Ты, я и Гийом - Диана Машкова

– Ну, до библиотеки далеко, – он постепенно сменял гнев на милость, – воды там горячей нет и удобства на улице.

– Переживем, – уж кому-кому, а мне точно не нужно было объяснять, что «с милым и в шалаше рай». Я это распрекрасно знала. Своими руками готова была шалаш построить. Если бы Артему действительно нужна была я и мои дурацкие строения.

После решения уехать на дачу жизнь постепенно пошла на лад. Долгие разговоры, душ и бутылка вина окончательно исправили дело. Мы наконец смогли расслабиться и сосредоточиться друг на друге. Как и в первый раз, это было завораживающе, восхитительно, долго. Правда, Артем так и не смог окончательно раскрепоститься в этом проклятом номере и не стремился устраивать ни экспериментов, ни игр, которых я ждала с безумным и сладострастным трепетом все месяцы нашей разлуки.

А утром ему стало плохо. Я даже испугалась, что он вдруг заболел, – подхватил то ли запоздалый грипп, то ли сильную простуду: его знобило, накатывала тошнота, лицо вместо нормального человеческого цвета стало пугающе зеленым. Какое-то время он не мог даже встать с постели, а я беспомощно сидела рядом и не знала, чем помочь. Потом ему стало легче – он умылся, мы оделись и вышли на улицу. На свежем воздухе, вне стен злополучной гостиницы, болезнь испарилась сама собой. Все-таки невероятно сложно устроены мужчины. Это не про них, а только про женщин сказано, что «человек приспосабливается ко всему». Или – подумалось мне – не все с Артемом так просто, как мне вчера с обиды казалось, а все это из-за нервного напряжения. Что, если и внутри его борется сразу несколько чувств? Не думал он влюбляться в замужнюю женщину с ребенком, но вот влюбился и теперь страдает. Не знает, как в этой ситуации правильно поступить. Он еще слишком молод, слишком подвержен влиянию мамы, слишком неопытен и неуверенно стоит на ногах. Ведь и он же пока только аспирант – откуда деньги? А вдруг придется не сегодня-завтра содержать сразу и жену, и ребенка! И как тогда жить?

Я посмотрела на его болезненно-бледное лицо, и сердце сжалось от жалости. Не я одна, видимо, способна разрываться между разумом и чувствами. Да, судя по всему, мы оба влипли по полной программе. А Артем, как настоящий мужчина, еще и чувствует свою ответственность. Я с надрывом вздохнула и нежно сжала его руку.

В этом же номере мы провели еще одну ночь. По всему она была очень похожа на первую. А вечером третьего дня собрали вещи и поехали на Ленинградский вокзал. Трястись в подмосковной электричке предстояло больше часа, но я только радовалась тому, что мы все это время пробудем вместе. Артем, сидя напротив меня, непрерывно смотрел в мои глаза и, подавшись вперед, ласкал одетые в джинсы колени. Я была счастлива безмерно. Недавно рухнувший было мир начал медленно, но верно восставать из руин. Кажется, я, глупая девчонка, вновь готова была поддаться своим надеждам и мечтам. Время в полупустом вагоне электрички прошло незаметно – Артем наконец-то пришел в себя и приобрел такие знакомые, такие родные черты. Мы весело болтали, смеялись и вообще были просто счастливы.

Дача находилась в огромном поселке – кажется, в доброй половине домов здесь жили круглый год. Да и неплохо, собственно говоря, вполне – всего тридцать километров от МКАД, магазин продуктовый, хозяйство, корова там или коза у большинства есть, летом – огород. А если даже и на работу в Москву ездить надо: час в электричке – это, по-хорошему, не время. Быстрее до своих офисов и москвичи, как правило, не добираются. Так что зря Артем переживал по поводу «неудобств»: люди постоянно тут живут. И ничего.

