ВЕРЕВОЧНАЯ ЛЕСТНИЦА - МИХАИЛ БЕРГ

Сомнения в том, что именно Михаил Шолохов является автором «Тихого Дона», возникли уже в конце 20-х годов, почти сразу после того, как в 1928-м вышла первая книга романа, подписанного его именем. Уже в следующем году появляется письмо в газету «Правда», в котором утверждалось, что «врагами пролетарской диктатуры распространяется злостная клевета о том, что роман Шолохова является якобы плагиатом с чужой рукописи». Врагам, понятное дело, дали отпор, но в 70-х годах с легкой руки А. Солженицына дискуссия на тему авторства «Тихого Дона» возобновилась, перенесенная на страницы западных изданий. История, конечно, не терпит сослагательного наклонения, но избери Шолохов путь не советского писателя-лауреата, а – представим невозможное – писателя-эмигранта, упреков и сомнений, возможно, было бы меньше. Хотя если вспомнить продолжающиеся до сих пор споры о том, кто был автором «Илиады» или шекспировских трагедий, можно констатировать, что соответствие автора уровню его произведения всегда волновало умы.

Сразу успокоим бывших советских шолоховедов: ни одна из вошедших в сборник работ не предоставляет прямых доказательств того, что автором «Тихого Дона» является не Михаил Шолохов. Зато косвенных и в разной степени убедительных улик – множество. Солженицын уверен, что «Тихий Дон» написал Федор Крюков (1870-1920), сотрудник короленковского «Русского богатства» и член I Государственной Думы от Дона. Помимо некоторого стилистического сходства, фронтовые пути главного героя романа Григория Мелехова и Крюкова почти полностью совпадают. Умирая от тифа, Крюков беспокоится о судьбе заветного сундучка с рукописями, который, естественно, пропадает. Но между тем, что написал и опубликовал Крюков, и «Тихим Доном» разница не меньше, чем между тем же «Тихим Доном» и «Донскими рассказами» Шолохова. В минусе гений, творческое озарение, которое с таким же успехом могло осенить как Крюкова, так и другого неведомого писателя.

Поэтому Зеев Бар-Селла полагает, что автором «Тихого Дона» является не Шолохов с его четырехклассным образованием (плюс двухмесячные курсы для продинспекторов), но и не Крюков, а донской казак по происхождению, который учился в Московском Императорском университете, написал (кроме «Тихого Дона») две книги и был расстрелян красными в январе 1920 года в Ростове-на-Дону; на момент гибели ему не исполнилось тридцати лет.

Были и такие, кто уверял, что читал черновики «Тихого Дона» еще в самом начале 20-х; так, украинский писатель Иван Днепровский рассказывал, что однажды на рассвете, в 1920 году, когда он служил в Красной Армии, добивавшей остатки белых, начальник отряда, руководивший ночным расстрелом белогвардейцев, передал ему два деревянных чемоданчика со словами: «Ты, Вань, у нас литератор, понимаешь в литературе, почитай и скажи, стоит ли чего-нибудь эта писанина?» Писанина была увлекательная, но антисоветская, что и сказал Днепровский начальнику, а после публикаций первых частей «Тихого Дона» за подписью Шолохова пытался протестовать, искал правды у Горького, но по болезни последнего правды не нашел, что его и спасло. Историй о том, как люди с доказательствами исчезали в подвалах Лубянки, тоже немало. А рассказы о том, что то у одного, то у другого свидетеля чуть ли не до самого последнего времени хранились тетради с черновиками истинного автора романа, являются контрапунктом тайного желания справедливости, обуревавшего, очевидно, не одного исследователя истинного авторства знаменитого романа.

Наиболее убедительным сегодня выглядит исследование А. и С. Макаровых, которые, опираясь на результаты кропотливого текстологического анализа, доказывают, что в основе «Тихого Дона» лежат две разные редакции текста неизвестного автора. Первая редакция была создана до начала вешенского восстания казаков, то есть не позднее зимы 1919 года. Вторая, оставшаяся незавершенной, – после зимы 1919-го. Формула «автор-соавтор», впервые предложенная еще Ириной Медведевой-Томашевской, отводит Шолохову роль соавтора этого романа. Он соединял островки черновика своими вставками, корректировал и нивелировал поведение героев дошолоховского текста, вносил в него модные пропагандистские клише 20-30-х годов, компилировал и редактировал исходный текст с целью придать роману нужный политико-идеологический оттенок.

Макаровы поставили перед собой трудную задачу реконструкции первоначального текста и выявления редактуры, проявившейся во множестве хронологических разрывов и смещений, исторической путанице и нарушении последовательности изложения. Изучение конкретных изменений, которые «соавтор» Шолохов вносил в текст, увы, убедительно показывает и невысокий уровень его знаний по истории и географии Области войска Донского.

