Убить королеву - Вирджиния Бекер

грубой. Я слишком занят, я не могу сосредоточиться, мне больше не интересно. Кит не станет задавать вопросов. Он поймет намек, оставит меня в покое, и мне не придется больше ставить под сомнение то, за что я борюсь каждый день.

Я отвлекаюсь от Кита и возвращаюсь к нелегкому наблюдению за Аларом. Настроен я решительно, но при этом недоволен. Я достаю свой дневник и начинаю перечитывать заметки, поглядывая на Алара, который бредет к стойке, пока остальные собирают с пола кости и деньги. Я занимаюсь этим делом уже месяц и завтра должен представить королеве первый отчет. После наблюдений и расспросов можно вычеркнуть двадцать четыре из тридцати семи подозреваемых. Почти все они заняты в незначительных ролях или работают за сценой. Мне не понравилось, что каждый из них лжет про возраст, опыт или прежнюю жизнь. Они все действительно лгут, но скрывают не предательство, заговор или католическую ересь, а всего лишь жену, работу или, как, например, Джозеф Гилл, дублер Кемпа, — слишком юный возраст. Ему всего двенадцать.

Мне остаются восемь человек. Бартон. Алар. Харгроув. Марк Харди, который играет Антонио. Коротенький, темноволосый, тихий и непритязательный, он живет в Холборне, на самом краю Лондона, почти в деревне. Оттуда два часа ходу до «Глобуса», а живет он там уже шесть лет. Ему около тридцати, но семьи у него нет. Ночами он читает и пишет, а значит, весьма образован, что не вяжется со скромной жизнью. Еще есть Саймон Север, который играет Валентина, одного из моих (то есть Орсино) подручных. Роль невелика, но он в ней хорош. Беда в том, что он утверждает, будто прожил всю жизнь в Лондоне, но я навел справки и выяснил, что во всем городе нет юноши, мужчины, младенца или старика по имени Саймон Север. Что-то он скрывает. Братья Белл, Джон и Джуд, двое новых рабочих. Они не близнецы, хотя легко за них сойдут: темноволосые, темноглазые, двадцати и двадцати одного года от роду. В этом я им верю. Оба шкодливы и умны, быстро решают все вопросы Шекспира относительно реквизита (именно они разыскали козлов для новой пьесы). Опыта у обоих нет.

И наконец Кит.

Хотя я обещал себе о нем не думать, ведь передо мной лежит отчет, а за спиной ворчит Алар, и у меня еще сотня дел, я снова начинаю думать о вчерашнем вечере, о битве на мечах, о забытых строках, прошептанных в темноте, и о юноше.

Глава 19

Кит

Театр «Глобус», Бэнксайд, Лондон

19 декабря 1601 года

Я нахожусь в гримерной слева от сцены и жду сигнала к выходу.

На сцене стоит стол на козлах, на длинной лавке сидят Томас Алар и Аарон Бартон. Сегодня первая репетиция в костюмах, и мы все хохочем, глядя на густо намазанных гримом парней в платьях и париках.

Приземистый маленький Аарон с криво намалеванными губами облачен в платье со слишком глубоким вырезом, открывающим половину голой груди. Портниха, которая сшила его, госпожа Люси, только учится и напутала с мерками (не знаю, перепутала, что ли, рост и обхват груди?). Госпожа Лаветт чуть не разрыдалась, увидев, что добрых три фута подола тащатся по полу, а вырез спускается чуть не до пупка, открывая на всеобщее обозрение густые рыжие волосы на груди. Аарон умирал от смеха, а мастер Шекспир объявил, что это плюснарно. Никто не понял, что имеется в виду, но, наверное, что-то хорошее, потому что платье оставили (хотя, если подумать, может, и что-то плохое, ведь наказаны скорее мы, чем Аарон, потому что именно нам приходится на него смотреть).

Томас Алар в роли Оливии ничуть не лучше: лицо его густо выбелено, губы намазаны красным, щеки — ярко-розовым, брови нарисованы темным, а на голове сидит смоляной парик с тугими кудрями. Платье тоже заслуживает внимания: черное, с длинными рукавами и высоким воротником, отделанное затейливыми белыми рюшами. На женщину он все равно не похож, особенно на мой взгляд. Ему восемнадцать, перестать играть женщин стоило года два назад. Он слишком высок и крепок, пышные рюши скрывают выдающийся кадык. Говорит он неровным фальцетом, а в этой сцене еще и напяливает плотную темную вуаль. Как на похороны. Но при этом Томас хороший актер. Он подчеркивает свою мужественность, вызывая всеобщий смех. А ходит так, как будто плывет над полом. Когда мастер Шекспир впервые увидел эту забавную походку, то хохотал так, что чуть не обмочился.

На этой репетиции впервые присутствует публика. Не занятые в пьесе актеры, рабочие, портные, музыканты и сам мастер Шекспир собрались перед сценой, чтобы мы почувствовали, на что будет похоже само представление.

— Не забывайте, что ее величество усадят в центре, — уверенно говорит Ник Тули. Он-то уже множество раз выступал перед королевой и двором. — Зрение у нее уже не то, что прежде, да и слух тоже, так что она устроится поближе. По сторонам рассядутся ее фрейлины. Займут весь первый ряд. За ней с одной стороны будут сидеть аристократы с женами, с другой — самые любимые придворные, за ними — министры, а позади всех — стража. На худших местах, понятно. — Он переглядывается с Бёрбеджем, оба ухмыляются. — Все эти стражники побывали на дюжине пьес, но вряд ли увидали хоть одну.

Эти сведения куда полезнее, чем он думает.

До конца репетиции мы успеваем пройти примерно половину пьесы. Солнце клонится к раннему зимнему закату, тени становятся длиннее, стелются по сцене. Я спрашивала Райтов, почему нельзя просто зажечь свечи или факелы и продолжать репетицию, а они объяснили, что рискованно разводить огонь в театре, где одна-единственная искра может сжечь все здание.

Мы все толпимся в гримерной. Актеры, рабочие, портные, музыканты. Нас, может быть, человек сто. Но мне все равно, что сто, что тысяча — мне придется перед ними раздеться. Разумеется, в начале репетиции это тоже произошло, когда я переодевалась в сценический наряд. Но тогда людей было гораздо меньше. Почти все актеры либо ходили по двору, либо накладывали грим, либо разбирались с собственными костюмами. Никто на меня не смотрел. Может, и сейчас на меня никто не смотрит. Делать все равно нечего, и я решаю просто начать.

Туфли, бриджи, чулки и