуляров были отправлены. Как я глупо проговорился, подумали вы, наверное. Вот и еще одно доказательство моей вины!

— Прекратите эти шутки. Отвечайте на мой вопрос!

— Я его едва знал. Понятия не имею, где он и что с ним. Думаю, что я его с тех пор не встречал.

В тот же день после обеда Карл Молль сидел на стуле перед письменным столом Кунце. В настоящий момент он был приписан к Бюро железных дорог Генерального штаба.

Казалось, его гложет единственная забота: чтобы поезда отправлялись точно в срок. Его лицо, как и голова, были чисто выбриты. В речи Молля слышался легкий прусский акцент, и он применял иногда выражения, обычно не использовавшиеся в императорской армии. Нечто прусское проявлялось и в его манере держаться — чопорно, подчеркнуто корректно, в нем не было ни малейшего намека на шарм и живость венцев.

— Мое отношение к обер-лейтенанту Дорфрихтеру, — объявил он, — нельзя считать вполне дружественным. У меня было чувство, что он меня недолюбливает, и это было обоюдным.

— Какова же была причина? Возможно, были какие-то споры?

— Спор — не совсем подходящее выражение для этого случая. Скорее, я бы назвал это различием мнений. Мы…

Кунце, не желавший копаться в терминах, поймал его на слове:

— В чем же заключались различия ваших мнений?

— Главным образом, в военных вопросах. Но вы позволите мне сделать замечание личного характера? Мой отец еще молодым переехал в Австрию. Я здесь родился, но остальная семья Молль живет по-прежнему в Бреслау. Два дяди и шесть кузенов служат офицерами в прусской армии. Они профессиональные офицеры. От них я узнал, что такое настоящая дисциплина. Боюсь, что наша австро-венгерская армия несколько чересчур комфортна, если можно так выразиться. Это не идет ей на пользу. Дорфрихтер не хотел об этом и слышать.

Пространные рассуждения Молля действовали Кунце на нервы.

— Вы хотите сказать, что ваши споры касались абстрактных вещей и что никаких личных конфликтов между вами не было?

— Конечно нет, — сказал Молль, слегка обескураженный поворотом мысли Кунце. — У нас были также различные взгляды на значение скорострельного оружия.

— Подумайте как следует, — настаивал Кунце. — Возможно, вы вспомните о каком-то инциденте, носившем личный характер?

— Мне очень жаль, но не могу ничего припомнить.

— Скажите, после окончания военного училища были ли у вас прямые или косвенные контакты с Дорфрихтером?

— Никаких. Но есть вот еще что. Мне это только сейчас пришло в голову. В 1907 году я был направлен в 24-й пехотный полк в Кешкемет, в Венгрию. Я жил там у некой фрау Варга. Несколькими месяцами раньше эту же комнату снимал Дорфрихтер, которого к этому времени перевели в 13-ю бригаду в Сараево.

— И что же?

— В прошлом году мы с ним неожиданно столкнулись в министерстве. Я рассказал ему об этой случайности. «Мир тесен, не так ли?» — сказал я. Но меня удивила его реакция: он вдруг покраснел, повернулся и ушел, не сказав ни слова. Я до сих пор не понимаю, в чем тут дело.

— Ваша квартирная хозяйка рассказывала что-нибудь о Дорфрихтере?

Молль напряженно задумался, сжав губы и наморщив лоб. Кунце не мог понять, что нашла Анна Габриель в этом совершенно непривлекательном человеке. Кунце часто думал об Анне Габриель; у него было такое чувство, что часть вины в этой трагедии лежит и на нем. Он принадлежал к тем людям, у которых стремление сохранить свою совесть чистой было чертой натуры. И это чувство вины не оставляло его.

— Я помню, что фрау Варга как-то раз рассказывала об одной актрисе, — сказал Молль. — У Дорфрихтера якобы был с ней роман. Надеюсь, я не путаю его с кем-нибудь. Вы же знаете эти провинциальные гарнизоны. Молодому холостяку там ничего другого не остается, как пьянка и путешествия из одной постели в другую.