Стеклодувы - Дафна дю Морье

Я сразу же написала Роберу, умоляя его уехать из Парижа, но у меня было мало надежды на то, что он на это согласится. Если он все еще работает на Лакло и других приближенных герцога Орлеанского, они, наверное, считают, что теперь наконец пришел их звездный час.

Страшные слухи о заговоре, о том, что королева собирается взорвать Национальное Собрание, а вместе с ней чуть ли не весь Париж, донеслись и до Ле-Мана; Пьер только об этом и говорил, когда на следующей неделе туда приехали Мишель и Франсуа. По-видимому, кто-то из депутатов подтвердил этот слух в письме своему выборщику (выборщики – это наиболее влиятельные и уважаемые люди в каждой округе, которые выбирали депутатов от Третьего сословия).

– Париж окружен войсками, – сообщил Пьер брату, и впервые в жизни его самообладание ему изменило. – Вчера возвратилась из Парижа жена нашего депутата, так вот она узнала из самых авторитетных источников, что стоит принцу Конде сказать слово, и сорок тысяч солдат займут столицу, и что у них есть приказ стрелять во всякого, кто поддерживает Собрание. Если это случится, будет настоящая бойня.

Опровержение этих слухов поступило со стороны Эдме; ее муж, мсье Помар, в качестве сборщика налогов для Сен-Винсентского аббатства, присутствовал на обеде, который давали офицеры Шартрского драгунского полка в честь возвращения своего командира виконта де Валенс. Судя по тому, что рассказывал виконт, моральный дух столицы находится на самом высоком уровне, а герцог Орлеанский и Неккер по-прежнему являются самыми популярными людьми.

– Конечно, – говорила Эдме Мишелю, – виконт де Валенс принадлежит к сторонникам герцога Орлеанского. Он женат на дочери его бывшей любовницы, мадам де Жанлис, а сам он – любовник мачехи герцога. Можно ли себе представить более тесную семейную связь?

Эдме, так же как и Робер, обладала способностью собирать разные слухи, и, когда она стала пересказывать их Мишелю, я порадовалась, что мы живем в деревне, а не в Ле-Мане.

– Я н-не желаю слушать сплетни, – заявил Мишель. – Самое главное, я не верю ни одному аристократу, независимо от того, поддерживают они герцога Орлеанского или нет. А что до этого осла Помара, пусть бы он лучше вообще помалкивал вместе со своими м-монахами.

Мой муж и брат вернулись домой в Шен-Бидо полные этих противоречивых слухов, к тому же Пьер им на прощание сказал, что если в Париже начнется заварушка, то патриоты и выборщики в Ле-Мане образуют комитет, возьмут в свои руки муниципальное управление и издадут распоряжение о том, что каждый человек, способный носить оружие, должен явиться в ратушу, где будет формироваться народная милиция.

– А со стороны шартрских драгун, – многозначительно добавил он, – у нас неприятностей не будет.

Я подумала, что сведения Эдме в конце концов подтверждаются.

В сущности говоря, нас в Шен-Бидо гораздо больше занимала приближающаяся уборка урожая, чем подготовка к возможным беспорядкам в Ле-Мане. По всей округе шайки бродяг нападали ночами на поля и косили пшеницу и ячмень. Мы не знали, что они собираются делать с зерном, есть ли у них, куда его прятать и где хранить про запас, но мы все страшно боялись за свои посевы: ведь если что-нибудь случится с нынешним урожаем, зимой нам всем придется голодать.

Мишель и Франсуа каждую ночь выставляли часовых для охраны полей, но все равно мы не могли спать спокойно, потому что крутом говорили, что эти бродяги вооружены. Кроме всего прочего, они совершали набеги на наши дровяные запасы в лесу; скорее всего, они их продавали, а окрестные жители охотно покупали дрова в предвидении холодной зимы. Это представляло серьезную угрозу нашему существованию – ведь если мы не сможем обеспечить топливом нашу печь, вся работа станет. Подобное уже случилось в лесах Боннетабля. Жена Пьера была оттуда родом, так что мы узнали об этом из первых рук.

– Н-ничего не поделаешь, – говорил Мишель. – Придется организовать патрули и на день, и на ночь, чтобы охранять всю нашу территорию отсюда до Монмирайля.

Вместе с Франсуа они по очереди патрулировали ночью, и в первые десять дней июля я либо лежала одна, беспокоясь за мужа, либо, когда он был дома, непрерывно думала о Мишеле – как он стоит где-нибудь в лесу, караулит и ждет бандитов, которые не приходят.

Не помню точно, когда это было, но то ли в понедельник тринадцатого, то ли во вторник четырнадцатого, словом, в один из этих дней Франсуа принес из Мондубло новость, что партия Двора уговорила короля сместить Неккера с поста министра финансов и он тут же отправился в ссылку. Париж оказался на осадном положении; таможенные барьеры, расположенные вокруг города, опрокидывались или поджигались, таможенные служащие спасались бегством, народ повсюду вышел из повиновения, люди нападали на артиллерийские склады и грабили их, чтобы запастись оружием.

– Хуже всего то, – говорил Франсуа, – что весь сброд, который только был в Париже, хлынул в провинцию. Узники, бежавшие из тюрем, нищие, воры, убийцы, а также безработные – все они устремились на юг, предоставив честным горожанам в одиночку сражаться с партией Двора и аристократами.

Франсуа приехал из Мондубло в одной из наших заводских повозок. Он так гнал лошадей, что от них шел пар, да и сам он был весь в поту. В ту же минуту его окружила толпа рабочих, среди которых был и Мишель.

– В чем дело? Что случилось? Откуда ты это узнал?

Он снова и снова повторял свой рассказ, и сразу же Мишель начал отдавать распоряжения своим людям, чтобы они разбивались на группы, – вся работа на заводе прекращается до особого распоряжения, – и эти группы, или отряды, должны направиться в Плесси-Дорен, Монмирайль, Сент-Ави, Ле-Голь и на запад, в Вибрейе, чтобы сообщить тамошним жителям о том, что происходит в Париже, и приготовиться к нашествию бандитов. Другая группа останется в Шен-Бидо, чтобы защищать завод. А кто-то из них – либо он сам, либо Франсуа – направится в Ферт-Бернар, чтобы на почтовой станции, где дилижанс меняет лошадей, узнать последние новости из Парижа.

А на меня, естественно, легла обязанность известить обо всем семьи рабочих, то есть зайти в каждый дом и предупредить всех, чтобы никто не выходил за пределы нашей территории и чтобы дети не отходили далеко от дома. По мере того как я снова и снова говорила женщинам о необходимости соблюдать осторожность и видела, как они пугаются, мне самой становилось не по себе; в воздухе витали неуверенность и страх, никто не знал, что нас ожидает, и мысль о бандитах, которые проникли так далеко на юг и которые жгли и грабили все на своем пути, наполняла всех ужасом.

В ту ночь мы ничего нового не узнали, кроме того, что рассказал Франсуа, приехав из Мондубло. В течение двух последующих дней мы не получали из Парижа никаких вестей, было известно одно: на улицах идут бои и множество людей были убиты. Некоторые говорили, что была взорвана Бастилия, другие уверяли, что премьер-министр Англии Питт прислал во Францию сотни солдат, для того чтобы поддержать аристократов и отогнать бандитов подальше от Парижа, дабы они вновь не соединились с горожанами.