Косыгин - Виктор Андриянов

Н. Вознесенского, первого зама Сталина в правительстве, председателя Госплана, члена Политбюро, А. Кузнецова, секретаря ЦК ВКП(б), М. Родионова, Председателя Совмина РСФСР и других (всего судили около 200 человек) обвинили в попытке антиправительственного заговора и измене Родине. Седьмого марта 1949 года ЦК ВКП(б) утвердил постановление Политбюро ЦК ВКП(б): «В связи с постановлением Совета Министров СССР от 5 марта с.г. о Госплане СССР — вывести т. Вознесенского Н. А. из состава Политбюро ЦК ВКП (б)». Следующий пункт в этом же протоколе «О т.т. Кузнецове А. А. и Родионове М. И.: «Освободить т.т. Кузнецова А. А и Родионова М. И. от обязанностей членов Оргбюро ЦК ВКП(б)».

Кто бы мог подумать о таком повороте судьбы! Всего два года назад ЦК принял предложение самого Сталина: «ввести в состав членов Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Вознесенского Н. А.». Всего год назад Кузнецов докладывал пленуму о наркоме авиапромышленности Шахурине: «Также вносится предложение вывести из состава членов ЦК Шахурина. Он осужден, сидит в тюрьме». В протоколе пометка: «Голоса с мест. Правильно». Тогда же одним махом расправились с маршалом Жуковым. Докладывал Жданов: «Он, по моему мнению, рано попал в Центральный Комитет партии». Больше ничего по существу не сказал товарищ Жданов, но проголосовали за его предложение единогласно. Досталось Ивану Михайловичу Майскому, академику, известному дипломату, послу СССР в Великобритании в 1932–1943 годах, затем заместителю наркома иностранных дел, участнику Крымской и Берлинской международных конференций. «Малопартийный человек», — молвил о нем Жданов.

Постановление о Вознесенском, принятое опросом членов ЦК ВКП(б) от 7 марта 1949 года, первоначально должно было быть подписано Сталиным. Он перечеркнул слова «Секретарь ЦК» и написал: ЦК ВКП(б) (РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 20. Л. 227). Документ разослали членам и кандидатам в члены Политбюро: т.т. Андрееву, Берия, Булганину, Ворошилову, Кагановичу, Косыгину, Маленкову, Микояну, Молотову, Сталину, Хрущеву, Швернику. Отдельной строкой — тов. Вознесенскому.

За месяц с небольшим до этого Маленков и Берия предлагали Сталину создать Дальневосточное и Среднеазиатское Бюро ЦК ВКП(б) и направить туда соответственно Кузнецова и Вознесенского. 28 января 1949 года Политбюро приняло решение: «В связи с утверждением тов. Кузнецова А. А. секретарем Дальневосточного Бюро ЦК ВКП(б) освободить его от обязанностей секретаря ЦК ВКП(б)». На этом затея с бюро и завершилась. Стражи законности из Комиссии партийного контроля доложили, что «в Госплане СССР на протяжении ряда лет в период работы Вознесенского Н. А. председателем Госплана пропало большое количество секретных документов, составляющих по своему содержанию государственную тайну». Далее в записке говорилось о кадрах:

«…в аппарате Госплана оказалось много лиц, не внушающих политического доверия, привлекавшихся органами советской власти к судебной ответственности за политические преступления, поддерживающих сомнительные связи с родственниками, проживающими за границей. При таком положении в Госплане СССР нет гарантии, что пропавшие документы не попали в руки агентов иностранных разведок».

Наверное, и в самом деле в бумагах Госплана не было должного порядка, но уж к агентам иностранных разведок они точно не попали. Иначе не было бы этой оговорки: нет гарантии… А кто может дать такую гарантию? Но вывод следовал самый суровый.

«ЦК ВКП(б) постановляет:

1. За нарушение советских законов об охране государственной тайны и создание в аппарате Госплана СССР разлагающей обстановки попустительства виновника утери секретных документов Вознесенского Н. А. исключить из состава членов ЦК ВКП(б).

2. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9.VI.1947 г. и ввиду особой серьезности нарушений закона в Госплане СССР, предать суду Вознесенского, как основного виновника этих нарушений, а также бывшего заместителя Председателя Госплана СССР Панова, заместителя председателя Госплана Купцова, нач. отдела кадров Орешкина и начальника 5-го отдела Госплана Белоуса, которые несут ответственность за пропажу секретных документов и за непринятие мер к сохранности секретных документов.

3. Предложить Генеральному прокурору СССР т. Сафонову произвести необходимое следствие по делу пропажи секретных документов в Госплане СССР».

За дело взялись мастера сыска.

За год до этих трагических событий Косыгины выдали замуж дочь. Свадьба Людмилы Косыгиной и Джермена Гвишиани пела-играла 24 января 1948 года. Среди гостей был Алексей Кузнецов. Косыгин работал с ним в Ленинграде, они дружили семьями. Алексей Александрович был женат на двоюродной сестре Клавдии Андреевны.

«Мы, ничего об этом («Ленинградском деле». — В. А.) не зная, — вспоминал Д. Гвишиани, — только видели по состоянию обычно чрезвычайно сдержанного Алексея Николаевича, что произошло нечто ужасное. Позже Клавдия Андреевна сказала нам с Люсей:

— Случилась большая гадость — Алексея Александровича арестовали».

В череде обвинений, предъявленных Вознесенскому, значилось и незаконное хранение оружия — в сейфе оказался пистолет, скорее всего подаренный во время войны.

«Алексей Николаевич тогда же предложил:

— Знаешь что, давай соберем, что у нас есть. И выбросим. Всякое может быть.

У меня был маленький, старый, полученный в подарок браунинг. В юности я неплохо стрелял из пистолета и малокалиберной винтовки и даже имел грамоты за участие в соревнованиях по стрельбе. У Алексея Николаевича был вальтер и еще какой-то пистолет, оставшийся с военного времени. Под видом рыбалки мы сели в лодку и утопили все это в Москве-реке.

Примерно в то же время, когда мы уже знали о судьбе Кузнецова и других, Алексей Николаевич сказал нам с Люсей:

— Знаете, ребята, а меня ведь тоже могут арестовать, тем более что на следствии по этому делу многие дают на меня показания.

Об этом он знал как кандидат в члены Политбюро: всем им по утрам клали на стол размноженные копии протоколов допросов, причем в экземпляре Алексея Николаевича кто-то подчеркивал красным карандашом фамилию: «Косыгин». Он тут же садился и писал подробное объяснение Сталину: «категорически отрицаю эти факты…», «в это время я находился там-то…», «этого не могло быть по таким-то и таким- то причинам», «показания надуманны…»

Как бы то ни было, каждое утро, уезжая на работу, обняв Клавдию Андреевну, расставаясь с нами, он говорил: «Прощайте» и напоминал о заранее обговоренных условиях, как нам быть, если с ним что-то случится.