Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни - Филиппа Грегори

Так я говорила себе, постепенно успокаиваясь. Месяц показался на небе и залил все вокруг бледным призрачным светом. Внезапно я услышала стук копыт, и затем калитка в сад отворилась и вошел мистер Мэгсон, балансируя без костылей. Увидев меня с красными, опухшими глазами и мокрыми от слез щеками он удивленно остановился. Наверное, я была похожа на нищенку, хоть и сидела на пороге собственного дома.

— Что случилось? — мягко спросил он и бросил взгляд на уютно освещенные окна гостиной. — Выставили за дверь? Или дуетесь?

Я помолчала минутку и затем с коротким смешком, больше, впрочем, похожим на рыдание, ответила:

— Видимо, дуюсь, поскольку меня никто не выставлял.

Мистер Мэгсон понимающе кивнул и взялся за ручку двери для опоры. Другую руку он протянул мне, чтобы помочь подняться, и я, не подумав, подала ему больные пальцы. Но при первом же его прикосновении я с криком боли отдернула их назад.

— Я прищемила руку дверью, — объяснила я.

Он помог мне встать и придержал за локоть, потому что я зашаталась.

— Голова закружилась? — спросил он.

— Я стукнулась о ступеньки, — сообщила я ему еще одну новость и пощупала ушибленное место. Шишка выросла еще больше и стала очень мягкой на ощупь.

— Да уж, когда вы дуетесь, то делаете это на совесть! — с удивлением заметил он. — Вы что, в гневе бились головой о ступени?

— Конечно, нет, — отрезала я. — Это вышло случайно.

— А ваши пальцы?

— Это тоже вышло случайно, — невольно выдала себя я.

— Каким образом вы умудрились стукнуться затылком? — продолжал расспрашивать он.

Я чувствовала, что краснею до корней волос.

— Я уже сказала вам, что это была случайность, — упорствовала я. Ричард — мой будущий муж, и мой долг беречь его репутацию и свою гордость. Даже если он будет бить меня, я никому об этом не расскажу.

— Ричард дома?

— Нет, — быстро ответила я. — Это была случайность. — Мне пришлось опереться о стену, чтобы привести мысли в порядок. — Прошу прощения, мистер Мэгсон, я не совсем поняла вас. Конечно, Ричард дома, дома и мама, и дядя Джон. Могу ли я пригласить вас в гостиную?

Мистер Мэгсон кивнул. Он не поклонился мне, подобно джентльмену, но подал руку с грацией, которой мог бы позавидовать настоящий аристократ. Я с легкой улыбкой приняла ее, и мы вошли в дом.

В холле был один Страйд.

— Мисс Джулия! — тоном упрека сказал он. — Что это на вас нашло в гостиной? И что вы с собой сделали?

Я бледно улыбнулась, смущенная его тревогой обо мне.

— Я не очень хорошо себя чувствую, Страйд, — ответила я. — И пойду спать. Пожалуйста, извинитесь за меня перед мамой и дядей Джоном. Сегодня я больше не стану спускаться вниз. И пожалуйста, передайте дяде Джону, что к нему пришел мистер Мэгсон.

Страйд кивнул и провел мистера Мэгсона в библиотеку. А я медленно поплелась к себе в комнату.

Я скинула одежду и легла. Холодное полотно подушки приятно остужало голову, и мне сразу стало будто бы легче. Я лежала на спине, придерживая больные пальцы, ожидая, когда пройдет головная боль и когда перестанет страдать сердце. Мне было очень одиноко и очень грустно.

Затем я заснула.

Мне кажется, этот сон начался в ту же минугу, как я уснула.

Я знала, точно знала, что это был сон. Но некоторые моменты в жизни кажутся менее реальными, чем был он.

Широко раскрытыми глазами я следила за огнем в камине. Здесь, в этой комнате, я никогда не бывала раньше, но все здесь казалось знакомым до мелочей. За окном сгущались сумерки, небо было темным, и где-то громыхала гроза. Поблизости гремел гром, сверкали вспышки молний, но я не боялась, совсем не боялась. Будто бы я уже умерла и мне нечего больше бояться.

Вдруг послышался треск открываемого окна, и чья-то тень заслонила очередную вспышку молнии. Я неторопливо повернула в ту сторону голову, но не стала звать на помощь. Открыла рот, но не стала кричать. Вместо этого я замерла, продолжая следить за пламенем в камине и ожидая того, кто пришел ко мне.

Он медленно подошел ко мне и отодвинул стул, на который я опиралась, чтобы я могла свободно лечь на пол. Я дрожала от каждого его прикосновения, но не двигалась.

Этот странный знакомый незнакомец моего сна наклонился и поцеловал меня в ключицу. Он расстегнул на мне платье и поцеловал сначала одну грудь, ее темный, как смородина, сосок, потом стал целовать другую. Я застонала от наслаждения, совершенно незнакомого спящей в кровати девочке.

Во сне опытные руки женщины гладили его грудь, затем живот, пока она не ощутила тяжесть этого человека на себе. Но он отвел ее руку в сторону и стал целовать ее живот, опуская черноволосую голову все ниже и ниже и царапая ее нежную кожу колючей щетиной. Затем он стал ласкать ее языком.

Женщина во сне выгибала от наслаждения спину и стонала, а девочка металась головой по подушке и вскрикивала — она хотела позвать маму. Но этот сон никак не удавалось сбросить, и девочка была полна непонятного страха. Одеяла свалились на пол, этот приглушенный звук разбудил ее, и она села в кровати. В пустой комнате раздалось только одно слово.

— Ральф! — простонала она.

Это был голос Беатрис.

Улегшись снова, я отвернулась к стене и сразу заснула. Снов я больше не видела. Но утром я взглянула на потолок и стены моей спальни, как будто никогда не просыпалась здесь прежде. Сама не знаю почему, я ожидала увидеть над головой огромный балдахин. Я едва могла узнать свою комнату, я не узнавала себя.

Я знала, что видела ночью какой-то сон, но помнила только то, что мне совсем не было страшно. Ужас каким-то странным образом перешел в наслаждение. Я видела свою подушку на полу и сброшенное одеяло. Это означало, что я металась и беспокоилась во сне, но страха я не могла припомнить. И мне пришла в голову мысль, что страха не было потому, что я встретила человека по имени Каллер, человека с самой теплой на свете улыбкой и самыми добрыми глазами.

Я знала: что бы он ни сделал, он делал это с любовью.

Я подняла с пола подушку и засунула ее под голову. Раздался стук в дверь, и кухарка принесла мне утренний шоколад. Я медленно выпила его, глядя через окно на утреннее небо.

Вчерашний туман исчез, и вместо него по небу плыли легкие полосы светлых облаков. Солнце светило сквозь них ярко и весело. Наконец-то дядя Джон почувствует вкус любимого им английского лета, подумала я с радостью, но тут же скорчила легкую гримаску неудовольствия. Я вспомнила вчерашний вечер.

Должно быть, он сердится на меня из-за моей грубости. Я была невыносимо груба с мамой, Ричард обиделся на меня. И вся радость — от колышущихся верхушек деревьев, ровного свежего ветерка, высокого неба — померкла так же быстро, как растаял туман на солнце. Я встала с кровати и пощупала шишку на голове. Она была величиной с голубиное яйцо, и даже легкое прикосновение к ней заставило меня сморщиться от боли. Но я взяла себя в руки и осторожно причесалась, собрав волосы на затылке. Затем я накинула пеньюар, подошла к двери спальни и прислушалась.