Незавершенная рукопись, очевидно, была Шолоховым частично уничтожена, а частично отредактирована для придания отдельным фрагментам текста видимости единства и развития сюжета. Вопрос о том, кто является автором «Тихого Дона» – Шолохов или, например, Крюков, – представляется Макаровым некорректным; вскрывая разные слои, разные уровни редактуры, они доказывают, что у хрестоматийно известного текста было несколько авторов – автор, соавтор, несколько редакторов, один из них – Михаил Шолохов. Не случайно его черновик «Тихого Дона» не сохранился, а – по словам будущего лауреата Ленинской, Нобелевской и прочих премий – погиб в 1942 году во время обстрела станицы Вешенской.

Вопрос – будет ли когда-нибудь названо имя другого или других авторов «Тихого Дона» – остается, таким образом, открытым. Как, впрочем, и другой – действительно ли нет правды на земле и нет ее и выше?

1997

В Петербурге завершился международный конгресс писателей-фантастов «Странник-97». Среди иностранных гостей конгресса было много знаменитостей, хотя наибольшее внимание прессы привлек американский писатель Роберт Шекли. А одним из лауреатов одноименной премии «Странник» стал Виктор Пелевин и его роман «Чапаев и пустота».

Виктор Пелевин для фантастов свой. Свой он и для так называемой серьезной литературы, которая к фантастике относится с традиционным пренебрежением, возрастающим по мере того, как тиражи «толстых» литературных журналов падают, а популярность писателей-фантастов растет. Успех Пелевина, начинавшего как кондовый фантаст, и заключался в том, что он соединил приемы модного (но в его случае – редуцированного, упрощенного) постмодернизма с фантастической тематикой и не менее модным буддизмом. В результате – редкое для России сочетание: массовый успех и внимание критиков-интеллектуалов.

Многие полагали, что последний роман Пелевина «Чапаев и пустота» получит престижного «Букера», однако благодаря упорно консервативным пристрастиям букеровского жюри он даже не попал в шестерку финалистов. Для функционеров премии писателей-фантастов «Странник» это стало дорогим подарком, они, по сути дела, просто подобрали тот лакомый кусок, который оказался невостребованным в большой литературе. Застолье кончилось, все разошлись, на пустой тарелке остался соленый рыжик. Пелевин стал лауреатом в номинации, которая «Странником» обозначена как «крупная форма».

Имена других лауреатов мало что говорят тем читателям, которые не следят внимательно за бурным потоком современной российской фантастики. Зато имя американского писателя Роберта Шекли известно многим. Приглашенный на конгресс «Странник-97» в качестве почетного гостя, Роберт Шекли был обречен уехать из Петербурга с той или иной наградой. Но получил сразу две. От «Странника» – приз в главной номинации, обозначенный здесь как «Паладин фантастики» (то есть за выслугу лет). От «Золотого Остапа» – премию в номинации «Социальная сатира».

Приезд Шекли в Россию вызвал крупные, почти ямбические волны. Несколько характерных эпизодов. Чтобы показать американскому фантасту российские пейзажи, из Москвы в Петербург его везли на машине. За превышение скорости машину тормозит гаишник. Начинает выписывать штраф, но, узнав, что перед ним сам Роберт Шекли, вместо штрафа просит писателя расписаться на какой-то бумажке. В придорожной шашлычной хозяин заведения, прослышав об американском госте, сначала присоединяется к застолью, а затем вынимает из кармана однодолларовую купюру, чтобы заполучить автограф именно на ней. Денег за обильную еду, конечно, не берет.

Надо сказать, что Шекли был настолько ошеломлен оказанным ему приемом, что постоянно переспрашивал: «Вы уверены, что не ошибаетесь и не принимаете меня за кого-то другого?» Дело в том, что у себя на родине Шекли был особенно популярен в конце 50-х – первой половине 60-х и тогда же стал переводиться на русский, так как его произведения, отмеченные, по словам Краткой литературной энциклопедии, «гуманистической направленностью и идейной глубиной», пришлись по нраву не только российскому читателю, но и литературному начальству. Сегодня в Америке Шекли не то чтобы совсем забыт, но куда менее популярен, чем, скажем, Брюс Стерлинг – новая, яркая и дорогая звезда такого направления американской фантастики, как «киберпанк». Стерлинг, как, впрочем, и Чарльз Браун, главный редактор журнала «Локус», самого влиятельного журнала фантастики в США, также был гостем конгресса «Странник-97», но они не привлекли к себе особого внимания. Пристрастия к «осетрине второй свежести» традиционны для российского вкуса…