Сокол. Трилогия - Андрей Посняков

– Выбраться?! – Сенуфер-ра усмехнулся. – Ага, поди попробуй! Тут везде охрана, разбойников в шайке больше двух сотен. Очень многие – выходцы из местных деревень. Днем они мирные крестьяне, ночью лучше им не попадаться.

– Это ты к чему, Сенуфер?

– К тому, что незаметно мы не уйдем – земля-то кругом чужая. Чужие и люди! Все – от мала до велика – здесь будут против нас.

– Что же, вот так здесь и сидеть в ожидании выкупа?

– Мой отец заплатит за всех! – гордо воскликнул Ах-маси Второй. – И очень скоро, клянусь Амоном и Осирисом.

– Ага, заплатит, – скептически ухмыльнулся скотовладелец. – За Сути и тебя – да, а мы-то ему зачем?

– Так у тебя и самого золота и скота для выкупа хватит! – невежливо перебил Ах-маси Ментухотеп. – А вот нам что делать? Тому же Джедефу, а?

Ах-маси вскинулся:

– Я же сказал, мой отец…

И тут заскрипели засовы. Дверь отворилась, и на пороге возникли трое разбойников с короткими копьями в руках.

– Советую вам не плескать языками, а спать, – нагло ухмыляясь, заявил один из них. – Завтра с утра приказано выгнать вас на работу!

– На работу?! – Пленники возмущенно переглянулись, видать, сей приказ оказался им в новинку.

– Да-да, на работу! – глумливо захохотали стражи. – Хватит уже зря нашу похлебку есть!

– Да как вы смеете! – Вскочив на ноги, Ах-маси бросился к двери. – Вы разве не знаете, что мой отец…

– Попридержи зубы, волчонок! – Один из разбойников грубо оттолкнул мальчишку. – А до твоего отца нам нет никакого дела, так и знай.

Дверь захлопнулась, и снаружи послышался хриплый издевательский смех.

– Да не попадут их души на поля Иалу во веки веков! – сплюнув, выругался Ах-маси. – Вы как хотите, а я ни на какую работу не выйду!

Максим так и заснул – под возмущенный шепот и долгие приглушенные ругательства.

А утром в распахнутую дверь пожаром ворвался рассвет.

– Встать! – войдя в амбар, громко распорядился охранник. – Всем двигаться друг за другом, колонной, кто дернется в сторону – будет тут же убит.

– А как же выкуп? – ехидно осведомился Сенуфер-ра.

– Выкуп? – Разбойник расхохотался. – Скоро у нас будет всего хватать и без всякого выкупа. А ну пошли!

Щурясь от быстро набиравшего силу солнца, пленники выбрались из амбара и в сопровождении вооруженных копьями и серповидными мечами разбойников направились к блестевшему невдалеке пруду.

– Вот вам ил, вот песок, вот солома, – жестом указал главный охранник. – Все тщательно перемешиваете, топчете ногами, потом лепите кирпичи. Норма – три десятка штук в день на пару. Кто сделает меньше – будет наказан.

– Я не буду работать! – Ах-маси презрительно скрестил на груди руки.

– Не будешь? – Разбойник нехорошо прищурился, круглое толстоносое лицо его сделалось еще более отталкивающим, хищным. – Ладно, не будешь.

Мальчишка торжествующе хмыкнул.

– Но не потому, что не хочешь, а потому, что не сможешь! – Осклабясь, разбойник сделал знак остальным. – Займитесь этим молокососом.

Долго просить не требовалось: хохоча, те набросились на Ах-маси и, скрутив паренька, живо швырнули его наземь, лицом вниз. Один тучный лиходей уселся ему на ноги, другой – такой же – на шею. Третий взял в руку бич из вымоченной бычьей кожи и вопросительно посмотрел на главного.

– Бей! – с усмешкой распорядился тот. – Бей, пока не скажу: хватит.

Раскрутив в воздухе бич, разбойник ударил резко, с оттяжкой, оставляя на спине паренька тонкую кровавую полосу. Ах-маси дернулся, замычал… И снова удар! И еще, и еще, и еще…

Брызги крови оросили сухую землю. Все остальные пленники, окруженные воинами, в ужасе смотрели на экзекуцию. Вынуждены были смотреть.

Несчастный содрогался всем телом и бился, пытаясь вырваться. Напрасные старания – лиходеи хорошо знали свое гнусное дело. А тот, с бичом, все хлестал и хлестал, и страшная мечтательная улыбка застыла на тонких губах его.

– Хватит! – наконец распорядился старший. – Я сказал, Абак, хватит! Остановись же!

Избитого юношу оттащили и бросили обратно в амбар. Остальные молча склонились над деревянными формами…

Жарко пекло солнце. Работа оказалась не бог весть какой трудной, но монотонной и утомительной. Ил, песок и солома перемешивались, полученной смесью заполнялась форма, утрамбовывалась, подравнивалась небольшой деревянной лопаткой, переворачивалась – через восемь дней обожженный на солнце кирпич вполне годился в дело. Сути работал в паре с Ментухотепом, а Сенуфер-ра – с краснодеревщиком Атаршей. Максиму пары не было, и он помогал сразу всем. Уж конечно, норму на первый день не выполнили – не было еще необходимой сноровки.

Вечером, пересчитав кирпичи, главарь презрительно скривился, но, окинув взглядом запыхавшихся пленников, милостиво махнул рукой – видимо, посчитал, что один наказанный уже сегодня есть.

Тезка Максима сидел в амбаре, уткнув лицо в притянутые к груди коленки. Спина его кровоточила, но не так сильно, как можно было бы ожидать, судя по ухмылке того, кто бил.

– Как ты? – Сев рядом, Макс осторожно дотронулся до плеча Ах-маси.

Парень поднял голову – нет, он не плакал, глаза были сухие.

– Они меня били! – с неподдельным удивлением произнес он. – Как такое может быть? Как? Ведь только отец и царь Юга Ка-маси имеют право бить меня! Только они, а не эти простолюдины. Воистину наступили времена, когда рушится мир!

– Ты лучше скажи, как твоя спина? Сильно болит?

– Мужчина должен терпеть боль! Но не унижение! – Ах-маси дернулся. – Они ответят за все, ответят!

И снова опустил голову. Потом улегся на бок на солому и, кажется, задремал.

– Ну? – Ментухотеп, сотник с бесстрастным лицом сфинкса, неожиданно тряхнул головой. – У кого какие будут мысли о прошедшем дне?

– Да какие уж тут мысли, – раздраженно протянул скотопромышленник Сенуфер-ра. – Этак совсем уже до полного беспредела дошло. Виданое ли дело – заставлять благородных людей работать, словно каких-нибудь рабов!

– Я сейчас не об этом. – Ментухотеп смачно сплюнул. – Кто что заметил необычного? Начнем с тебя, Сути.

Десятник шмыгнул носом:

– Все необычное. Выгнали на работу – а раньше не выгоняли, избили Ах-маси – об этом вообще страшно думать.

– Вот-вот, – подтвердил доселе молчавший краснодеревщик Атарша. – Я так своим стариковским умом думаю – мы им почему-то стали не очень нужны.