Дьявольский полк - Свен Хассель

Боб негромко запел. Вновь навел на меня бинокль.

Господи, не дай ему заметить меня в последние две минуты!

Он опустил бинокль и снова стал напевать.

Позади меня раздался грохот. Небеса разверзлись и изрыгнули огонь. Это заработали реактивные установки. Снаряды падали перед позициями американцев. Подобное впечатление могло бы вдохновить Листа на еще одну рапсодию. Я пошевелил пальцами ног. Кровообращение восстановилось. Если нога отнимется, это будет катастрофой. Я подтянул левую. В ней было больше силы для броска. Обстрел должен был прекратиться через пять минут.

Американский Боб не знал правил этой игры. Он свернулся калачиком на дне траншеи, страшась свистящих снарядов.

Я поглядел в сторону. Там был Порта, долговязый балбес. Его желтая шляпа выделялась, как лютик в зеленом поле. Я вытащил нож, который давным-давно взял у мертвого сибирского гвардейца.

Пора! Я бросился вперед. Пули жужжали мимо меня, будто разозленные осы, но я не боялся их. Это вела прикрывающий огонь наша пехота. Над бруствером появились каска и лицо американского Боба. Я сбил его в прыжке. Он неистово вскрикнул, пытаясь ударить меня в пах. Две пистолетные пули пропели мимо моей головы. Я вонзил нож ему в шею. Лицо его исказилось, изо рта хлынула, пенясь, кровь. Я оттолкнул ногой пулемет и бросил последний взгляд на американского Боба. Он зарылся пальцами в стену траншеи и, запрокинув голову, уставился на меня широко раскрытыми глазами. У меня возникло желание броситься на землю рядом с ним и утешить его, но у меня не было ни времени, ни права. Я был просто солдатом. И ударил ногой по его каске.

Из блиндажа появились два человека. Я вскинул автомат и дал с бедра очередь. Увидел, как Порта отвел назад руку, и в воздух полетели две гранаты. В блиндаже раздался глухой грохот. Над бруствером был виден желтый цилиндр Порты, вызов судьбе. Подбежали два американца. Теперь они были встревожены. Повсюду раздавались взрывы.

Возле меня приземлился Хайде. Американский сержант и трое рядовых бежали прямо на пули из наших автоматов. Мы пробежали по телам. Это был тот самый блиндаж, о котором говорил Одноглазый. Голубовато-желтые языки пламени вырывались из замаскированного ветками входа. Я интуитивно обернулся и увидел неистово бросающуюся на меня тень. Я наклонился и свернулся в клубок. Рядом со мной грохнулось тяжелое тело. Я выпустил в него две короткие очереди из автомата. Стрелял не поднимаясь, параллельно земле.

Но ему этого оказалось недостаточно. Он подскочил, как сжатая пружина. Я нанес ему два пинка в лицо. Его пальцы стиснули мне горло, и автомат у меня выпал. Я ударил его ножом в пах. Хватка его тут же ослабла, я успел выхватить из-за пояса пистолет и разрядил в него всю обойму. Я был сам не свой от страха.

Он был вдове больше меня. Потом он набросился на меня снова. Я был весь в крови. Острие ножа пронзило мне кожу между ребрами. Я перекатился, выхватил из голенища нож и раз за разом вонзал его в дрожащее тело. Пальцы его на моем горле ослабли. Тяжело дыша, я ударил его в живот носком сапога и каблуком по лицу.

Мимо нас пробежали двое. Из огнемета Оле Карлсона устремилась с шипением вдоль траншеи струя. Малыш схватил американца за грудки, швырнул на землю и затоптал. Я поднял свой автомат, сменил рожок и выпустил очередь в блиндаж. Там кто-то закричал. Я сорвал зубами кольцо с гранаты, сосчитал до четырех и бросил ее, шипящую, в черное пространство.

В небо поднялся шар зеленого света. Сигнал Барселоне! Теперь появится наша пехота, и под прикрытием ее огня мы пойдем вперед. Реактивные установки били по американским позициям по обе стороны от нас. Я увидел, как другие выскакивают из траншеи. Появился желтый цилиндр Порты. Потом серый котелок Малыша. Я со всех ног побежал за ними. Это была гонка со смертью. Наши замечательные артиллеристы клали снаряды прямо позади нас. Я поравнялся со Стариком, который, пыхтя, бежал вниз по склону. Просто чудо, что он был способен на это в его возрасте.

Показалась река. Нас поджидали двое итальянских десантников, одетых как бедные фермеры.

— Avanti, avanti![171] — прорычал один из них, доставая из камышей автомат.

Они побежали вперед, как марафонцы, нам едва удавалось не отставать от них. Потом итальянцы остановились и указали на реку.

— Вот здесь ваша переправа. Другие ждут вас на том берегу у разбитого распятия.

