Дорога жизни - Александр Тамоников

Бойцы были в пыльном, рваном и местами окровавленном обмундировании. Несмотря на усталый вид, они переговаривались и шутили.

Сержант Сторский лежал посреди грузовой кабины на брезентовых чехлах. Он повернул голову набок и чему-то улыбался. Вряд ли парень слышал шутки товарищей. После контузии средней тяжести слух возвращается минимум через сутки, да и то не полностью.

– Не везет нашему шарманщику, – сказал Жилин и печально улыбнулся.

– Часто отхватывает? – осведомился Андреев.

– Через раз. Медики постоянно ковыряют его, вытаскивают осколки и пули. Наш герой уже перезнакомился со всеми врачами медсанчасти на авиабазе, да и в Москве частый гость в центральном госпитале.

– А у меня Женьке чаще других перепадает. – Павел кивнул в сторону своего старшего лейтенанта. – Вот и сегодня пуля его по затылку нежно погладила.

Валера успел наложить на голову товарища повязку и продолжал его воспитывать. Тот вздыхал и послушно соглашался с ним.

– Знаешь, Паша, если бы нам не везло, то наши штатные должности давно заняли бы другие люди, – философски заметил майор. – Помнишь пословицу, которую часто повторяли наши преподаватели и командиры в Рязани?

– «Где заканчивается удача, там начинается кладбище». Ты об этом?

– Именно. Но ведь мы с тобой живы. Наши парни с нами. Значит, все нормально.

– Оклемаются ребята, – проговорил Андреев. – Ты жаловался на то, что вашу группу тоже задергали.

– Было такое дело. Сейчас, после заварухи, я поостыл, а тогда на базе еле сдержался, чтоб не высказать все шефу.

– Хочется верить, что после возвращения в Москву нам дадут недельки три перевести дух.

– Очень на это надеюсь.

– Парни за это время подлечатся и вернутся в строй.

– Хорошо бы. Но контузия – опасная штука. Надеюсь, у моего связиста легкая форма. А если тяжелая…

Капитан кивнул. При тяжелой форме последствия и впрямь могли быть очень даже нехорошими. От полной потери слуха, зрения и речи до нарушения психической деятельности. И соответствующий диагноз врачей, сформулированный очень даже деликатно: легче пристрелить, чем вылечить.

Иногда подобная невезуха заканчивалась полным параличом. Однажды парня из десантной бригады контузило так, что он надолго завис в нейрохирургии. Пошли осложнения, одно хлестче другого. Он больше месяца провалялся в реанимации, никак не мог определиться, что делать дальше: остаться с товарищами или покинуть этот мир. Потом, правда, выкарабкался, но был списан врачами подчистую. Сейчас бывший десантник получает крохотную пенсию и работает сторожем в супермаркете.

– Знаешь, Валера, я ведь на одной подружке чуть не женился.

– Ты?!

– Я. Чистая правда. Не веришь?

– Это какой же красотке удалось растопить твое ледяное сердце до жидкого состояния?

– Была одна недотрога по имени Таня. Спортсменка, активистка и просто красавица. Да вот беда, папаша у нее умом тронулся.

– Как тронулся?..

Лететь до авиабазы предстояло всего ничего, а два закадычных друга успели замутить очередной разговор на ту же самую тему. Павел сидел рядом с ними. По левую сторону – Грид с Суровым, по правую – Жилин. Майор притомился и, пользуясь моментом, отдыхал. А Павлу приходилось вполуха слушать треп товарищей.

– Просто. Он с детства водил дочку за руку и не хотел менять привычек, даже когда ей пошел третий десяток, – продолжал Евгений. – Ее сотовый телефон трезвонил каждые пятнадцать минут, и она подробно докладывала, где, с кем находится и что делает. Поначалу меня это забавляло, а потом стало дико раздражать. Сидим, к примеру, в зале кинотеатра, смотрим интереснейший фильм про большую и чистую любовь или болтаем в кафе на тему почем в Африке кило обезьянок, а мобильник постоянно пиликает. И Танька, это наивное невинное дитя, каждый раз отчитывается перед папашей. Причем врать она не умела, всегда говорила правду и только правду. Как на исповеди.

– Это уж слишком, – заявил прапорщик и боднул головой воздух.

– Однажды она пришла на свидание странной походкой. Представляешь, нежная и весьма симпатичная девушка, должная выступать точно пава, шла по улице, как бывалый моряк или жертва пьяного проктолога.

Грид в упор глядел на товарища и явно не понимал сути проблемы.

– Ага, и я вот так же на нее смотрел. – Старший лейтенант кисло улыбнулся. – С таким же выражением лица.

