Убийство в стиле - Гилберт Адэр

— С начала? — подчеркнуто рекомендовала Летиция.

— С начала? — повторила она задумчиво. — Да, милочка, обычно это наиболее разумный выбор. Но встает вопрос, с чего, собственно, начинается наша история? Проблема этого преступления заключалась в том, что в отличие от убийства в ффолк-Мэноре, где имелась, хотя бы по видимости, уйма подозреваемых и мотивов, здесь крайне долго не было ни тех, ни других. И только когда мы с Юстесом сделали несколько шагов назад во времени, мы наконец сделали значительный шаг вперед, если вы понимаете, о чем я. И только с этого момента дело начало обретать смысл.

Это проблема, которая тяготеет над многими «Ищи убийцу!», — продолжала она, не обращая внимания на тоскливую надежду своих слушателей, что хотя бы раз она соблаговолит придерживаться темы, — даже, признаюсь, над горсткой из моих. В реальной жизни семя буквально каждого серьезного преступления, и не только убийства, бывает посеяно задолго до его совершения. Однако одно из нерушимых правил «Ищи убийцу!», главнейшая статья контракта между писателем и читателем, требует, чтобы убийство было совершено — или хотя бы состоялась его попытка — в пределах первых двадцати — тридцати страниц книги. Отложить его до середины было бы серьезным испытанием терпения читателя. Правду сказать, случись такое в каком-нибудь моем «Ищи», мои читатели к сотой странице, вероятно, засомневались бы, что убийство вообще произойдет, оправдывая иллюстрацию на обложке.

Более того, — добавила она, — самой мне никогда и в голову не пришло бы сделать убийцей ближайшего друга и наперсника детектива, кого-то, с кем читатель может идентифицировать себя, как выражаетесь вы, критики. — Она обернулась к Филиппу Франсэ: — Ну как дать главную роль в фильме знаменитой звезде и убить ее в первых же кадрах? Так не положено, решительным образом не положено. Даже Фарджион не посмел бы принять такой вызов.

Но хватит обобщений. Вернемся к убийству Коры как таковому. Если мы предположим, как поначалу и предполагали, будто оно — начало нашей истории, то оно оборачивается абсолютно бессмысленным преступлением. Даже хотя пятеро присутствовавших на съемочной площадке — Рекс Хенуэй, Леолия Дрейк, Гарет Найт, разумеется, вы, Летиция, и вы тоже, мсье Франсэ — получили удобный случай начинить ее фужер ядом, ни у кого из них… ни у кого из вас не было того, что хотя бы отдаленно могло сойти за мотив.

Нет, мне скоро стало очевидно, и Юстесу тоже, — поспешила она добавить, — что Кора, если я могу так выразиться, вошла ненароком в разгар реального преступления, ну, как мы все входим в кинозал, когда фильм давно начался.

Собственно говоря, Юстесу первому пришла в голову идея, что между смертью Коры и смертью Фарджиона может существовать некая связь. Он даже пошел дальше, предположив, что Кора была ошибочной жертвой. Иными словами, если предположить, что смерть Фарджиона не была следствием несчастного случая, как все изначально предполагали, то становится ясно, что каждый из тех же пяти подозреваемых, которых я назвала, имел куда более весомый мотив убить его, чем ее.

Хенуэй — потому, что он почти наверное получил бы шанс стать режиссером фильма. Леолия — потому, что она была любовницей Хенуэя, посулившего ей главную роль в любом фильме, какой ему доведется режиссировать. Найт — потому, что, как он сам нам сказал, Фарджион практически шантажировал его из-за его злополучной встречи (тут она не удержалась, чтобы не одарить Колверта злокозненным взглядом) с молодым привлекательным бобби. Вы, Летиция, — потому, что Фарджион пытался изнасиловать вас. А вы, Филипп? …кстати, можно мне называть вас Филиппом? учитывая все, что нам довелось пережить вместе?

— Но да, — ответил критик с галльской галантностью. — Я буду весьма почтен.

— Благодарю вас и продолжаю. Вы, Филипп, — потому, что Фарджион хладнокровно украл у вас сюжет «Если меня найдут мертвой».

Она смочила губы еще одним глотком шампанского.

— Просто, как дважды два четыре — во всяком случае, так казалось. Но только, как вскоре предстояло обнаружить бедному Юстесу, у каждого из этих подозреваемых было алиби на время предполагаемого убийства Фарджиона.

И тут вы наталкиваетесь на главный парадокс этого дела. Те же пятеро, у кого был удобный случай убить Кору, но не было мотива ее убивать, все имели мотив убить Фарджиона, но не имели удобного случая. Так что это никуда не привело.

