Свет в окошке. Земные пути. Колодезь - Святослав Владимирович Логинов

способностей с течением времени становятся чуть ли не ритуалом: вспомнив о компасе, Людмила немедленно ощутила, что никуда он не делся, цел и невредим, но просто приглушён той недавней лямишкой. Как удачно! Всё-таки тот, кто придумал ставить компас на другого человека, понимал толк в своём деле, знал, что сегодня ты и слышать не хочешь об этом человеке, а завтра он тебе нужен, так что минуты без него не прожить. И стереть и вновь восстановить раз поставленный компас можно за какую-то лямишку.

Компас загудел сразу, громко и настойчиво, словно и не выключался никогда. Илья был где-то совсем рядом, через мгновение Людмила поняла, что он идёт сюда. Подавив мгновенное желание выскочить навстречу, Людмила опустилась в кресло, и не встала, даже когда хлопнула входная дверь.

В комнату вошёл старик, и это неприятно резануло Людмилу. Конечно, тридцать лет со счетов не спишешь и со счётов не сбросишь, но тут, где за не слишком большую цену можно не стариться, было тяжело видеть морщинистое лицо и пергаментные руки когда-то близкого человека. Плюс ещё страшные чёрные круги под глазами, какие, говорят, бывают при сердечной недостаточности, но больше всего напоминают следы побоев.

— Ну, здравствуй, Илюша, — произнесла Людмила.

Илья не удивился, не вознегодовал и не обрадовался. Словно и не увиделись они впервые после сорока лет разлуки и двух смертей. Прежде всего он сел на край дивана — кресло в комнате было всего одно — и лишь затем проговорил:

— Здравствуй, Люда. Что скажешь?

Людмила встретила его взгляд. Все восемьдесят прожитых лет смотрели на неё… из них последние тридцать лет в разлуке. Всё-таки правильно мечтают влюблённые — умереть в один день. А если не довелось, то уже ничем не склеишь того, что расколото временем.

Мгновение Людмила молчала, осознавая, что не будет ни семейных сцен, ни шагов к примирению. Она боялась и того и другого, но сейчас ей показалась обидной понимающая мудрость, светившаяся в глазах старика. И потребовалось ещё мгновение, чтобы проглотить эту обиду и заговорить о главном:

— Где Илюшка? Он куда-то пропал, я его не слышу.

Илья Ильич развёл руками и сказал примиряюще:

— Я его тоже не слышу. Скорее всего, он в Цитадели.

— Как?..

— Да вот, — Илья Ильич снова развёл руки, — мы вчера на Цитадель штурмом ходили, и вроде бы Илюшка сумел на стену подняться. Во всяком случае, с тех пор я его и не слышу. Возможно, это обязательное у них условие, чтобы не следили за ними…

— Нет там никакого условия, — сказала Людмила не то мужу, не то самой себе.

Она прямо из воздуха выдернула газету — Илья Ильич так и не удосужился узнать, как это делается и сколько стоит местная пресса, — и зашуршала страницами.

— Вон оно, на первой странице, — сказал Илья Ильич, сразу углядевший жирный заголовок: «Попытка штурма».

— Тут сказано «неудачная попытка», — казалось, Людмила не говорит, а стонет, — во что ты его втянул?

— Если бы была неудачная, — напомнил Илья Ильич, — то компас бы работал. Он даже на призраков работает. А совсем погибнуть Илюшка не может, ты же сама знаешь.

— Что я знаю?! — Людмила наконец перешла на крик. — Пока тебя не было, всё было нормально, а как ты появился — нате вам!

Илья Ильич хотел съязвить, что, мол, не по своей воле он тут, но сказал только:

— Извини.

— Что извини, что?.. Где теперь его искать?

— В Цитадели. Компас не работает, но должны быть и другие способы… — Илья Ильич коротко глянул на Людмилу, и та поняла несказанное: «Ведь у тебя же есть там знакомства…»

Опять намёк показался ей оскорбительней прямого обвинения, потому что намёк пришлось молча глотать.

— Хорошо, — сказала она, — я поспрошаю кой-кого.

— Как узнаешь — мне скажи, а то я тоже волнуюсь.

— Хорошо, я позвоню.

— У меня телефона нет, — чуть виновато сказал он.

— Тут можно без телефона, если компас поставлен.

Людмиле было неприятно признаваться, что компас на мужа у неё поставлен давным-давно и молчал все эти пустые годы, поэтому она выпрямилась в кресле и спросила язвительно:

— Чего ж ты не спрашиваешь, как я тут жила самостоятельно?

— Мне Илюшка рассказывал.

— И что он тебе рассказывал, позволь поинтересоваться?

— Что же я, не понимаю?.. — Илья Ильич говорил, уставившись себе в колени, не глядя на Людмилу, так что глухой старческий голос казался совсем чужим. — Я ведь тоже эти годы монахом не жил, что ж я теперь буду — пенять, что ты другую семью нашла?

— Нет у меня семьи, — отчётливо произнесла Людмила. — Работа у меня такая — шлюхой!

— Перестань, — тихо произнёс Илья Ильич.

— А чего скрывать? Шлюха она шлюха и есть. — Людмила с особым удовольствием повторяла оскорбительное слово, которого не дождалась от мужа. — Добро бы ещё с нормальным человеком жила, тут ещё можно было бы про любовь соврать, а то ведь зомбак — он вроде животного, с ним только за деньги и можно. А это знаешь как называется? Тебе шлюхи мало, на «б» слова ждёшь?

— Я вчера человека убил. — Илья Ильич вскинул прозрачные глаза, в упор глянув на Людмилу. — Совсем убил, так что он на моих глазах в пыль рассыпался. А между прочим, он мне ничего не сделал, я его вообще первый раз увидел. Я знал, что охранник, если его со стены скинуть, долго не живёт, но всё-таки убил. И тоже ради Илюшки, чтобы он мог на свободное место встать. Что же я теперь, тебя осуждать буду?

Людмила встретила его взгляд и лишь теперь поняла, что круги под глазами не от старческих немощей, а таки от побоев. Слегка подлечено, но если приглядеться, видно, что и губы расквашены, и скула рассечена. Ногами его били, что ли? Видать, изрядно досталось под стенами Цитадели.

— Да-а… — медленно выдохнула Людмила. — С какой стороны ни глянь, всюду ты хороший, а я в дерьме. Я без сына жить не смогла, грех на душу взяла — и что? А ты — разумник, тридцать лет его кормил. Тут всякий скажет: ты отец, а я дрянь себялюбивая. И теперь я как последняя сука в грязи валяюсь, чтобы сыну помочь, хоть немножко исправить, что сама же натворила, а ты пришёл и снова устроил всё, так что лучше не бывает. Одна я осталась, как цветок в проруби. И при жизни ты меня перешагнул, и после смерти…

— Не надо, — попросил Илья Ильич.

— Отчего же не надо? — Видимо, Людмила вздумала до конца пройти крестный путь и, начав с самобичевания, уже не