Играю втемную! (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич

— Значит, офицер, — загадочно улыбнулась Ольга, — и в каком же чине, если не секрет?

— Никакой не секрет, пока всего лишь лейтенант, еще и студент МУМ.

— О, сколько достоинств в одном человеке! — Съехидничала Каледина, впрочем, вполне безобидно на мой взгляд. — И воин, и ученый, а еще поэт и композитор.

«Еще в любви мне равных нет», — сам чёрт за язык тянул, но я с великим трудом все-таки воздержался.

— В таком случае, Владимир Прохорович, ведите меня в «Богему», — беря меня по-хозяйски под ручку, заявила дама. Давно хотела посетить это местечко, говорят, не самое плохое в столице.

— С вашего позволения, просто Владимир или Володя, — сказал, сгибая локоток так, чтобы девушке было удобно за меня держаться, а заодно продемонстрировать мощь своего бицепса.

— В таком случае, обращайтесь ко мне просто Ольга или Оля. — Каледина забавно хихикнула каким-то своим потаенным мыслям, и мы потопали в направлении «Ресторации Богема».

После того, как верхняя одежда была сбагрена пожилому гардеробщику (оно, конечно, можно было бы все убрать в мое внепространственное хранилище, но светить своими возможностями я не стал), Ольга умчалась в туалетную комнату приводить себя в порядок. Я присел на диван, внутренне посмеиваясь на себя из-за нелогичности своего недавнего поступка. Действительно, как-то все неожиданно получилось. Кстати, я даже не узнал о причинах её недавнего расстройства. Наверняка для этого были весьма серьезные причины, поскольку Ольга шла, пошатываясь, будто изрядно выпивши, к тому же рыдала едва ли не навзрыд. Для себя решил, что вопросов на сей счет задавать не стану. Захочет — сама расскажет.

Через четверть часа моя новая знакомая явила себя моему взору во всей своей обворожительной красе. Вообще-то, она и со следами слёзок на щеках не была дурнушкой, но, припудрив носик, и вовсе стала ослепительной красавицей. Модное габардиновое платье бирюзового цвета на ладонь выше колен подпоясанное узким кожаным темно-коричневым ремешком прекрасно подчеркивало достоинства её стройной фигурки, особенно аппетитную грудь и широкие бедра. На стройных ножках вместо сапог явно извлеченные из дамской сумочки аккуратные туфельки под цвет поясного ремня, ну или наоборот, пояс под цвет туфель. Сами сапоги были тут же мне вручены для сдачи в гардероб. Что же касаемо внешности Ольги, она предстала предо мной сногсшибательной дивой, слегка напоминавшей юную Марину Влади. Если объективно, француженка изрядно до нее не дотягивала.

Прочитав восхищение в моем взгляде, Каледина загадочно улыбнулась.

— Ну что же, господин рыцарь, начинайте развлекать даму, иначе я помру от тоски и скуки.

После того, как я назвался, администратор провел нас в главный банкетный зал ресторана и усадил за заранее сервированный напитками и холодными закусками столик. А неплохо тут. Потолки высокие, верхний свет приглушен, над каждым столиком персональный магический светильник внутри абажура успокаивающего зеленоватого цвета. На сцене струнный квартет аккомпанирует пианисту, виртуозно исполняющему попурри из МОИХ песен. Черт побери, теперь в этом мире, мне никуда не спрятаться от своего «музыкально-поэтического наследия». Ладно, пускай себе лабают — всяко лучше убогих поделок местных креативщиков от эстрады.

Не успели мы как следует устроиться за столиком, музыка на сцене прервалась. Откуда-то сверху на один из столиков упал луч, осветив компанию молодых людей двух юношей и трех девиц. Один из парней поднялся со своего стула и, отсалютовав публике наполненным золотистой жидкостью бокалом, провозгласил не совсем трезвым голосом:

— Господа, прошу минуточку внимания. Небольшое стихотворение, ниспосланное моей славной музой Верочкой Пименовой…

— Боже мой! — едва ли не одними губами восторженно прошептала Оленька. — Да это же сам Пантелеймон Заславский!

