Бездыханные ІІІ - Кон Айзель

не могла отнять взгляда от Роуз, которую было не узнать. Исчезла та детская невинность во взгляде, неуверенность и смущение. Теперь она стояла с высоко поднятой головой, широко раскрыв пустые невидящие глаза. Ливень все усиливался, и когда через несколько мгновений грянул гром, преследуемый особо яркой вспышкой молнии, Роуз вздохнула и тонким, но удивительно глубоким голосом запела. И создавалось впечатление, что дождь словно подстраивается под её пение, создавая странную, пробирающую до косточек, протяжную мелодию.

  Слепой взглянет на небеса,

  Спящий очнется от сна,

  Погибший вздохнет,

  Живущий умрет,

  Немой запоет серенады.

  Безногий взбежит на причал,

  Безрукий раскрутит штурвал,

  Неверный взмолит,

  Ползущий взлетит,

  Услышит глухой крик пощады.

  Кто шагал по праведной тропе,

  Но искусился темной лесной чащей,

  Тот смерть там найдет, и возродится во мгле,

  И нет ничего ему божьей крови слаще.

  Внемлите же те, кто скрывается в плоти

  Отдавших смерть за бессмысленный вздох!

  К себе призывает вас ваш повелитель!

  Восстаньте! Воспряньте, Семь смертных грехов!

  И треснут границы, и начнется конец,

  Когда запоет миру проклятый агнец!

Роуз замолкла. Её шея блестела от пота, а грудь судорожно содрогалась от частых вздохов. Взгляд вновь прояснился, и маленькие дрожащие ручки тут же вцепились в юбку платья. Тонкие брови сошлись на переносице от удивления и непонимания. Неуверенным шагом она отступила назад, рассеяно поклонилась и быстро ушла со сцены, скрывшись за дверью, возле которой стояли ошарашенные монахини. Да и не только они — весь зал еще несколько секунд был погружен в гробовое молчание.

А я, казалось, на некоторое время будто забыла, как думать. Голова совершенно пуста, никаких эмоций, никакой боли или других псевдофизических ощущений — совершенно ничего. Такое чувство, словно я уснула и видела короткий сон, но сама в нем не участвовала. Даже глаза отказывались двигаться. Полное оцепенение.

И лишь когда на сцену вышла мать-настоятельница и попыталась как-то разрядить обстановку веселыми речами, ко мне постепенно возвращался контроль над телом и разумом.

Люди вдруг стали подниматься со своих мест, но я это заметила только тогда, когда кто-то случайно толкнул меня сзади. Я вздрогнула и, приложив колоссальные усилия, повернула голову в сторону Криса. Он выглядел не лучше. Я попыталась что-то сказать ему, но не смогла издать даже звука. Не успело это как следует меня напугать, как тут на помощь пришли учения Локки о человеческой анатомии. Оказывается, я еще не до конца очнулась, так как тело забыло о рефлексе дыхания при разговоре, и пришлось первые мгновения не забывать вздыхать перед тем, как что-то сказать.

— Как ты? — хрипло спросила я, совладав со своим голосом.

Крис ничего не ответил, только неуверенно кивнул, опустив голову. Рейн выглядел немного лучше, но ему тоже неслабо досталось.

В общем, когда зал почти полностью опустел, мы втроем так и сидели на месте, стараясь прийти в себя. Это удалось спустя почти пять минут. И все это время песня раз за разом прокручивалась в голове, не давая покоя нам и еще двум людям, сидящим в первом ряду в таком же оцепенении.

Не мы, не мир, не наша сила, но все же нет сомнений — что-то изменилось…  Вернее, что-то началось…

* * *

— Клянусь, я совершенно не представляю, что случилось на сцене с Роуз, — покачав головой, нахмуренно произнесла мать-настоятельница.

Сейчас мы все пятеро находились в ее кабинете. Сестра Мария то и дело бросала обеспокоенный взгляд на синюю папку, лежавшую прямо перед ней на столе. В этой папке находились все нужнее документы, что собрали Мелори с Данте для завтрашнего дня провождения с Роуз, и которые они отдали монахине перед представлением. Хоть женщина и не выказывала особой радости по поводу удочерения Роуз, но все же сейчас было видно, что и упустить такой шанс избавится от нее было бы слишком глупо.

Было уже около восьми часов. Выступление давно закончилось и мы, очнувшись от забвения песни Роуз, недолго обсудили это в нашей машине и сейчас явились к матери-настоятельнице, чтобы подтвердить свое желание об удочерении девочки. Естественно, то, что случилось на сцене, не слабо нас удивило и насторожило, но, все же посудив, что никаких видимых изменений нет, и ничего существенного пока никому не угрожает, Мелори и Данте согласились выполнить план до конца. Тем более, что после этой песни за Роуз нужен глаз да глаз, ведь кто знает, как она, или ее «друг», поведет себя после этого. Сама же девочка в данный момент заперлась в чулане, возле столовой, и отказывалась оттуда выходить. Что ж, видно, она сама удивлена не меньше нас своим поведением, так что можно сделать вывод, что даже она не знала, какую конкретно песню ей пришлось спеть.

— Не беспокойтесь, — легко улыбнулась Мелори. — Выступление Роуз хоть и было необычным, но все же она спела просто великолепно, так что не вижу причин вашего волнения.

— Значит…

— Да, мы все так же согласны провести с ней день, и более того, надеемся, что вы позволите осуществить это завтра.

Невольный выдох облегчения сорвался с губ монахини и она, достав из ящика стола какие-то бумаги, вручила их Мелори.

— Что ж, тогда заполните это и можете приходить завтра в девять утра. Люси-Роуз будет полностью на вашем попечении двадцать четыре часа, то есть до девяти утра среды. Это значит, что и ночевать она будет в вашем доме. Так нужно, что бы ребенок увидел свое будущее место жительства и решил, будет ли ему здесь комфортно, или нет. В случае, если ребенок или родители будут иметь некоторые сомнения, можно организовать еще несколько таких встреч. Все остальные детали вы прочтете здесь.

— Благодарю, — Мелори взяла бумаги и подала их Данте, — пусть мой супруг их заполнит, а я бы хотела в это время пойти к Роуз. Бедная девочка, наверное, волнуется, что её выступление никому не понравилось. Возможно, новость, о завтрашнем дне поднимет ей настроение.

Сестра Мария приподняла брови и задумчиво хмыкнула.

— Действительно, это хорошая мысль. Наших монахинь она слушать не хочет, но к вам, чувствую, прислушается.

— Спасибо.

Мелори встала и направилась к двери в игровую комнату. Женщина выглядела немного растерянно, а рука, что потянулась к дверной ручке, заметно подрагивала. Я, скорее на автомате