Иди сквозь огонь - Евгений Филимонов

Катя увидела, как начали шевелиться губы цыганки-индианки. А потом не услышала, но почувствовала, как полились потоки силы, свиваясь и переплетаясь невообразимыми способами. Ткущееся полотно расширялось и расширялось чудесным ковром, рисунок которого наливался огненными росчерками и, вдруг, скрутилось трубой и устремилось к ней. Лишь полученное, только что, обещание, в котором Катя не увидела ни капли фальши, помогло ей сдержаться от инстинктивного желания защититься.

А раструб плетения становился всё ближе и ближе, пока не поглотил её целиком, облекая со всех сторон. И вдруг всё кончилось, плетение рассыпалось, окутывая Катю звёздным водопадом.

Как только растаяла последняя искорка, она услышала голос Розы, но он раздался внутри, лёгким отголоском, толкающимся в уши.

– Катя, вот и я. Принимай гостей, теперь наши сознания соединены. Я могу видеть и ощущать всё, что видишь и ощущаешь ты. И наоборот. Теперь нам остаётся только позвать. Вспомни, как всё произошло в первый раз, и попробуй проиграть это в голове, проецируя наружу. Понимаешь?

– С трудом, – Катя помнила, но не могла понять, как спроецировать воспоминания. Хотя, она ведь не раз оказывалась источником эмоций для окружающих.

Катя вызвала в памяти картину первого входа в сон, и она мгновенно отозвалась, выплывая наверх. Вместе с появлением воспоминаний, в мире вокруг происходили изменения – тьма задрожала, взбиваясь мелкой рябью вокруг Кати. Дрожь нарастала и нарастала, а потом от Кати раскатилась неосязаемая и бесплотная волна, пронизанная её желанием увидеть, обрести, познать.

И где-то далеко, как и тогда, во тьме возникла маленькая точка, от которой повеяло таким родным, земным теплом.

– Видишь? – беззвучно обратилась Катя к Розе, ни на миг не сомневаясь, что будет услышана.

Но не успела услышать ответ – далёкая точка налетела, разрастаясь на ходу в знакомую картинку Земли. Неровный шар, сплошь из пятен синего и зелёного, серого и жёлтого, испещрённый рябью и завитками белого – притянул, и пришло чувство падения. Того самого – падения в чужой сон, в котором ей предстояло стать всем и всеми.

Она упала, и на миг отключилась. А когда чувства вернулись – поток сна уже бился вокруг неё.

Катя снова оказалась в комнате, в которой расположились приезжая пара с ребёнком и таинственная хозяйка по имени Пелагея. Взрослые с надеждой и улыбкой взирали на смеющегося Виссариона.

Глава 28

Почему-то по приезду он смеялся вообще много. Мария с надеждой посмотрела на хозяйку. А та с улыбкой разглядывала Виссариона.

– Ну и, в чём беда-то у вас? – спросила Пелагея, словно не веря в наличие каких-либо проблем у такого замечательного и весёлого крепыша.

И Марию прорвало. Она рассказала всё, от начала до конца, припоминая сонмище пустых мелочей и несущественных деталей. Так был велено – всё, до изнанки. Да и – не будь указания, она бы всё равно выговорилась по полной. Такова уж природа женская – делиться горем до дна, изливая до последних капель и удерживаясь, чтобы не нырнуть вслед за ними. Пелагея слушала внимательно, переводя взгляд с Марии на сына, а порой и на Игоря.

Когда рассказ дошёл до описания недуга, выражение лица Пелагеи сменилось. Она недоверчиво посмотрела на Висса, ничуть не веря, что жизнерадостный карапуз способен внезапно превратиться в бессловесную одеревенелую куклу. Но прерывать Марию не стала. А Мария уловила смену настроения хозяйки и завершила рассказ, не вдаваясь уже в горестные перипетии хождений по мукам.

– Так, ну что же, давайте посмотрим, – старая женщина не спеша подошла к столу, на котором продолжал радостно размахивать всеми своими конечностями Виссариончик, похожий в этот момент на маленького жучка.

Она наклонилась над малышом и всмотрелась ему в глаза, а потом протянула руку и провела по кудряшкам волос. И тут что-то случилось. Её качнуло, словно порывом ветра, дыхание сбилось, вырвавшись резким выдохом.

Пелагею ощутимо повело, и Игорь рванулся, было, поддержать и помочь, но ведунья властно махнула рукой, пригвождая гостя к неосмотрительно покинутой лавке.

– Ох, Гос-с-с-поди… – изумлённо, будто не веря, но теперь уже в совершенно иное, выдохнула Пелагея. – Ой, ты, чудо расчудесное, да как же так-то, как я тебя не разглядела-то. Вот старая, совсем уже. Дожилась, – голос дрожал от внутреннего волнения. – Ох, и дожилась, вправду… – она повернулась к Марии, и та удивилась выражению лица хозяйки. Глаза Пелагеи светились радостью, да и всё лицо стало расслабленномечтательным. Таким, каким оно бывает у людей в минуты внезапно обретённого счастья.