Дом оказался вполне добротным и теплым: даже газовая колонка имелась. Но все комнаты, сколько есть, были завалены таким количеством старой мебели, коробок, вещей, что развернуться было практически негде. Я никак не могла понять, зачем все это нужно хранить: и здесь, и в городской квартире. Мне подумалось, что люди, которые так трудно расстаются со старыми вещами, наверняка так же сложно меняют свои убеждения и привычки. Им тяжело перестроиться под влиянием обстоятельств и окружающей среды. Они не могут быть гибкими и не склонны искать компромисс. Эта непрошеная мысль сильно меня огорчила. А если уж забегать вперед, я еще получила возможность убедиться в том, что была в своих случайных размышлениях права. Прежде всего по отношению к родителям Артема. Да и к нему самому, если честно.

Жизнь с Артемом на даче превратилась в невероятно сладостный и долгий эротический сон. Кажется, наконец-то я получала реванш за пройденные испытания и с радостью стремилась о них забыть. Воображение Артема разыгралось не на шутку: оно выливалось в такие бурные фантазии и воплощалось в таких неожиданных формах, что я практически теряла сознание одновременно от стыда и блаженства. Все, чем я жила до того и что предстояло мне после, прекращало в эти мгновения существовать. Жизнь сосредотачивалась в самом лучшем своем проявлении «здесь и сейчас». Время потерялось в пространстве и тянулось, с одной стороны, медленно, давая нам возможность вдоволь любить друг друга, с другой – бежало стремглав, приближая день моего отъезда. И это тоже было не так уж плохо. Сознание того, что скоро отведенное нам блаженство приблизится к концу, подстегивало, будоражило, возбуждало, придавало ощущениям остроту фатальности и безудержность «последнего раза».

Только одно смущало и расстраивало меня, когда на короткое время я приходила в себя в промежутках между нашими безумствами, – о будущем Артем не говорил. Ни слова о собственных планах, ни единой фразы о том, как мы будем жить. Я не могла с этим смириться – ждала, намекала, пыталась подстегнуть жизненно важный для меня разговор, но от обсуждений он старательно уходил. Только раз мне все-таки удалось воспользоваться его расслабленным состоянием и вызвать на откровенность. Не ожидала я, что у моего возлюбленного такое сложное понимание человеческих принципов и морали. Что разрушение семьи он считает страшным грехом, чуть ли не преступлением и, несмотря на то что прекрасно сознает все мои желания и надежды, не может стать причиной разрыва с мужем. Вот если бы я сама бросила Славу, пожила какое-то время с Катей одна, убедилась, что ни бывший муж, ни ребенок друг в друге не нуждаются, он бы, скорее всего, серьезно задумался о женитьбе. А так – пока мы все находимся под одной крышей – о его вмешательстве в мою жизнь не может быть и речи.

Вот это да! Мне оставалось только удивленно выпучить глаза. И самое интересное, в его словах не было ни капли фальши, он действительно не готов был взвалить на себя подобный грех перед богом и людьми. Только вот я не поняла – почему же тогда он вообще решил продолжить общение со мной, когда узнал, что я замужем? Почему, не слишком задумываясь, влез-таки в нашу семью, намеренно или нет, и теперь каждую ночь ложился спать в нашей супружеской кровати между мной и Славой? Почему позволил зайти отношениям так далеко, что жизни без него я себе уже не представляла? Или все это не считается разрушением, а значение имеет только формальное наше существование под одной общей крышей. Я не стала задавать этих вопросов вслух – к чему бы они привели, кроме раздражения и ссоры? Я просто окончательно и бесповоротно поняла, что влипла! Кажется, даже возлюбленная Аполлинера Анни Плейден, дочь английского пастора, не страдала такой извращенно-мещанской формой морали. А главное – не была такой противоречивой. Надеюсь, бедному Вильгельму было несколько проще любить ее, чем мне Артема, который, казалось, постоянно борется со своей природой, сражается с собственным существом во имя навязанных кем-то принципов и приличий.