Тем временем, насколько я понял, один из кумиров местной богемной публики начал с печальным видом декларировать свои вирши:

— Вчера свой дом я покинул, В которым не жил уже год. На лодке иль даже на льдине, Плыву без печаль и забот. Мне небо в овчину, Мне ветер в помощники…

Далее водопады розовых соплей, абсолютно лишенные, на мой взгляд, какого-либо смысла. Подобной белиберды я еще в первой жизни богато бачив. Взять для примера произведение Кирсанова:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390}) Жил-был — я. (Стоит ли об этом?) Шторм бил в мол. (Молод был и мил…) В порт плыл флот. (С выигрышным билетом жил-был я.) Помнится, что жил…

Впрочем, эту дребедень я ему готов простить, поскольку песню на эти слова в свое время весьма неплохо исполнил Градский. К тому же, поэт является автором слов моей в этой реальности песни «У черного моря», за что Семену Исааковичу преогромное спасибо.

— Хрень какая-то. — Мой негромкий голос прозвучал будто раскат грома в не успевшем начать бурно аплодировать стихоплету зале. М-дя, зря я это сделал, ибо вместо того, чтобы осыпать поэта бурными овациями, ценители прекрасного, ополчились на хама, лишенного поэтического восприятия.

Со всех сторон в направлении нашего с Ольгой столика раздались сначала негромкие, затем всё более и более усиливающиеся вопли, из которых «неотесанная деревенщина», «грубый дурачина» были не самыми обидными. В принципе, вся эта кутерьма была бы мне по барабану, если бы в числе обиженных на меня не была соседка по столику. Оленька нахмурилась, её красивые глазки вновь начали лучиться от наполнявших их слез обиды за общепризнанного мастера слова и рифмы.

На мое счастье, ситуацию выправил сам Пантелеймон Заславский. Призвав разъяренную публику к спокойствию, он направил на меня полный иронии и укоризны взгляд. И с явной ехидцей в голосе сказал:

— Если молодой человек сможет лучше, пускай порадует уважаемую публику плодами, так сказать, собственного сочинения.

Ха! Прямо уел. Хочете виршей, их есть у меня. После того, как я поднялся со своего стула, яркий свет, льющийся из-под потолка упал на наш столик. Отсалютовав присутствующим на манер предыдущего выступающего бокалом игристого, дождался полной тишины и начал замогильным голосом:

— Под насыпью, во рву некошенном, Лежит и смотрит, как живая, В цветном платке, на косы брошенном, Красивая и молодая…

Когда закончил, находящиеся в зале люди какое-то время безмолвствовали. Я уже начал было думать, что трогательная история отчаявшейся найти свое счастье несчастной девушки не произвела должного действия на публику. Ан, нет. Сначала в тишине зала раздался один хлопок, за ним еще и еще, в итоге народ бушевал овациями, топотом ног, ударами столовых приборов по рюмкам, свистом и прочими проявлениями глубокой признательности. «Моё» творчество (да простит меня Александр Александрович Блок) было воспринято народом как надо. На просьбы исполнить что-нибудь еще, я в той же трагической манере продекларировал: «Я хочу быть с тобой», а в завершении выдал из все того же Ильи Кормильцева «Мне снилось, что Христос воскрес».

Обе славные вещицы народ моментально «всосал» и заценил весьма положительным для меня образом. Но более всего мне понравился завороженный взгляд просохших глаз Оленьки и её слегка приоткрытый от изумления и восторга ротик с двумя рядами зубов безупречной формы и безукоризненной белизны.

Раскланявшись уважаемой публике я уселся на стул и отхлебнув из бокала шипучего вина широко улыбнулся мадемуазель Калединой.