Майн Рид: жил отважный капитан - Андрей Танасейчук

Очутившись на острове, мы обнаружили, что он весь густо порос сассапарелем — колючим кустарником; лесом эту растительность назвать было нельзя, поскольку даже самые высокие деревья едва достигали пяти-шести метров в высоту. Но растительность была разнообразной, преобладали тропические ее виды; всеобщее внимание привлекло так называемое «индийское каучуковое дерево». Не могу сказать, было ли это на самом деле настоящее Siphonica elastica, но похоже на то или какая-то родственная ей разновидность.

Особенностью острова, что, вероятно, и делало его весьма привлекательным для пиратов и контрабандистов, было наличие на нем пресной воды. Почти в самом центре его, на высоте не выше шести футов над уровнем океана, находится нечто вроде колодца. Вырытый в песке, он имеет не более шести футов в глубину. Вода в нем, по не вполне понятным законам гидравлики, опускается и поднимается вместе с приливом. На вкус она слегка солоновата, но все мы ею наслаждались — видно, потому, что долгое время вынужденно обходились водой из бочек на транспортах. Подле этого колодца пираты оставили нам своеобразный привет: там мы отыскали изъеденные ржавчиной старый мушкет и шомпол, а рядом лежал непогребенный человеческий скелет — возможно, то была одна из жертв морских разбойников.

На Лобос высадились 1-й Нью-Йоркский полк (Майн Рид ошибается: это был 2-й Нью-Йоркский полк. — А. Т.), добровольцы из Южной Каролины, 1-й и 2-й Пенсильванские полки и т. д. и т. д. Одной из целей этой высадки было дать этим подразделениям возможность для тренировки, насколько позволит время, перед тем как десантироваться на мексиканское побережье. Но, едва оказавшись на берегу, мы поняли, что места для такой тренировки здесь нет — пространства не хватит даже для того, чтобы одну часть выстроить в линию, если только она не растянется цепочкой вдоль берега.

По обнаружении этого тотчас были приняты меры — необычную картину можно было наблюдать, видя, как сотни людей в мундирах, орудуя топорами и мотыгами, рубили и резали, даже офицеры, размахивая саблями, расчищали заросли сассапареля острова Лобос; то была сцена, исполненная энергии, не без отдельных вспышек возбуждения, когда то тут, то там змея, скорпион или ящерица, вдруг лишившись своего укрытия и пытаясь скрыться, влекли к себе множество безжалостных врагов. Через некоторое время таким образом удалось расчистить достаточно места для устройства лагеря и плаца. Вскоре поднялись ряды солдатских палаток и офицерских шатров; каждый ряд формировал батальон, из них складывались полки; каждый полк был отделен от другого.

Должно быть, пираты былых времен нередко пьянствовали на Лобосе, отмечая удачный набег, но и они едва ли веселились с таким же размахом, как мы. Наши квартирмейстеры вкупе со шкиперами доставивших нас судов, не забывая о своей выгоде, щедро делились с нами запасами своих магазинов; множество бутылок шампанского было откупорено на Лобосе; думаю, и сейчас на этом богом забытом острове можно разглядеть полузасыпанные песком батареи из пустых бутылок.

Тот, кому интересна наша жизнь на острове Лобос, — замечает автор воспоминаний, — найдет более детальное ее описание в моей книге «Вольные стрелки»; я назвал ее романом, но она основана на реальных событиях». Последуем совету писателя и заглянем в его книгу.

Из романа следует, что Рид оказался в передовой партии высадившихся на остров. Солдаты и офицеры его полка расчищали место для будущего лагеря, готовили пространство для других подразделений, которые прибыли несколько дней спустя.

«Через несколько дней, — пишет Рид, — на необитаемый до того островок высадились шесть полков, и военный шум заглушил на нем все звуки. Все эти полки состояли из совершенно необученных новобранцев, и мне, наравне с прочими офицерами, пришлось, прежде всего, «обтесать» своих людей. Бесконечная муштра шла с утра до ночи, и тотчас же после ранней вечерней поверки я с радостью забирался в палатку и ложился спать, насколько можно спать среди бесчисленных скорпионов, ящериц и крабов».

Нашлось место в романе и упомянутой в воспоминаниях пирушке — она состоялась 22 февраля 1847 года; офицеры праздновали день рождения Джорджа Вашингтона: «Офицеры пели песни, рассказывали забавные истории, провозглашали тосты. Так под звуки песен и звон стаканов, под веселые разговоры и заздравные восклицания, в бесшабашном разливе вина и шуток промелькнула ночь». Все сознавали, что впереди были война и смерть, и это, должно быть, придавало веселью особую бесшабашность. Рид пишет: «Многие из юных сердец, бившихся надеждой и пылавших честолюбием, праздновали в ту ночь последнее 22 февраля в своей жизни. Половина присутствовавших не дожила до следующего года».

Тем не менее среди эмоций, обуревавших молодого офицера, доминировал все-таки восторг. Его состояние красноречиво иллюстрирует пассаж, в котором Рид описывает свои впечатления той ночи: «Живописная и величественная картина открылась передо мной, и я невольно задержался, любуясь. Яркая тропическая луна стояла в безоблачном темно-синем небе. Под ее светом звезды бледнели и были еле видны. Отчетливо выделялись лишь пояс Ориона, Венера да лучистый Южный Крест. От моих ног и до самого горизонта по морю тянулась к луне широкая, прямая серебряная дорога; ее прерывала линия кораллового рифа, над которым кипел и искрился фосфористым блеском прибой. Риф простирался во все стороны, как бы опоясывая островок огненным кругом. Только над ним и двигались волны, словно гонимые невидимой и подводной силой: дальше море было тихо и подернуто лишь легкой рябью. С южной стороны в глубокой гавани стояла на якорях сотня кораблей на кабельтов друг от друга; кузова, мачты и снасти разрастались под трепетным и обманчивым светом луны до гигантских размеров. Все корабли были неподвижны, словно море превратилось в твердый лед. Флаги безжизненно обвисли вниз, прилипая к мачтам или обвиваясь вокруг фалов. А выше, на пологом склоне, раскинулись длинные ряды белых палаток, сиявших под серебряным светом луны, как снежные пирамиды. Из одной палатки просвечивал сквозь полотно желтый свет; должно быть, какой-то солдат сидел там, устало чистя ружье или до блеска натирая медную пряжку пояса. Изредка между палатками мелькали неясные человеческие силуэты: то возвращались от полковых товарищей запоздалые солдаты и офицеры. Другие силуэты прямо и неподвижно стояли вокруг всего лагеря, на ровном расстоянии друг от друга, и луна поблескивала на их сторожевых штыках. Отдаленный плеск весла, долетавший с какой-ни-будь шлюпки, тихий рокот прибоя, время от времени — оклик часового «Кто идет?» и затем тихий разговор, стрекот цикад в темной чаще, вскрик морской птицы, спугнутой подводным врагом со своей влажной постели, — вот и все звуки, нарушавшие глубокое молчание ночи».