Медичи - Грегор Самаров

— Кардинал тоже думает, что вам предстоит серьезная борьба, светлейший Лоренцо, так как Джироламо не перестает возбуждать против вас гнев папы, и ему удалось склонить на союз неаполитанского короля Ферранте обещанием, что папа откажется от феодальных прав на королевство.

— Ферранте будет обманут так же, как и другие. Он всегда был способен попадаться на такие удочки и представляет для меня величайшую опасность. Если он поддержит своими войсками Рим, то борьба будет трудная, но вести ее все-таки надо.

— Поэтому кардинал находит, что вы должны, во что бы то ни стало, преодолеть могущество врагов, и самым лучшим союзником для этого будет король Франции Людовик.

— Я это знаю, — сказал Лоренцо. — Король Людовик ненавидит римский двор и всеми силами стремится подорвать его влияние, что и удавалось ему уже не раз, но мне страшно подумать, что французские войска придут в Италию. Зачем эта злополучная борьба? Неужели папа не мог бы быть духовным главой нации, соединенной в независимый союз, которая гордо заняла бы свое положение в Европе, вместо того чтобы служить, как теперь, средством для иноземных честолюбий?

— Я преклоняюсь перед вами, благородный Лоренцо, так как и в моей груди бьется итальянское сердце! — с детски смиренным выражением воскликнула Лукреция. — Но, по мнению кардинала, даже не нужно будет призывать французские войска, да и хитрый король Людовик, никогда не действующий открыто, вряд ли был бы к этому склонен, но может запугать неаполитанского короля. Держит же он в руках Анжу, короля Рене…

— Именно, именно! — вскричал Лоренцо. — Право, прелестная Лукреция, вы читаете политику Европы, как открытую книгу!

— Поэтому кардинал советует, прежде всего, обратиться к королю Людовику: он сумеет припугнуть короля Ферранте, и ваша борьба тогда легче окончится победой.

Лоренцо одобрительно кивнул головой и задумался.

— Наконец, кардинал советует вам еще тщательнее избегать всего, что может быть объяснено вашими врагами как оскорбление папского достоинства, и дать, таким образом, вашим друзьям в священной коллегии, к которым особенно принадлежит кардинал Эстутевиль, возможность употребить все их влияние для избежания разрыва и заключения возможного для вас соглашения.

— Советы кардинала действительно мудры, и я не могу достойно отблагодарить его за такое доказательство дружеского расположения.

— Кардинал просит вас поэтому твердо и неуклонно противиться планам графа Риарио и не бояться борьбы, если она неизбежна, но при этом стараться достигнуть соглашения. Если же оно недостижимо, то стараться обеспечить себе возможно легкую и верную победу. Для этого он предлагает нам совет и содействие, насколько это совместимо для него с повиновением папскому престолу.

— Но как это сделать? — сказал Лоренцо, качая головой, — Поверьте, что отсюда в Рим дорога тщательно охраняется и гонцы или письма от меня к его высокопреосвященству и обратно вряд ли будут доходить по назначению.

— Кардинал это предусмотрел, — отвечала Лукреция и добавила с задорной улыбкой: — Ведь мои письма к сестре о самых безразличных предметах на языке, понятном только для нас, не возбудят подозрений шпионов графа Джироламо. Никто не знает, что я здесь, и только вам известно мое имя.

— А вы остались бы здесь, — вскричал Лоренцо, — не согласились бы вести такую переписку? На такую великую услугу я и рассчитывать не смел.

— Кардинал прислал меня в полное ваше распоряжение, я же лично буду рада на деле выразить мою благодарность вашему дому за услугу, оказанную мне благородным Кознмо. Если вы хотите оказать мне гостеприимство, то я охотно буду служить вашему делу. Позаботьтесь о моем инкогнито, и чтобы как можно меньше людей видели меня. За моих слуг я ручаюсь.

Лоренцо встал, протянул ей обе руки и с волнением сказал:

— Вы действительно привезли мне добрые вести, благородная синьора. Когда со всех сторон окружают грозные враги, то верный друг является неоценимым сокровищем. Мой дом в вашем распоряжении, Кознмо проводит вас в ваши комнаты. Ты знаешь, — обратился он к Кознмо, — комнаты во флигеле, выходящие окнами в сад, где жила герцогиня Миланская, их надо убрать по желанию синьоры… Вы не увидите никого, кроме моей семьи и маленького кружка друзей, на которых я могу положиться. Отдохните с дороги, и дай Бог, чтобы радость и счастье посетили вас под моим кровом.

Он проводил ее до дверей, где Козимо подал ей руку и повел в ее помещение.

