Леонид Брежнев - В. Шелудько Составитель

В сущности же в проведении самой внешней политики он фактически полагался до конца своих дней на Громыко. Последний был для него, пожалуй, как Даллес для Эйзенхауэра, хотя наш министр старался не особенно подчеркивать свою главенствующую роль в этих делах среди своих коллег по Политбюро…

В целом же Громыко оказывал на Брежнева позитивное влияние. Будучи умным человеком, он умело поддерживал у Брежнева стремление к стабильной внешней политике без эмоциональных срывов, присущих Хрущеву.

Л. Добрынин, с. 121–122.

Когда Д. Ф. Устинова в 1965 году избрали секретарем ЦК КПСС, Л. И. Брежнев неожиданно спустился из своего кабинета двумя этажами ниже и зашел посмотреть, как устроился на новом месте Д. Ф. Устинов. В практике тех лет такого еще не бывало, и все видевшие это были приятно удивлены демократичностью генсека. В то время Л. И. Брежнев, как говорили люди его окружения, вообще держался просто, часто звонил своим соратникам, секретарям ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов. Был он терпим и доброжелателен со своим окружением — помощниками и секретарями. Еще работая в Казахстане, выезжал на природу, приглашая с собой семьи своих помощников и охранников. Да и позже до болезни был открыт для своих соратников.

В. Болдин, с. 35.

Брежнев, судя по всему, с самого начала видел в военных очень важную основу своей власти. И уже поэтому старался давать им все, что они просили. Под стать Брежневу вел себя Устинов, при котором военные дела полностью вышли из-под политического контроля. Брежнев ни в чем ему не отказывал, а остальные (в том числе Громыко и, мне кажется, Андропов) опасались, боялись вмешиваться, портить отношения с военными. Немалую роль сыграло и то, что некоторое время Брежнев был секретарем ЦК, отвечающим за оборонную промышленность, и попал под очень сильное влияние руководителей военной индустрии. Были здесь и чисто сентиментальные нюансы, усилившиеся с возрастом и болезнью. Он особо гордился годами, которые провел на военной службе, считал себя чуть ли не профессиональным военным. И придавал огромное значение всевозможной мишуре, питал пристрастие к воинским званиям и орденам, серьезно подорвавшее его репутацию.

Видимо, определенную роль сыграла и болезнь Брежнева. Прежде он в ряде случаев не только возражал военным, но и вступал с ними в конфликт. Так произошло, например, во время принятия решения о договоре ОСВ-1. На Политбюро с возражениями против уже согласованного текста выступил тогдашний министр обороны Гречко, заявив, что как человек, отвечающий за безопасность страны, не может поддержать договор. Брежнев, как председатель Комитета обороны и Главнокомандующий, вполне резонно считал, что за безопасность страны отвечает прежде всего он, и настоял на положительном решении Политбюро, резко выступив против Гречко. Позднее Брежнев рассказывал группе товарищей в моем присутствии, что Гречко приезжал к нему извиняться. Брежнев — так, во всяком случае, он рассказывал — заявил: «Ты обвинил меня в том, что я пренебрегаю интересами безопасности страны, на Политбюро, а извиняешься с глазу на глаз».

Во время визита Форда в конце 1974 года, когда обсуждались общие рамки Договора ОСВ-2, у Брежнева тоже был длинный, очень острый и громкий спор с военным руководством по телесвязи ВЧ. Об этом я знаю как от наших участников, так и от американцев, рассказавших, что в решающий момент обсуждения советский лидер выставил всех из кабинета и чуть не час говорил по телефону, да так громко и эмоционально, что было слышно даже через стены и закрытые двери.

Г. Арбатов. Знамя. 1990. № 9. С. 220.

В общении с людьми Леонид Ильич был, как правило, доброжелателен, приветлив, терпим. Должен добавить: таковы были его натура и в то же время стиль, которого он сознательно придерживался в политических целях. И даже в напряженных ситуациях в ответ на откровенно недоброжелательные выпады старался проявлять максимальную сдержанность, не давал себя спровоцировать. Так было, например, на одном из заседаний Совета Обороны (единственном, где мне почему-то удалось присутствовать), когда министр обороны Гречко (его давний знакомый и вышестоящий по армии в годы войны) закатил ему настоящую истерику из-за того, что генсек (и Председатель Совета Обороны) позволил себе без его, Гречко, ведома пригласить одного из видных военных конструкторов и обсуждать с ним оборонные дела. Все присутствовавшие были возмущены поведением министра и ждали взрыва. Но Брежнев смолчал, остался спокоен. Думаю, однако, что с тех пор его отношение к Гречко серьезно изменилось.

А. Александров-Агентов, с. 250.

Когда Ю. В. Андропов и Р. А. Руденко доложили 26 декабря 1979 года свои предложения в политбюро в отношении академика-мученика Сахарова, Брежнев, еще до обсуждения вопроса на политбюро, выразил с ними согласие. А председатель КГБ и Генеральный прокурор СССР сочинили бумагу, в которой доносили, что Сахаров «в 1972–1979 годах 80 раз посетил капиталистические посольства в Москве», имел более «600 встреч с другими иностранцами», провел «более 150 так называемых пресс-конференций», а по его материалам западные радиостанции подготовили и выпустили в эфир «около 1200 антисоветских передач». Боясь «предания суду» Сахарова из-за «политических издержек», на политбюро 3 января 1980 года решили лишить академика всех высоких званий и в «качестве превентивной меры административно выселить его из Москвы в один из районов страны, закрытый для посещения иностранцами».

При всей бытовой доброте и сентиментальности Брежнев был идеологически жестким человеком по отношению к инакомыслию, той «швали» (выражение генсека), которая думает не так, как он и его соратники. Время застоя и стагнации было временем особенно распространенной «охоты за ведьмами». И Брежнев, почти профессиональный охотник за дичью, внес свой большой вклад в это далеко не богоугодное дело.

Д. Волкогонов, с. 89.

Джонсон и Брежнев никогда не встречались. Но в определенном смысле они были похожи друг на друга. Оба были примерно одного возраста, оба выходцы из простых семей, были мастерами внутриполитических игр; оба не знали детально вопросы внешней политики (чем, впрочем, не очень тяготились); оба обожали охоту и быструю езду; не читали книг, но много времени проводили у телевизора; оба были по-своему любителями ковбоев и футбола; были не против «пропустить лишнюю рюмочку»; любили рассказывать анекдоты и «играть» на публику (или на собеседника), чтобы участники беседы оставались довольны друг другом. Оба были вспыльчивы (но не на публике), злопамятны, но в то же время любили демонстрировать свою доброту и хорошее отношение к людям.