Голодомор - Мирон Долот

Дымок, вившийся из трубы над соломенной крышей, мог стать поводом для больших проблем, потому что это являлось надёжным сигналом, что семья готовится сесть за стол. Начальство приказало своим людям следить за соломенными крышами. В нашей Сотне, например, официально был назначен наблюдатель за дымом. Его обязанность состояла в том, чтобы днём и ночью обозревать крыши ста хат и информировать

Тысячников о каждом случае появления дымка из печной трубы. Особенно тщательно следили за жильём тех крестьян, которых подозревали в

"укрывании хлеба". Как только из трубы начинал виться печной дымок, уполномоченные без промедления объявлялись на пороге. Если в этот момент варилась каша, хозяина дома подвергали длительному допросу и всё жилище обыскивали. Использование зерна до того, как колхоз завершит выполнение плана по сдаче хлеба государству, считалось противозаконным и сурово наказывалось. А поскольку наш колхоз плана ещё не выполнил, то мы, приготовляя и употребляя в пищу любые зерновые, тем самым "злоупотребляли социалистической собственностью в личных целях". Даже мизерные количества зерна должно быть отдано государству.

Хата, над крышей которой курился печной дымок, ещё являлась приманкой для воров. В то время все кражи были нацелены только на еду, сырую или приготовленную. Часто из-за двух картофелин или горшочка каши совершались жестокие преступления.

Существовал ещё один способ выявления утаенного хлеба и других сельскохозяйственных продуктов: крестьянина арестовывали и помещали в тюрьму. Как я уже отмечал, содержавшиеся в тюрьме не снабжались едой, передачи им приносила семья. Одного из Тысячников осенила гениальная идея: а что, если подозреваемого в укрытии зерна посадить в тюрьму и посмотреть, что будет происходить? Эту идею с радостью приняли, и вскоре началась череда арестов без видимых причин. Аресты производились для того, чтобы проследить, какую передачу из дома будет носить семья арестованному. Но хитрая ловушка успехов не принесла. На селе не осталось еды. Сам факт передачи поставил бы всю семью под удар. Поэтому никто не хотел рисковать, даже если дело касалось родного отца.

В ноябре1932 года жители нашего села испытывали такие же лишения, как и в самые голодные дни весны. Тогда люди переносили неслыханные страдания, но всё же оставалась надежда: впереди была весна, и мы все молили бога, чтобы нового урожая нам хватило до следующего лета.

Ситуация осенью стала другой. Урожай 1932 года был хороший, но государство отобрало всё до последнего зёрнышка. Колхозников оставили без хлеба, за исключением того мизерного количества, которое они получили в качестве зарплаты за работу в колхозе. К концу ноября закончились все запасы. У нас не было еды, и мы были лишены денег, чтобы что-либо купить. Сушеные лесные ягоды, съедобные корни, капуста и тыква, свёкла, кое-какие фрукты уже были съедены.

Надежды на получение дополнительного продовольствия не было. Впереди нас ожидала суровая зима со своими морозами и снегопадами, которые, как мы знали, будут длиться до марта или даже дольше. Снова, как прошедшей весной, толпы нищих потянулись по деревням, умоляя спасти их от голодной смерти. Они довольствовались корочкой хлеба, любыми остатками, картофельной шелухой и отбросами. Как и раньше, можно было увидеть одетых в лохмотья, исхудалых людей, копошащихся на колхозном поле с надеждой отрыть в земле оставшуюся картошку. И снова, голодные крестьяне, словно ходячие скелеты, бродили по лесам и вдоль рек в поисках чего-нибудь съедобного. И опять многие колхозники подавались в города и на железнодорожные станции, чтобы выпросить у горожан и проезжающих что-нибудь поесть.

По сравнению с односельчанами моя семья и я сам находились в лучшем положении, чтобы пережить зиму. Наученные горьким опытом прошлой весны, мы сделали кое-какие заготовки. Главное, надо было это надёжно упрятать от всевидящего ока уполномоченных. Трудно было их перехитрить, но стремление остаться в живых научило нас быть изобретательными.

Угроза неминуемого голода обострила наше мышление, она освободила нас от страха быть "пойманными с поличным" и заставила бороться за жизнь любой ценой. Готовясь к долгой зиме, мы понимали, что должны перехитрить своих преследователей, если хотим остаться в живых.

Трудно было прятать продукты. Приближение страшного голода вынудило нас пойти на риск, на который в иных условиях мы бы никогда не осмелились. После долгих рассуждений наша мама, наконец, пришла к одному очень простому, но в то же время чрезвычайно рискованному решению.