И все же хитроумное прозрение Юстеса, каким заблудшим оно ни оказалось, послужило одной полезной цели.

— Ну, благодарю вас за это, Эви, — ловко ввернул старший инспектор.

— Оно натолкнуло меня на то, что в конечном счете оказалось верным направлением. Оно заставило меня осознать, что начало истории имело место, как я говорю, задолго до убийства Коры.

Пока мы вели свое расследование, имя, на которое мы постоянно натыкались, было Аластер Фарджион. Все словно бы так или иначе вращалось вокруг него. И что еще любопытнее, дело по сути начало обретать сходство с его фильмами — в особенности для Юстеса и меня. По воле судьбы в вечер, когда в Хеймаркете давали мой розыгрыш на тему «Ищи убийцу!», мне выпала тягостная обязанность сообщить Коре о его смерти — прекрасный пример «выкрутасного начала», излюбленного самим Фарджионом.

Аластер Фарджион… — пробормотала она. — Это имя… имя, которое нам толком и известно-то не было до того, как Кора заговорила с нами о нем, под конец начало проникать во все пустые карманы наших жизней «Фарджи то», «Фарджи это», «Фарджи третье» — ничего кроме мы будто и не слышали, когда взялись за расспросы наших подозреваемых. Как указал мне Юстес, у них у всех находилось, что сказать нам о Фарджионе, куда больше, чем о Коре, тому факту вопреки, что их подозревали в убийстве Коры, а не Фарджиона. Меня все больше одолевало ощущение, что, если я хочу узнать подноготную убийства Коры, мне необходимо понять психологию индивида, с которым я никогда не встречалась, но чье имя с такой регулярностью возникало в процессе наших расследований. Тем не менее пока я все ближе знакомилась с этим человеком, пусть посмертно, — с его грубостью, с его ожирением, его неимоверным тщеславием, — одна сторона его натуры оставалась мне прискорбно неизвестной. Я не видела ни единого его фильма.

Почему это показалось мне столь важным? Ну, мне лучше, чем многим, известно, что не существует более сильной сыворотки правды, чем творческие выдумки. Хотя романисты — а я уверена, что и кинорежиссеры тоже — могут искренне верить, будто все в их произведениях чистый продукт их фантазии, правда — правда о их психике, их внутренних демонах имеет обыкновение просачиваться в текстуру произведения, в его оригинальность, точно так же, как вода всегда отыщет самую узенькую щелочку в половицах, самую крохотную дырочку, чтобы начать капать с потолка нижней квартиры.

Сама Эвадна теперь упоенно наслаждалась своими рассуждениями, буквально купалась в них. И таким звучным был ее голос, что, даже если она воображала, будто беседует исключительно со своими сотрапезниками, нетрудно было заметить, как ножи, вилки и ложки в руках обедающих за соседними столиками застывали на половине глотка, пока державшие их жадно подслушивали каждое ее слово. Вскоре весь «Плющ», включая официантов и кухонный штат, должен был начать следовать ходу ее рассуждений, пункт за пунктом.

— И вот, — продолжала она, так как никто не хотел или не смел ее перебить, — когда Филипп сказал мне, что «Академия» устраивает всенощный просмотр фарджионовских фильмов, я тут же поспешила с ним на Оксфорд-стрит и посмотрела их столько, сколько успела, пока меня не сморил сон.

— И к какому заключению вы пришли? — осведомился Том Колверт.

— Это, должна сказать вам, была крайне познавательная ночь. Поверхностно каждый фарджионовский фильм может показаться сходным со множеством фильмов того же порядка. Однако во всех них, будто водяной знак на банкноте, сквозит то, что я могу назвать только автопортретом их создателя.

И каким изобретательным, каким дерзким создателем он был! В «Загипсованном американце», например, есть потрясный эпизод, от которого мороз дерет по коже, когда герой, юный янки (он прикован к инвалидному креслу и потому может только слышать происходящее в комнате над ним) начинает прикидывать, что может вытворять его зловещий верхний сосед. Ну, так что делает Фарджион? Оштукатуренный потолок в комнате янки внезапно становится прозрачным, будто огромная стеклянная панель, так что мы в кинозале видим то, в чем он подозревает соседа.

Или «Как умирает вторая половина» — по словам Филиппа, фильм этот считается чуть ли ни самым блистательным его триллером. Вы знаете, он снял три отдельных варианта сюжета? Я сказала «отдельных», но на самом деле эти три фильма абсолютно идентичны, за исключением последних десяти минут, когда убийцей оказывается один из трех подозреваемых, но в каждом финале другой. И каждая из трех разгадок столь же логична, как и две остальные.