Воин - Дональд Маккуин

В ответ Гэн показал на небо.

— Мы повернем, когда разразится гроза. Дождь скроет наши следы.

— За нами никто не гонится. Волки постарались.

— Пока. Ликат и Коули скажут им: это — доказательство, что я дьявол и нас надо убить. Она прочитает им молитвы, и завтра они возвратятся. Пусть лучше они ищут там, где нас не будет. — От его улыбки у Сайлы пробежали мурашки по коже.

Клас угрюмо возвратился на прежнее место, и Сайла поехала рядом с ним. Сначала ей показалось, что Нила постарается присоединиться к ним, но она, вероятно, хотела побыть одна. Сайла сказала:

— Я тоже оплакиваю Кола, Клас. Но помни, он помог сыну найти свой путь, он верил в него. Он был воин и кончил свои дни, как воин.

— В схватке со своими собственными людьми. В позоре. Из-за него. — Он махнул рукой в сторону Гэна. — Ты видела, как он уходил? Ни разу не оглянулся.

— Ты обещал быть рядом с ним. Держи свое слово.

Искаженные черты смягчились.

— Я не хотел… Но так много всего случилось. — Он покачал головой в замешательстве. — Я уже говорил тебе. В нем что-то есть. Он мне как младший брат. Но иногда он меня пугает.

Она изобразила удивление, пытаясь хоть немного развеять его угрюмость, и он улыбнулся в ответ короткой, напряженной улыбкой.

— Я не такой бесстрашный, как ты думаешь. Или хотел бы, чтобы ты думала. Чем больше я рассказывал ему о пророчествах его матери, чем больше говорил о том, как Кол в него верил, тем больше он казался… — Клас искал нужное слово, ударяя кулаком о луку седла. — Было похоже, что он влюбился. Как будто он искал что-то и нашел, и оказалось, что это больше, чем он надеялся, понимаешь? Он влюбился во все это, и хорошее, и плохое.

— Это ведь не относится к смерти его отца? Ты не можешь говорить такие вещи, Клас.

— Могу. — Клас снова покачал головой, и она подумала о быках-бизонах, движимых силами, с которыми они сами не могут совладать; они пронзают друг друга рогами в ритуале, в котором бессильны усомниться. — Я знаю, Гэну было невыносимо смотреть, как Кол умирает, и он воспринял это как часть своей судьбы. Я хочу верить, что он огорчен, но не могу понять его путь.

Ей было нечего сказать в ответ. Потрепав его по руке, Сайла направилась к Ниле. У нее сжалось сердце, когда она, взглянув на девушку, поймала ее пустой, невидящий взгляд. Без слов была ясно — Нила только начинает полностью осознавать, что с нею случилось. Она нуждалась в заботе. Сайла смотрела на Класа. Он тоже страдал, но был гораздо сильнее. Ему ее помощь не так нужна.

Гэн решил не делать привала до рассвета следующего дня. Сайла взглянула через плечо, возможно, в тысячный раз. Погони не было, волки давно ушли. Сайла посмотрела вперед, на Гэна, по юношески стройного, такого изящного в седле. Как он отличается от нас, подумала она, и это внезапное открытие потрясло ее. Она вздрогнула, и даже Нила пробудилась от своей летаргии. Девушка протянула руку, успокаивая Жрицу. Та коротко поблагодарила ее, обдумывая новую идею.

«Он берет то, что дает мир, и использует взятое, — размышляла Сайла. — Покажите ему десять дверей, и он без колебания выберет одну и распахнет, даже если ее заклинит. Клас был прав: он влюблен. Он хочет жениться на Судьбе и спать со Славой. Этими улыбчивыми шлюхами.

А чем я от него отличаюсь? Я не могу жить без борьбы. Но Врата не согреют мое сердце. Потребность найти их наполняет меня, как горный поток, ясный и холодный. Мы с Гэном такие разные и так похожи друг на друга. Сможет ли хоть один из нас избежать одиночества? — Она пристально посмотрела на Нилу. — Вот оружие, которое я использую, чтобы управлять им. — Жрица улыбнулась. — Почему я чувствую, что все мы узнаем славу? И обрадуемся ей?»

Глава 22

Конвей поднялся на ноги, не обращая внимания на голоса, доносившиеся из глубины пещеры. Солнце скрылось за вершиной горы, начало быстро холодать, и он пожалел, что не захватил с собой плащ. Все же здесь, на свежем воздухе, было гораздо приятнее.

Казалось, он еще никогда не дышал таким чистым воздухом. В нем чувствовался легкий запах земли и травы, насыщавших его жизненной силой.

