Небо и земля - Виссарион Саянов

Очнулся он уже в больнице. Левая нога снова была в лубке и страшно болела.

— Как же вас угораздило? — спросил фельдшер.

— Что с ногой?

— Ничего, потерпите немного. Где это вас?

— На пожаре.

— Бывает же — пока потушат пожар, сколько людей передавят… Дела, — покачал головой фельдшер, — теперь придет у нас полежать, в больнице…

Победоносцев ничего не ответил…

…В палате было темно. Сиделка стояла у окна и смотрела на улицу.

— У меня к вам просьба, — сказал Победоносцев сиделке, когда она подошла к кровати и зажгла огонь, — напишите, пожалуйста, записку по адресу… я вам скажу… — Она написала под его диктовку записку и вышла из палаты.

Победоносцев лежал на кровати, пересиливая боль, закрыв глаза, и медленно вздыхал. Послышались чьи-то шаги в коридоре. Он чуть приподнял голову. В палату вошла женщина в шуршащем шелковом платье.

— Глебушка! — вскрикнула она, протягивая к нему тонкие руки.

— Откуда узнала? — спросил он, забывая боль и видя только её прямой пробор.

— Ты же теперь знаменитый летчик, — ответила Наташа, садясь на стул, принесенный сиделкой.

— Записку отправлять? — спросила сиделка, с интересом прислушиваясь к их разговору.

— Нет, не надо, — ответил он, сердясь, что не может остаться с Наташей наедине. — Все-таки, как ты узнала?

— В газете была заметка о пострадавших при пожаре…

Он облегченно вздохнул, — снова вернулось к нему недавнее счастье.

Глава девятнадцатая

Победоносцев выписался из больницы утром и сразу же позвонил брату. Долго не отвечали, потом подошел к телефону человек с незнакомым резким голосом и равнодушно ответил:

— Нет дома. Еще не приехал.

Голос был незнаком, хрипловат, и все-таки Глеб почему-то сказал:

— Звонит брат его, Глеб, позовите Сергея Ивановича к телефону…

Незнакомец долго не отзывался, потом Победоносцев услышал трудный, надрывистый кашель, и через несколько минут обычным, знакомым, ласковым голосом брат сказал:

— Глебушка? Здравствуй!

— Но это же свинство, Сережа, — рассердился Глеб, — я чуть не умер, лежал в больнице, и хоть бы ты зашел, навестил меня… Один-одинешенек…

Брат снова замолчал, — должно быть, думал о чем-то. Глеб сердито кричал в телефон, и Сергей ответил, наконец, растерянно и беспомощно:

— Да, нет, почему же… Прошу тебя, приезжай ко мне. Очень хочется повидаться с тобой.

Победоносцев шел, опираясь на палку, — еще болела нога, и приходилось отдыхать на трудных подъемах. На набережной, возле моста, раскинулся Грибной рынок. Глеб увидел бочонки с квашеной капустой, огромные светло-желтые связки лука, моченые яблоки, в ноздри ударил густой, кисловатый запах базара, — после больничной еды соленые, моченые, квашеные овощи казались особенно вкусными и привлекательными. Пройдя мимо бочонков и банок с огурцами, купил четыре моченых яблока и съел их тут же, жадно, почти не разжевывая.

Все, что встречалось на пути, казалось слишком ярким и светлым. Победоносцев медленно шел по мосту. По зеленому отлогому берегу Москвы-реки бегали мальчишки. Лодка плыла по реке.

Брат жил во втором этаже старого деревянного дома.

В комнате брата было темно и неуютно. Сережа лежал на диване, закрыв лицо руками. Услышав шаги, он приподнялся на локте и слабым, простуженным голосом проговорил:

— Как же ты вытянулся, Глебушка, какой громадный стал… Рад, очень рад тебя видеть…

Они расцеловались, и Глеб сел на диван рядом с братом. Сережа неумело, двумя пальцами скручивал самокрутку и молчал. Глеб с удивлением смотрел на него и не мог понять, почему брат стал таким молчаливым и неприветливым.

— Не болен ли ты часом?

Сережа защелкал пальцами.

— Нет, здоровье у меня хорошее…

Они опять помолчали. Глебу показалось, что брат тяготится его присутствием.

— Может, я напрасно пришел?

— Нет, почему же… Устраивайся на соседнем диване, — потом поговорим, а пока помолчи, я хочу отдохнуть немного…

Одутловатый, с отечными щеками и красными опухшими веками, небритый, усталый, Сергей казался сегодня очень постаревшим. Глебу стало жалко брата, он обнял его за плечи и тихо сказал:

— Не грусти, Сережа, я тебя очень прошу… Взгляну на тебя — и почему-то расстроюсь…

Сережа ничего не ответил. Глеб лег на соседний диван, взял со стола последнюю книгу «Русской мысли» и занялся чтением. Нога еще болела. В комнате было холодно — в открытую форточку дул ветер, трепал и пузырил занавеску. Несколько минут Глеб боролся с дремотой и вдруг почувствовал, что немеют плечи, руки. Он заснул.

