Испытание - Антон Дубинин

— Послушайте, сир…

— Да, друг?..

— Если уж все так… Если вам не нужен спутник, тогда… Посвятите меня в рыцари. Я постараюсь, милостью Божьей, рыцарства не опозорить.

— Хорошо, я согласен, — тут же отвечал Кретьен, чувствуя, как лицо его и уши заливает горячая краска. Он себя презирал до глубины души, и презирал тем сильнее, чем бСльшая негаданная приязнь исходила из его сердца, изливаясь на светловолосого юнца, несущего мистическую чепуху наподобие юного Мерлина. Но более чем один раз он не мог отказывать человеку в просьбе. Особенно в такой, которую… охотно бы исполнил.

— Преклони колена. Оба.

(Надо вспомнить… Надо вспомнить, как делал мессир Анри. Только один раз я видел это на поле боя, и то — изнутри. Ладно, помоги Господь мне сделать все правильно. Как назло, еще пить хочется. Но с питьем придется обождать.)

— И назови свое имя, чтобы я мог посвятить тебя.

— Сир, меня зовут Мелиас с Островов, я сын датского короля.

— Короля?!..

— Да, сир.

(С каких еще островов?.. Врет он? Не может быть… Откуда он вообще взялся с таким именем, черт возьми? И куда я от него теперь денусь?..)

Однако сильное, отвратительное чувство, что он словно что-то крадет, кем-то притворяется, занимает чужое место без малейшего на то права, не оставляло седого рыцаря и тогда, как он коснулся своим мечом плеча юноши, произнося слова. На светлую золотистую голову падал солнечный свет, и нежданная, негаданная мысль посетила оборванного христианина с белыми волосами — а настоящему Арно сейчас было бы под сорок. Промелькнула и канула во мрак.

Он коснулся рукой щеки юноши — даже сквозь перчатку почувствовав, какая она мягкая и теплая. Сколько ему лет, пятнадцать? Больше? Вряд ли больше…

— Во имя Божие, во имя святого архангела Михаила и святого Георгия сим делаю тебя рыцарем, сир Мелиас. Будь храбр и честен. И… прими сей меч во имя Отца и Сына и Духа святого, употребляй его на защиту святой Церкви и на поражение врагов веры христианской, и, насколько это возможно для слабости человеческой, не поражай им несправедливо.

— Я клянусь стать достойным высокого рыцарского ордена, сир.

— Хорошо, Мелиас… А теперь встань. Наверное, нам надобно позаботиться о мертвом рыцаре.

— Да, сир. Если вы можете… Если вам… не… трудно…

— Как далеко?..

— До монастыря, он здесь неподалеку, — заторопился новоиспеченный рыцарь, отдирая прожорливого гнедого от нового объедаемого им куста, дабы взвалить на седло тело господина. — Мы с утра как раз оттуда выехали, значит, к вечеру доберемся…

— А что за монастырь? Чей?

— Н-ну, не знаю, монастырь и монастырь… Монахов, белых таких. Да он здесь один, вот и называется просто — монастырь…

— Скажи мне, Мелиас, — водрузив мертвого, оказавшегося неимоверно тяжелым, поперек седла, Кретьен вытер лоб ладонью и понял, что слегка измазался в крови убитого. В крови, уже подсохшей на ветру, запачкалась и одна длинная белая прядка. А ветер все-таки холодный, осенний, хотя на солнышке немудрено подумать, что лето наступило… — Скажи мне, пожалуйста, это уже Мэйн? Я слегка заплутал. Какой здесь город поблизости? Из Жьена я выехал дня три назад и ехал вниз по Луаре, но теперь, едва оторвавшись от реки, не встречаю ни единого города…

Мелиас вылупился на него во все глаза, так что едва не уронил своего мертвого господина на Кретьена. Вообще молодец мальчишка — лихо управлялся с мертвецом, ворочал его без малейшего отвращенья или страха. И доспех помогал снять очень ловко — они рассудили, что в дороге Кретьену лучше будет надеть его на себя, мало ли, вдруг еще придется сражаться.

— Луаре?.. Здесь нет такой реки… Эта река называется Северн.

— Как?..

— Да что вы, мессир Галахад… Будто не знаете.

— Как ты меня назвал? — теперь пришел черед Кретьена упускать несчастного покойника, и конь, спокойная в общем-то зверюга, наконец утомился от таких издевательств и решил пойти по своим делам. Наверно, объедать еще один куст. Пришлось довольно-таки грубо ему объяснить, что он не прав.

— Мессир… Галахад…

— Это не мое имя. Меня зовут Кретьен.

— Как скажете… мессир.

(Дать ему по голове?.. Зарубить его, оттаскать за волосы?.. Что он, издевается надо мною?.. Или оставить все как есть…)

И Кретьен, устраивая мертвого рыцаря поперек седла, обвязывая его вокруг пояса, чтобы не упал, махнул рукой, косясь на высокое еще солнце:

— Поехали скорее. А то до ночи не управимся.