Легионер посмотрел на мутную воду. И обратился к итальянцам:

— Вы уверены? Я ничего не вижу.

Один из них с бранью вошел в реку. Вода доходила ему только до пояса.

— Мы помогали строить для вас подводный мост. Думаете, могли ошибиться?

Снаряды падали все ближе и ближе. Мы перешли реку колонной по одному. По воде молотили снарядные осколки. Мы спрятались в камышах на другом берегу, и Хайде перевязал Старику длинную царапину на руке.

— Все получилось легко и приятно, — со смехом сказал Порта.

— Ты находишь? — негромко произнес Старик. — Убийство никогда не доставляло мне удовольствия.

— Горе-солдат, — съязвил Малыш.

Старик снял автомат с предохранителя.

— Еще слово, убийца-психопат, и я пристрелю тебя, как собаку!

— Чего вы разошлись? — умиротворяюще сказал Легионер. — Либо убиваешь ты, либо убивают тебя. C'est la guerre![172]

— Я убил пожилого сержанта, отца семейства, — глухим голосом заговорил Старик. — Взял его записную книжку.

Он достал ее, потрепанную, раскрыл и показал нам захватанную фотографию человека в мундире. Рядом с ним стояла женщина, перед ними сидели три девочки и мальчик десяти — двенадцати лет с радостным лицом.

Поперек фотографии было написано по-английски: «Удачи, папа!»

Старик был вне себя. Бранил и нас, и весь мир. Мы позволили ему отвести на нас душу. Иногда случалось, что человек, которого ты убил, становился для тебя личностью, и тогда нервы могли сыграть с тобой скверную шутку. Нам оставалось только наблюдать за Стариком, чтобы он не сделал какой-то глупости — дезертировал или совершил самоубийство; и то, и другое могло иметь для его семьи весьма неприятные последствия.

Двадцать четыре часа спустя мы подошли к мосту. Охраняли его двое пехотинцев-канадцев. Малыш с Барселоной убили их. Сделано это было молниеносно. Мы оставили возле моста двоих наших. «Юнкерс-52», который должен был сбросить нам груз, прилетел с точностью до секунды, но едва сделал свое дело, из лунного света появились два «мустанга», и «юнкере» стал падать весь в пламени. Летчик выпрыгнул, но парашют не раскрылся.

— Аминь, — прошептал Хайде.

Мы перевалили через несколько холмов и залегли в укрытие, когда мимо проходил батальон шотландцев. У них были учения, они практиковались в стрельбе из пулемета и одиночных перебежках. Малышу не понравился сержант с большими рыжими свисающими усами; он сказал, что этот тип дурно обращается с подчиненными, и объявил, что убьет его. Успокоить Малыша нам удалось с большим трудом.

На другой день мы подошли к танкам. Решили отдохнуть перед тем, как приниматься за дело, и отправились в сосновую рощу. Там произошла яростная ссора из-за дележки консервов. Хайде оглушили гранатой, Барселоне располосовали ножом щеку сверху донизу.

Потом Старик обнаружил, что Порта с Малышом дергали золотые коронки, несмотря на запрет Одноглазого. Попади мы в плен, нас всех казнили бы из-за них. Это привело к побоищу. Легионер сделал свое знаменитое сальто и саданул Малыша сапогами в лицо.

После этого мы сели выпить. Опорожнили свои фляжки. Ссора началась снова, когда Легионер сказал, что мы просто-напросто игрушечные солдатики, отбросы из прусской навозной кучи.

— Ах, ты, тварь из легиона французов-сифилитиков! — заорал во весь голос Порта, забыв, где мы находимся. — Говоришь, тебя кастрировали? Никто не верит этому, мерин паршивый. У тебя все отвалилось из-за арабской музыки.

— Tu me fais chier[173], — крикнул Легионер и метнул нож в Порту. Лезвие пронзило тулью желтого цилиндра. Порта пришел в ярость.

— Порази, Господи, всех француженок сифилисом! — выкрикнул он, схватил автомат и разрядил весь рожок в землю перед ногами Легионера. Мы бросились прятаться от рикошетирующих пуль; совершенно перепуганные, прибежали оба наших охранника. Порта встретил их выстрелом и злобной руганью, едва не убив Оле Карлсона.

Вскоре мир был восстановлен, и мы начали играть в «ножички» боевыми ножами. Это единственная игра, в которой невозможно плутовать, поэтому она быстро нам наскучила, и мы принялись метать кости. Снова завязалась драка. Малыш пытался задушить Хайде удавкой из стальной проволоки, и у нас ушло четверть часа, чтобы привести того в чувство. Потом Барселона ударил ногой Оле Карлсона.

После этого интермеццо мы стали играть в «двадцать одно», но вскоре начали клевать носом. Укрылись сосновыми ветвями и попытались заснуть. Спать нам хотелось, но после шоколада с колой[174] сон никак не шел.