Услышав тоненькое прерывистое сопение брата, Сережа, притворявшийся спящим, спрыгнул с дивана, надел пиджак и подошел к окну. В окно был виден низкий деревянный переулок с маленькими палисадниками, с пестро раскрашенными скворешнями, с флюгерками на крышах, с петушками на ставнях, — Сережа жил в тихом московском дворике.

…Глеб проснулся вечером. В комнате было темно.

— Сережа! — крикнул Глеб. Никто не отзывался.

Сергея в комнате не было… Глеб хотел зажечь настольную лампу, но фитиль коптил и наполнял комнату противным запахом гари: в лампе не было керосина. Глеб походил по комнате, потом снова почувствовал усталость, лег на диван и часа полтора прислушивался к шагам в коридоре. Очень хотелось есть. Глеб снова встал и, чиркая спичками, обшарил комнату, но не нашел ничего съестного.

«Нечего сказать, хорош, — рассердился Глеб, — приехал я к нему, а он убежал и не сказал ни слова, — хотя бы записку оставил».

Идти одному в трактир не хотелось, и Глеб начал уже раздеваться, как вдруг по коридору послышались чьи-то медленные, неуверенные шаги.

«Должно быть, Сережа», — подумал он и подошел к двери.

Постучали в соседнюю дверь, и Глеб снова сел на диван.

В коридоре громко заговорили, Глеб услышал незнакомый шепелявящий голос. В дверь постучали.

— Глеб Иванович Победоносцев?

Глеб открыл дверь и увидел посыльного, протягивающего небольшой запечатанный конверт.

— От брата. Просили зайтить вас. Ждут в отдельном кабинете в «Мавритании».

Зная привычку брата к спокойной, уединенной жизни, Глеб удивился.

— Да не ошиблись ли вы?

— Никак нет, обратно же приказали и на словах передать…

Глеб наскоро оделся, пригладил волосы щеткой, запер дверь и вышел из дома. Извозчик долго трусил по кривым переулкам, и только через полчаса Глеб приехал в «Мавританию». Его уже ждали. Швейцар, снимая фуражку, спросил:

— Не господин ли Победоносцев будете? Пожалуйста, налево, милости просим…

В завешанном тяжелой портьерой отдельном кабинете, за столом, заставленным закусками и вином, сидел Сережа. Он был сильно навеселе, — впервые в жизни видел его Глеб таким взъерошенным и разъяренным.

— А, Глебушка, — сказал он, — рад, что ты приехал, я без тебя соскучился. Я тебе заказал стерляжью уху… Ну, расскажи, пока её принесут, как ты жив и тому подобное.

— Наконец-то догадался спросить. Я думал, что тебя раньше заинтересует моя жизнь…

— Раньше? Ну, знаешь ли, я не виноват, раньше настроения не было. Я по газетам немного следил, в общих чертах мне твои дела известны, рад, что ты наконец выдвинулся в первые ряды русских летчиков… А вообще-то тяжело тебе, должно быть.

— Очень тяжело. Хозяин мой когда-то дружбу со мной свел, а теперь охамел совсем. А я не могу из авиации уйти, учиться другому делу не хочу… — Он помолчал несколько минут, нервно теребя край скатерти.

— Знаешь, — сказал Сергей, медленно потягивая соломинкой крюшон, — я за последние дни передумал всю свою жизнь. И о тебе думал, ведь ты мне особенно дорог. Где теперь отец, не знаешь?

— Лена писала, что он на днях снова на Восток уехал.

— Постарел он?

— Не сильно. А я забыл поблагодарить тебя, Сережа, за помощь. Разве бы я без тебя стал летчиком…

— Пустое… Я отцу сегодня письмецо отправил. А маму ты помнишь?

— Маму? Нет, я мало видел её. Мы ведь с Леной до сих пор не знаем, почему она живет отдельно от нас… Я хотел было у тебя спросить…

— Трудная история, — вздохнув, ответил Сергей. — Семья у нас была неустроенная, мать с отцом жила недружно, он мало думал о доме, не сумел заинтересовать её своей работой, — вот и начался разлад в семье. А кончилось все разъездом… Разошлась она с отцом, когда мы еще детьми были, влюбилась в одного, как и сам отец мне говорил, хорошего человека. Отец резок был с ней, обидел, оттолкнул окончательно от себя, как раз в те дни, когда нужно было стать мягче. А человек, к которому она ушла, вдруг заболевает какой-то тяжелой болезнью, если не путаю, вроде туберкулеза позвоночника. Вот и лежит он многие годы неподвижно, а она — у его кровати сиделкой. Так что счастья у неё во второй семье нет.