«Откуда ко мне эта дружба Борджиа? — подумал Лоренцо, оставшись один и в изнеможении опускаясь в кресло. — Мы дружелюбно встречались с ним, но я никогда не думал, что он первый в минуту большой опасности протянет мне руку помощи. Кардинал Родриго не такой человек, чтобы делать что-нибудь даром и без основания, а поддержка, которую он мне предлагает, может быть очень опасной для него… Ну, конечно, он ненавидит графа Джироламо, который держит себя повелителем в Риме и оскорбляет старинных аристократов своей заносчивостью, противился избранию Сикста, хочет вернуть Борджиа прежнее величие и помышляет, вероятно, когда-нибудь надеть тиару. Он мой друг, потому что Джироламо мой враг, и хочет на будущее обеспечить себе мою благодарность. Конечно, это так, а дружба, основанная на общей вражде, пожалуй, самая верная. Его совет разумен, а впоследствии может стать еще более полезным. Во всяком случае, он верит в мою будущность, значит, и мне не надо терять мужества».

Лоренцо позвал лакея и, опираясь на его руку, поднялся к матери.

— Мужайся, сын мой! — сказала донна Лукреция, обнимая его. — В тяжелом испытании все-таки видна рука Божья, спасшая тебя от убийц.

— Я не теряю мужества, матушка, и сделал все, что требовал в эту минуту долг к родине, поэтому прости, что только теперь пришел к тебе.

— Не говори об этом. Нужды отечества важнее матери! А Джулиано, наш бедный Джулиано!.. Он истек кровью под ударами проклятых убийц.

— Господь призвал его! — сказал твердым голосом Лоренцо. — Теперь не время скорбеть и оплакивать умерших. Я предвижу, что нас еще многое ожидает, на что потребуются все мои силы. В Риме не перестанут нас преследовать, то, что произошло, было лишь первым нападением… Но у меня и в Риме нашлись друзья. От тебя, матушка, у меня нет тайн…

И Лоренцо рассказал ей о кардинале Борджиа и передал свой разговор с красавицей Лукрецией. Лицо почтенной матроны приняло суровое выражение.

— Лукреция Фаноцца де Катанеи? — переспросила она, когда он закончил. — Это сестра любовницы кардинала. Такую гостью мне было бы нежелательно принимать у меня в доме.

— Ее сестра Роза Фаноцца, говорят, тайно обвенчалась с кардиналом, — возразил Лоренцо. — Ее дети носят фамилию Борджиа.

— Разве тайный брак кардинала, служителя церкви, не есть преступление? — заметила ему мать.

— Безбрачие священников не догмат веры. Папа его ввел и может опять отменить или позволить исключение из этого правила. Это дело совести кардинала, о котором не нам судить, а Лукреция Фаноцца не ответственна за свою сестру Розу. Если священник решил поднять кинжал на меня, то это, конечно, худшее преступление, чем тайный брак кардинала. Во всяком случае, она явилась другом в минуту несчастья, поэтому я прошу тебя, матушка, поласковее принять ее в нашем доме.

— Ты прав, сын мой, нам нужно оружие для борьбы, а служение отечеству освящает всякое оружие. Я не забываю об этом. Мать того, кто является опорой и надеждой находящегося в опасности отечества, не имеет права раздумывать, если надо спасать родину. Иди, отдыхай, не запускай свою рану, чтобы выступить во всеоружии, когда настанет время.

Лоренцо нагнулся, она поцеловала его в лоб и благословила.

Козимо проводил Лукрецию через длинный коридор в отведенные ей роскошные покои.

— Я сейчас позабочусь о ваших слугах и лошадях, — сказал он, — а донна Кларисса отдаст в ваше распоряжение несколько служанок.

— Моему Пикколо дайте помещение поблизости. Вы знаете ведь, что он ко мне привязан, как собачонка, и умрет, если будет вдали от меня.

Потом она взяла Козимо за руку и посмотрела в глаза, точно хотела проникнуть в душу.

— Мы поклялись в дружбе, когда расстались у Порта-дель-Пополо в Риме. Я твердо помню эту клятву, и если вы не забыли ее, то должны позволить мне высказать вам участие и утешение в том горе, которое разрывает вам сердце.

Он испуганно взглянул на нее и со слезами на глазах сказал глухим голосом:

— Как я могу предаваться моему горю, когда Лоренцо подает мне пример геройского мужества? У тела убитого брата он не забывает свой долг.

— Смерть еще не самое худшее. Гораздо тяжелее разочарование, причиненное изменой.

— Не говорите этого… Я никогда не поверю в измену! — почти сурово вскричал он. — Джованна повиновалась только насилию…