– Чего же твоя Танька шла таким вот манером?

– Она накануне на полчаса задержалась у подруги на дне рождения. Потом папаша дома от всей души отходил ее по заднице офицерским ремнем.

– Охренеть!

– Нет, я, конечно, не против определенной строгости в воспитании дочерей. Это, конечно, лучше, чем вседозволенность, которая превращает милых девочек во взрослых дебилок. Но такой концлагерь дома – вы меня извините!..

– Это один из тех немногих случаев, когда я полностью разделяю твою точку зрения, – серьезно заявил Валера. – Ее папаша, случаем, не охранял в колонии зэков?

– Мент он бывший. Полковник.

– Ага. Так что же, сбежал ты от нее?

– Почему сбежал? Просто расстался. Ибо и так было понятно, что все дальнейшие события будут происходить в русле того же нездорового идиотизма.

– Если бы я по-настоящему любил женщину, то все-таки встретился бы с этим папашей и поговорил бы с ним по-мужски. Расставил бы, так сказать, все точки над почками и черточки над печенью.

– «Это же не наш метод, Шурик!» – процитировал Женька голосом известного киногероя. – Ну, встретился бы я с ним, сломал бы ему пару ребер. И что с того? Во-первых, мент поднял бы жуткий скандал, накатал бы заявление в РОВД о побоях. Тогда наш добрейший капитан Паша выписал бы мне обогащенных люлей и сделал бы из меня чехол для ананасов. Во-вторых, ты мне сам неоднократно талдычил: «Настойчивость, инициатива и энтузиазм – сугубо отрицательные качества, если в одном ряду с ними не фигурирует ум». А в-третьих, Танька была такой правильной, что сама после этого наверняка бросила бы меня.

– Верно, так все и было бы.

– В общем, вместо предложения руки и сердца послал я ее семейку далеко и конкретно. В тот же день окончательно потерял веру в человечество и шоколад.

– Да оно и правильно. Если человек дожил до полтинника, то перевоспитать его уже невозможно. Тратить на такую попытку полтора часа своей единственной жизни никак не стоит, выйдет себе дороже. – Грид вздохнул и продолжил: – Знавал я таких по жизни. Пару лет назад в многоэтажном доме, где у меня городская квартира, поселился один тип лет шестидесяти. Опрятный, вежливый, гладенький. На очередном собрании жильцов избрали его старшим по подъезду. И, представляешь, словно подменили товарища! С чего, казалось бы, задирать нос человеку таких преклонных лет? Ведь карьеру уже не сделаешь, выше подъездного начальства не шагнешь. Не тут-то было! Сказано старший, значит, можно не здороваться с соседями, разговаривать с ними только по великой надобности, да и то сквозь зубы. Кто-то из наших разузнал про него. Оказалось, что до пенсии работал он мелким начальником на государевой службе, потом вышел на заслуженный отдых и чуть было не спился, оскорбленный новым статусом простого смертного. Тут-то и подвернулась ему должность старшего по подъезду. Внесла, так сказать, успокоение в ранимую душу, привыкшую разделять и властвовать. Вот такие дела, Женечка. Если в человеке дерьма с избытком, то рано или поздно оно обязательно полезет наружу.

Во второй половине полета в грузовой кабине наступила относительная тишина. По-прежнему выли турбины двигателей, грохотал редуктор, лопасти молотили по воздуху. Но народ замолчал. Люди выговорились, выплеснули накопившиеся эмоции и вдруг вспомнили о былой усталости. Кто-то дремал, опустив голову, кто-то просто сидел, уставившись в одну точку.

Минут за пятнадцать до посадки Павел поднялся, подошел к открытой дверце пилотской кабины и тронул за плечо бортового техника.

– Скоро садимся? – спросил он.

– Да, вон полоса впереди.

– Попросите руководителя прислать к вертолету машину с медиками.

Бортач нажал кнопку переговорного устройства и передал эту просьбу командиру экипажа. Тот понятливо кивнул.

Капитан вернулся на место, сел и принялся разглядывать в иллюминатор побережье.

Так получилось, что его группа задержалась в Сирии почти на месяц. Под палящим солнцем чужой страны она приняла участие в четырех довольно сложных операциях.

«Многовато будет. – Андреев вздохнул. – В России такое количество складывается за полгода. А остальное время – тренировки, медкомиссии, занятия, зачеты. Еще отдых с полноценным сном».

Он тряхнул головой, словно отгонял тяжелые мысли, и представил, как заботливое начальство наконец-то предоставит ему отпуск. Да, это больше походило на фантазию, греющую душу, чем на реальность. Но думать о служебных обязанностях ему чертовски надоело.