Конвей подумал, что его нежелание возвращаться в пещеру во многом объясняется царившей там нездоровой атмосферой. Она определенно изменилась, хотя он не замечал этого до самых похорон Харриса. Это воспоминание вконец расстроило его. Сама по себе потеря одного из них была тяжела, особенно столь ужасная, но спор о том, что делать с телом, был еще хуже. Фолконер потребовал, чтобы тело было сброшено в канал для сброса отходов, отметая все предложения о похоронах. Он говорил о безопасности, о том, что звери могут вырыть тело, и о праве Харриса быть со всеми теми, кто умер там. Жестокий спор чуть не перешел в драку, и хоть Конвей старался держаться в стороне, он чувствовал, что, если придется, Фолконер без колебаний подтвердит свои аргументы силой.

Конвей заметил какое-то движение на склоне холма. Он было пошел туда, но через пару шагов остановился. Без оружия он был беззащитен перед дикими зверями. Или людьми, если они сохранились в этом мире, вернувшемся к первобытному состоянию. Сделав еще один шаг, он взглянул вверх. Сойка закричала на него, сапфирно-голубая птичка с черной грудью. Снова закричала, открывая клюв так широко, что можно было увидеть темный провал глотки.

Он вернулся обратно с трясущимися руками.

Ему пришло в голову, что нет никакого смысла охранять вход, особенно после того, как оптимистическое заявление Фолконера о целых грудах оружия оказалось несколько необоснованным — пока не удалось откопать патроны. Однако все же стоит сторожить вход: лучше предусмотреть любые возможности. Предупреждение о грозящей опасности может и не помочь, но, по крайней мере, она уже не будет неожиданной.

Он улыбнулся своим мыслям. Узнать, что в этом мире остался еще хоть один человек — ради этого можно пережить даже нападение.

Они убедились, что находятся в той же пещере, где погрузились в криогенный сон, и никто уже не мог отрицать, что пережил свой мир. В долине оказались лишь густые заросли на месте бывшего поселка и никаких следов человека.

Пастор молился, чтобы они заметили дым или блеск металла.

Бернхард обследовала деревья и другую растительность. Она подтвердила первую оценку Фолконера. Деревьям было около пяти сотен лет. Более того, лес был не совсем обычным. Она обнаружила растения, вид и размеры которых удивили ее, и решила, что произошли климатические изменения. По какой-то причине восточный склон Каскадных гор получал теперь больше влаги, Бернхард не могла объяснить почему.

Никто и не интересовался. Если некому заниматься фермерством, какая разница, чаще стали идти дожди или реже?

Самое удивительное открытие сделала Тейт, заметив на дереве следы огромных когтей. Свежие, только начавшие затекать густым клейким желтым соком, они заставили Леклерка почесать в затылке. Он заявил, что это звери метят свою территорию, за что получил немало добродушных насмешек. Все знали, что те немногие животные, которым разрешалось свободно бродить в этих местах, находились под постоянным наблюдением и защитой. Лишь Бернхард поддержала его, заявив, что за века популяция животных в этих лесах могла измениться. Ее внимательно выслушали, но утверждение, что только тигр мог оставить такие следы, вызвало гомерический хохот.

Но все же это открытие произвело впечатление — все невольно подтянулись поближе ко входу в пещеру. Фолконер предложил серьезно взяться за поиски боеприпасов. Никто не заставил себя ждать; работа закипела.

Конвей был уверен, что у Фолконера уже есть план, и план этот в первую очередь связан с исследованием обстановки. Такова первая реакция человека. Конвей и сам чувствовал нечто подобное. Он не мог смириться с тем, что кроме них никто на земле не выжил. Его ум мог принять это как абстрактную теорию, но не как реальность. Как только он пытался представить, что их группа — это все, что осталось от человечества, мысль путалась и ускользала, как мокрое мыло.

Две женщины, так быстро подружившиеся — Анспач и Картер, — вышли из пещеры, щурясь от света, хотя уже темнело. Вечерние облака отсвечивали ярко-красным, подножие холма казалось теплым и мягким на фоне яркой зелени леса. Картер прикрыла глаза ладонью. Конвей подавил улыбку. Она наверняка пришла бы в бешенство, узнав, что он находит ее забавной; темные волосы и смуглая кожа наводили на мысль об ее индейских предках. Привыкнув к свету, она скользнула взглядом по Конвею и, не сказав ни слова, вернулась к созерцанию пейзажа. По напряженной спине было видно, что она и слышать ничего не желает.

Анспач улыбнулась, как бы извиняясь за свою подругу, и они направились к деревьям. Мягкая лесная земля поглотила звук шагов.

На склоне, чуть выше того места, где они стояли, громко хрустнула ветка. Внезапно раздался яростный рык, а за ним слабое беспомощное блеяние. Женщины пронзительно вскрикнули, слишком перепуганные, чтобы закричать по-настоящему. Они бросились ко входу, чуть не сбив с ног Конвея, едва успевшего отпрыгнуть в сторону. Конвей видел, как вдали, там, где выступающая на поверхность скала позволила кустарнику занять место огромных елей, плотная завеса зелени ходит ходуном, но больше ничего различить не удалось. Слишком увлеченный, чтобы подчиниться той части сознания, которая требовала немедленно вернуться, он спрятался за толстым стволом и застыл в ожидании.