(Монахи — это хорошо. Они все объяснят. Они объяснят, куда же я заехал и что это за Северн такой.)

— Мессир… А ваш щит?.. Возьмите его…

— Он не мой…

— Все равно, возьмите. Другого-то у вас нет.

— Ну… давай, — и, укрепляя перевязь на груди, Кретьен почувствовал щит за плечами так на своем месте, будто он там и был всегда.

(Да вы — грабитель, монсеньор. Разжились чужим вооружением — и довольны?.. Да будет тебе известно, дорогой мой, что щит ты оставишь в монастыре. И чужую кольчугу. И — по правде говоря, давно пора — своего несчастного коня. С которым не хватило духу расстаться в Жьене. Хотя насчет коня… Там посмотрим.)

— Благородный сир…

— Да, Мелиас?

— У вас кровь на лице.

— Сейчас вытру.

— Мессир Гала…

— Меня зовут Кретьен.

— Да, благородный сир.

Какое-то время ехали молча. Кретьен держал в поводу коня с мертвым рыцарем, Мелиас следовал впереди, иногда оглядываясь и одаряя старшего друга очередным сияющим взглядом. (Только твоей любви мне и не хватало, мальчик. Хоть бы ты куда-нибудь делся, что ли. Хоть бы скорей этот несчастный монастырь. Хоть бы…)

— Так что ты хотел сказать?..

— Сказать?.. А, сказать… Я, это… лучше поеду вперед.

— Зачем еще?

— Здесь может быть опасно.

— Тем более, зачем?.. Кроме того, ничуть не более опасно, чем где угодно.

— Так я поеду вперед?..

— Нет, конечно. Едем сменой, и так — до самого монастыря. Там, кстати, и перекусим, а то я проголодался.

Солнце клонилось к закату, окрашивая дорогу красноватым золотом. Для октября совсем тепло, однако тени уже неприятные, длинные, и ветер холодноват, когда налетает порывами… Солнце заходило впереди, и под ноги Кретьенову коню ложилась колеблющаяся тень Мелиаса. Белый арабик казался розовым от света. Хорошо, что есть вода во фляге — Кретьен вытащил пробку, отхлебнул. Горло и правда здорово пересохло. Предложил попить Мелиасу — тот отказался, у него была своя фляжка с чем-то (с вином? По крайней мере, по подбородку стекла красная струйка, когда конь мальчишки спотыкнулся. Интересно, а почему он мне отпить не предложил? Это у них называется — вежество? Только посмотрел, как на статую святого — с почтительным любопытством…)

Какие-то интересные деревья по сторонам дороги, среди обычных буков и грабов. Вон то, с красноватой корой, например — у него не то листья такие, не то — широкие мягкие иглы… А вон у того кустарника — листья с коготочками. Куст только что царапнул Кретьена по сапогу, пару листьев сорвало острой шпорой.

— Позвольте, благородный сир…

— Что еще?..

(А ведь заговорили едва ли не в первый раз за всю дорогу — Кретьен разговаривать не хотел из своих личных соображений: заговорить — все равно что привязать к себе. Как-то сблизиться. А сближаться нельзя ни в коем случае, именно потому, что это так легко. А Мелиас, сын — хм — датского короля, — видно, не решался заговаривать первым после того, как получил все же, что хотел.)

— Я все-таки поеду…ну… вперед.

— Не поедешь.

— Извините, сир, — в голосе мальчика зазвенела хотя детская, но уже стальная обида. — Вы сами посвятили меня в рыцари. Теперь мы равные, и вы не должны мне приказывать.

— Хм… Гм… Но я старше. И я согласился тебя сопровождать не за тем, чтобы…

— Тем более, сир, вы только что меня посвятили, и по обычаю должны исполнить любое мое желание.

— Что-то не слыхал я о таком обычае.

— Все о нем слыхали.

А говорит маленький ушлый нахал так, будто это и правда бесспорная истина! Не может быть, чтобы он врал.

— И что же, ты теперь желаешь поехать вперед?

— Нет, сир Га… кретьен, мое желание я пока оставлю при себе. А вперед поеду просто так.

Господи, избавь Ты меня от него, взмолился седой рыцарь, возводя очи горИ. Или пусть я хотя бы за него не волнуюсь. Какое мне дело до этого парня, который совершенно обычно говорит по-французски, однако же утверждает, что он — сын невесть какого островного короля… Он не похож на Этьена. А если бы и был похож — тем более, не следовать же словам демона из того ужасного сна, не искать же себе нового… Я устал, Господи. Я хочу уйти. Я не хочу служить кормилицей при невесть чьем дурном ребенке, который в детской гордыне своей считает, что дело рыцаря — всюду совать свой нос в поисках дурацких приключений!