Украинский футбол: легенды, герои, скандалы в спорах «хохла» и «москаля» - Артем Франков

Влияние Владимира Щербицкого распространялось не только на Украину. История перехода в Киев форварда «Зенита» Олега Саленко даже стала частью исследования лос-анджелесского профессора Роберта Эдельмана «Серьезная забава. История зрелищного спорта в СССР». Начинался отрывок о Саленко с таких нелицеприятных строк:

«Накануне футбольного сезона 1989 года молодой форвард ленинградского «Зенита» и звезда молодежной сборной Олег Саленко попросил о переводе в киевское «Динамо». «Зенит» хорошо играл в предыдущем сезоне, но переживал серьезные внутренние трудности. Руководство команды противилось переходу, не желая терять одного из лучших игроков. Особенно их возмущал тот факт, что Лобановский, продавший нескольких своих зрелых игроков европейским командам, теперь пытался возместить потери за счет более слабых советских команд. Многим казалось, что Лобановский вообще смотрит на советский футбол как на подсобное хозяйство по выращиванию талантов для киевского «Динамо», которое потом будет извлекать из них прибыль, продавая за рубеж. Команды же, вырастившие игроков, не получали ничего. Протасов с Литовченко, к примеру, учились играть и лучшие годы своей карьеры провели в «Днепре». Однако не «Днепр», а «Динамо» (Киев) положило в карман внушительные суммы за их трансферы».

В итоге полмиллиона рублей, которые потребовал «Зенит» у «Динамо» – перестройка-то уже шла полным ходом! – Управление футбола снизило до 37 тысяч рублей. Это была первая легальная компенсация за трансфер игрока в истории СССР. Вот только «Зенит» без Саленко в следующем году с треском вылетел из высшей лиги. И на отношение к киевлянам в городе на Неве это не могло не повлиять. Московские клубы были в состоянии защитить своих игроков, у ленинградцев же влияния оказалось меньше.

В уже неоднократно упоминавшемся разговоре почти 20-летней давности с Базилевичем мы затронули и «партийную» тему:

– Вам, можно сказать, повезло – руководство компартии Украины было неравнодушно к футболу.

– Истинная правда. Благодаря помощи ЦККПУ и лично Щербицкого нам были созданы прекрасные условия для работы. Условия, оптимальные для той системы. Но парадокс заключался в том, что она умела и щедро одаривать, и властно отнимать. Зеленый или красный свет чьей-либо работе могла зажечь только она, эта система. В конце 73-го – дала нам с Лобановским возможность плодотворно работать. В 76-м – опустила передо мной шлагбаум.

Недаром считается, что кризисные моменты становятся в судьбах людей определяющими. Кого-то ломают, сбивают с изначально избранного пути, кого-то лишь делают крепче. «Все, что не убивает, делает нас сильнее», – изрек как-то Ницше, и эта максима красовалась на купленной мною футболке с эмблемой «Ювентуса» в тот момент, когда «Старая Синьора» за коррупционные прегрешения была изгнана в серию В. А Валерий Газзаев – нет у меня никакой уверенности, что он стал бы обладателем Кубка УЕФА, если бы почти двумя годами ранее не проиграл бы в квалификации Лиги чемпионов скромнейшему македонскому «Вардару». И отправился в отставку после золотого сезона ЦСКА, чтобы вновь быть призванным под красно-синие знамена полгода спустя…

В 76-м, спустя год после фантастического триумфа, команда ультимативно потребовала отставки Лобановского и Базилевича. В результате компромисса Базилевич ушел и больше ничего по большому счету не добился. А Лобановский остался – чтобы взять еще один Кубок кубков, серебро чемпионата Европы, шесть чемпионских титулов в СССР и пять – в Украине, выйти в полуфинал Лиги чемпионов уже с поколением Шевченко и Реброва…

А если бы в тот момент все решили наоборот? Ведь оба делили полномочия, и повернуться могло по-всякому.

По утверждению Каневского, в игровые годы Лобановский и Базилевич не были такими уж близкими друзьями: будущий мэтр больше общался с Соснихиным, Трояновским. «Дружба с Базилевичем началась у него в более зрелом возрасте», – говорит житель Нью-Йорка.

Сам Базилевич, отвечая на мой вопрос о рождении их тренерского тандема, однако, говорит:

– Я верю в предопределенность, в судьбу. Какое-то сверхпровидение объединило нас. Мы были друзьями, играли вместе, потом стали тренировать разные клубы. И вдруг пришла нам в голову эта идея – объединить усилия. Мы плыли против течения, и как бы оба заняли круговую оборону. А в силу того, что мы очень разные по темпераменту и характеру – дополняли друг друга. И, объединившись, стали работать на принципиально новом уровне. Спорили нередко – но это были интеллигентные дискуссии, в них не присутствовали упрямство и нежелание слушать собеседника.