Пока ничего не понимая, мать переводила взгляд с ведуньи на малыша, который притих и внимательно наблюдал за хозяйкой дома, словно увидев в ней новую загадку. А Пелагея встряхнула ладони, и взяла Виссариончика на руки, вместе с покрывалом, укутав его одним движением, легко и нежно. И плавным движением прижала малыша к груди. Так берёт ребенка мать, привычно и без оглядки. И стала его покачивать, ласково глядя в глаза. А потом перевела взгляд на родителей.

– Вы, почему сынишку назвали Виссарионом? – вопрос был неожиданным.

– Имечко ведь из старых, не называют теперь так ребятишек-то.

– А мы у него спросили, – Мария несмело улыбнулась, не зная, как вести себя дальше. – Спорили с мужем, спорили, как сына назвать, он тогда ещё не родился даже. А потом просто решили спросить у него. Взяли именник, Игорь руку на живот мне положил и стал читать – имя за именем, вслух. Громко и отчетливо, – она нервно засмеялась. – Не знаю, как такое в голову пришло, может где-то увидели или услышали. В общем, как только Виссарион произнесли – нас обоих теплом окатило, как солнышко взошло. И он меня, изнутри, как погладил. Не пнул ножкой, а как котёнок – потёрся так. И мы поняли – это вот его имя и есть. Просто поняли и всё. Странно как-то, – закончила Мария рассказ. – Вправду странно, мы к нему потом уже по имени обращались и разговаривали, и он всегда нам отвечал, тепло так. Правда-правда.

Пелагея улыбнулась.

– Вот и правильно, что сына послушали. Имя – оно силу имеет, и если неправильное выбрать, то жизнь наперекосяк пойдёт. А вашему-то как раз это подходит, и только это. И не горе у вас, а счастье большое. Да только, счастье такое всегда тяжко нести. Вы хоть знаете, что имя означает у сына вашего, или нет?

– Нет, мы просто именник брали, там имена, по алфавиту, много-много. Всяких разных, половину и не слышали даже. А что?

– Да, ничего. Такого ребёнка родили, который себе имя сам выбрал, и даже не посмотрели, что в нём, имени том. Ох, куда мир катится. – Пелагея вздохнула. – Дающий жизнь, вот что имя означает, что ребёнок ваш выбрал. И не просто выбрал, а назвал себя, суть свою показав. Что с вас взять, городские. Идите за мной. Покажу я вам, то, что и сама не сразу увидела. Больно уж чудной у вас ребёнок-то. Думала – и не увижу уже никогда, на старости лет, ан нет.

Пелагея повелительно махнула рукой в направлении дальнего угла комнаты, в котором вдруг обнаружился проход в другое помещение.

Игорь недоверчиво посмотрел туда ещё раз, он точно помнил, что не видел там при входе в комнату никаких проёмов и дверей.

– Да вы не смотрите так, словно домовой привиделся. Не надо было б, так и не увидели бы. Мой дом, что хочу, то и кажет, – усмехнулась хозяйка, глядя на растерявшихся гостей. – Пойдём, пойдём.

Виссарион заливисто засмеялся, и, выпростав руку, замахал в направлении прохода, показывая всем, что отличное понимает всё-всё, о чём говорят вокруг него, и совершенно не имеет ничего против. Пелагея тоже рассмеялась, и плывущей походкой двинулась к проходу, покачивая малыша на руках. Мария с Игорем нерешительно пошли за ними.

Открывшаяся им комната, или, вернее сказать – помещение, было совершенно другим. Здесь не было окон. И стены не поражали белизной, они были заняты полками, а на свободных местах – увешаны всякой всячиной, от пучков травы, до чего-то непонятного. В углах висели светильники, в которых билось настоящее пламя. В воздухе стоял запах чего-то тёплого и чего-то ещё, на грани ощущений – словно сама комната являлась живым существом, впустившим в себя посетителей. Точно так же, в центре, здесь стоял широкий прямоугольный стол, столешницу которого, как разглядел Игорь, кто-то искусно сделал из одной плахи, очень толстой и широкой. Поверхность стола, потемневшая и гладкая, походила на лакированную, но Игорь ясно видел, что это настоящее, не покрытое ничем дерево. Просто древесину выгладили за долгие года, и теперь она больше походила на полированную кость. И по поверхности стола причудливо бегали пятна света от пляшущих в светильниках языков огня.

Пелагея захлопнула широкую тяжёлую дверь, на которую Игорь не обратил внимания при входе, и ощущение живого чрева стало ещё сильней. Свет, запах, атмосфера какой-то ирреальности, отдающей старой-старой сказкой – всё это было очень необычно. Мария тоже притихла, разглядывая комнату, не веря, что такое могло сохраниться на свете.