– Почему бы нам ни обратиться за помощью к государству? – произнесла она, словно само собой разумеющееся.

Мы не понимали, что она имела в виду.

– Ты о чём? – спросил я, совершенно сбитый с толку. – Помощь у государства?! Ты же знаешь, что вместо того, чтобы помочь, они отобрали последнее, что у нас было!

– Нет, нет, – как всегда мама возразила очень спокойно. – Я имею в виду, что те продукты, которые у нас есть, мы могли бы спрятать в яме на колхозном поле.

Мы согласились с ней. Это была отличная идея. Ни одному уполномоченному не придёт в голову, что кто-то осмелится утаивать продукты от государства в государственной земле. Использование государственной собственности в личных целях сурово каралось законом, но мы решили преступить этот закон, и тем самым сохранили себе жизнь.

Как мы и рассчитывали, хлебозаготовительная комиссия обыскивала наш двор и сад, но не заглядывала за границы государственной собственности – близлежащие песчаные холмы.

Во время уборки урожая мы с братом не были паиньками. Несмотря на охрану колхозных полей, нам удалось собрать достаточно зерна, чтобы продержаться до следующей весны. Мы, мальчишки, с проворными ногами знали каждую тропинку, каждый укромный уголок в округе и ловко избегали встречи с опасностью. Оставалось неясным, как спрятать зерно. Теперь мама нашла решение этой проблемы.

Мы закопали картошку и зерно в нескольких местах около леса. Этот участок земли на подступах к лесу представлял собой никому ненужный песчаный холм, поросший зарослями ивы, поэтому нам легко удалось замаскировать наш тайник. Зимой он лежал под слоем снега, и мы его не трогали. Но когда наступила весна, и снег растаял, это припрятанное продовольствие стало нашим единственным источником существования. Только ночью мы раскапывали наш тайник, брали немного картошки и зерна, с расчётом на несколько дней, и засыпали снова.

Эти ночные посещения тайников навсегда сохранились в моей памяти. Та картошка и то зерно были самым ценным сокровищем, которое когда-либо укрывалось в земле.

Зимой мы питались теми продуктами, которые спрятали в других местах, например в дупле дерева или в соломе на крыше. Мы хранили зерно в маленьких мешочках по разным местам. Достав такой мешочек, мы сразу что-нибудь из него готовили и тут же съедали. Всё это проделывали только в ночное время. У нас ещё было немного картошки, кислой капусты и солёных огурцов, которые мы получили от колхоза в качестве оплаты нашего труда. Но эти запасы быстро истощались, и по ночам мы дрожали от мысли, что когда-нибудь уполномоченные застигнут нас за поеданием сваренного зерна.

ГЛАВА 23.

В большой тревоге мы ожидали приближение зимы 1932-1933 года, словно наступал День Страшного Суда. Природные силы обрушились на нас со всей своей безжалостностью. Эта суровая зима словно вступила в сговор с коммунистами против крестьянства.

В наших краях зима начинается в ноябре, когда заканчивается череда проливных дождей, и землю сковывают первые заморозки. Лужи покрываются корочками льда, и затвердевает грязь на дорогах. Тяжёлые серые снежные тучи друг за другом несутся по небу.

Эти изменения природы сопровождаются пронизывающим ледяным ветром, гуляющим на открытых просторах и заставляющим людей искать убежище от холода. В это время крестьяне спешно заканчивают работу на полях и пользуются зимней передышкой. Раньше, по завершении уборочной, сельских жителей никто не заставлял выходить на улицу в плохую погоду. Они запасались продуктами и дровами, поэтому морозными днями и ночами сытно и уютно проводили время в своих натопленных жилищах.

Но зима 1932-1933 года стала особенной. Хотя в природе всё шло своим чередом, за исключением необычного холода, жизнь на селе выбилась из своего нормального русла, потому что с наступлением зимы росла угроза страшного голода.

Ещё в начале ноября, когда даже не завершились уборочные работы, нас стала беспокоить нехватка продуктов. То немногое, что мы получили от колхоза, было съедено. Нам было обещано, что по окончании уборочной мы все получим продукты питания, но это так и осталось обещанием.

Затем настала очередь платить налоги. Сдавать государству яйца и молоко должны были только владельцы кур и коров. Но каждая семья, не важно держала они скотину или нет, обязана была сдать примерно 120 килограмм мяса в год. Крестьян, не имевших живности, государство заставляло выплачивать этот налог деньгами. Денег, заработанных колхозниками, не хватало не только на то, чтобы оплатить налог на мясо, но и на то, чтобы просто прожить.