– Был ли кто-то из вас все-таки чуть главнее? Кто имел право решающего голоса?

– Формально ответственность лежала на Лобановском. Но ни один вопрос не решался без взаимного согласия.

Буряк, однако, в нашем разговоре сказал, что команда считала главным Лобановского.

–  Официально, может быть, они оба и были наравне, номы-то главным считали Лобановского. Они были друзьями, но мы чувствовали, что Лобановский более авторитетен, и главные решения остаются за ним.

А о самом взрыве в августе 76-го Буряк высказался так:

– Сейчас, спустя много лет, я понимаю величие Лобановского. Но тогда мы смотрели на вещи несколько по-иному, и нам трудно было понять, что он тоже живой человек и имеет право на ошибку. К тому же нашлись околофутбольные люди, которым было выгодно накалить обстановку вокруг команды, а попросту – ее развалить. Лобановский с Базилевичем после Олимпиады в Монреале хотели отчислить Мунтяна, Трошкина и Матвиенко, а мы пришли в Спорткомитет Украины и всей командой потребовали увольнения Базилевича и Лобановского. Без тренеров подготовились и вышли на матч с «Днепром». Проиграли – 1:3. И Щербицкий распорядился оставить Лобановского – он не мог допустить, чтобы команда диктовала свои условия. Были уволены Базилевич и Петрашевский.

– Жалеете о том взрыве?

– К нему все шло, но думаю, что можно было все обсудить внутри команды, не вынося на публику.

– Лобановский изменился после бунта?

– Может, стал чуть помягче к футболистам, но по большому счету он измениться не мог. Кто знает Лобановского, тот в курсе, что этот человек никогда не изменяет своим принципам.

Спрашиваю Хапсалиса:

– А вы, совсем тогда юный, были свидетелем того конфликта?

– Да, все молодые тоже на решающем собрании сидели. Лобановский дал высказаться всем, потом выступил сам. А затем встал второй секретарь ЦК компартии Украины Погребняк. И сказал, как отрезал: «Я выгоню вас всех, но Лобановский останется». Мне кажется, что аргументов у игроков тогда было недостаточно. Жертвой стал Базилевич, потому что кто-то один должен был уйти. Иначе снять напряженность не удалось бы.

«Кто-то один» – Хапсалис говорит то же, о чем думал я. Как оно все сложилось бы, оказавшись этот «один» – другим? Может, о мэтре Лобановском сегодня не говорили бы с восхищением не только в мире, но и в пределах бывшего Союза – ведь такого творческого материала, как в Киеве, ему нигде больше бы не предоставили? Размышлять об этом увлекательно. Но совершенно бессмысленно.

Пострадавший же – Базилевич – считает свою тогдашнюю отставку результатом нервной реакции «верхов» на их с Лобановским идею совместной равной ответственности за работу. Которая доходила до того, что, по рассказу журналиста Дэви Аркадьева в его книге «Эра Лобановского», даже интервью для еженедельника «Неделя» они давали ему вдвоем, попросив не разглашать, кто именно что сказал.

А уже приведенная выше фраза Базилевича о том, что система в 76-м опустила перед ним шлагбаум, имела под собой именно этот смысл.

– Вас устранили посредством известного бунта игроков? – спросил я Базилевича.

– Да это и бунтом назвать нельзя. Так, вполне обычный профессиональный рабочий конфликт. Вполне решаемый. Да ведь и игроки-то не требовали в ультимативной форме изгнания тренеров. Но это оказалось хорошим поводом для кого-то наверху «завернуть» наше дуэтное новаторство. Нас разлучили – Лобановский остался в «Динамо», меня попросили уйти. Это было очень обидно в чисто творческом отношении – шел интереснейший созидательный процесс, который искусственно был прерван.

Все сказанное об этом конфликте другими людьми свидетельствует, что он был куда серьезнее, чем его пытается представить Базилевич. В годы, когда только развалился Советский Союз (а тогда, напомню, мы с ним и разговаривали), на недавнюю систему можно было списывать все, что угодно. А дело, возможно, было в том, что Базилевич, по рассказу того же Дэви Аркадьева, резче Лобановского вел себя по отношению к игрокам – в частности, Блохину, с которым у него дошло до открытого конфликта. А вступать в прямое противоборство с обладателем «Золотого мяча» – невзирая на весь приоритет тренеров над игроками, тем более в Советском Союзе, – себе дороже. Это тоже, по терминологии Базилевича, впору было счесть «грубой стратегической ошибкой».