Саблями крещенные - Богдан Сушинский

— Мы-то думали, что вас уже нет в живых. Полковник приказал разыскать живого или мертвого.

— И даже задержал полк, — добавил возглавлявший эту группу сержант. — Он разослал во все концы села шесть разъездов.

— Кто же вам подсказал, где меня найти? Конюший господина Зульского Орест?

— Не знаем, кто это такой, — непонимающе переглянулись драгуны.

— Старушки проходили, они видели вас, — объяснил Пьёнтек.

— Что ж, нашли, значит, нашли, — рассеянно развел руками Шевалье, обращаясь при этом к Подольской Фурии.

Он уже и сам ждал удобного момента, чтобы оставить ее, нужен был только повод. И вот он появился в лице этих троих поляков. Где-то в глубинах души Пьер и впрямь не желал расставаться с этой странной женщиной, однако теперь у него появилось оправдание: вон, его уже разыскивают, за ним приехали. Пьёнтек даже предусмотрительно прихватил свободного коня.

Чтобы не затягивать сцену прощания, странствующий летописец решительно направился к воротам, но вдруг обратил внимание, что все трое драгунов брезгливо смотрят на повешенных.

— Вот именно, займитесь ими, — властно приказал он, вспомнив, что является офицером. Снимите и… — Шевалье осмотрелся. Куда их девать? Рыть могилу? Но где? И потом — время. — И предайте огню, — наконец нашелся он.

Драгуны мигом подъехали к груше, не сходя с седел, срезали обоих повешенных и, ухватив за веревки, потащили к догорающей хате.

— Слушай, Христина, — пошел вслед за ними Шевалье. — Да ведь этот, второй, кажется, и есть тот самый Орест, конюший господина Зульского? Я прав, Пьёнтек?

— Извините, господин майор, я не был знаком с конюшим подстаросты.

— Мы тоже не знали его, — пожали плечами остальные драгуны, задержав тело Ореста возле все еще сидевшей на земле Подольской Фурии.

— Так все-таки, это Орест или не Орест? — вновь присмотрелся к посиневшему, со вздувшимися венами лицу казненного.

— Когда вы убежали, он вначале избил меня, а потом, как всегда, не сдержался и тоже принялся ласкать, — наконец, поднялась с земли Христина.

— Постой, так это он должен был убить меня?! Почему ты молчишь? Отвечай: он или тот, второй?

— Этого, второго, они подвесили уже полумертвого. Обоих схватили у меня в доме. Убегая, ты ранил его в саду. Я пыталась спасти. Убить тебя должен был Орест.

— Получается, что он приводил и он же убивал?! Да что ж тут у вас, целая шайка душителей?! Новоявленная секта ассасинов [17], что ли? Я-то считал, что этот гробокопатель всего лишь поставлял тебе «любовников смерти», а доводил их до адских оргий кто-то другой.

— Так его уже можно сжигать? — нетерпеливо спросил Пьёнтек. — Орест или не Орест, не все ли равно? А вас там ждут. Если полк уйдет, нас перевешают на этой же груше.

— В огонь его! — скомандовал Шевалье. — Жаль, что не представилась возможность швырнуть его туда живым.

— Если бы он не ласкал меня, он еще жил бы, — шла за телом Ореста, которое волокли по земле, Подольская Фурия. — Но он тоже хотел любить меня. Зачем ему это понадобилось? Почему все мужчины в этом крае хотят любить именно меня?

— Ты права, Христина, — мрачно согласился Шевалье, задержав женщину уже тогда, когда она чуть было не ступила в огонь вслед за Орестом. Обхватил ее за плечи и повел к воротам. — Ты права… Если бы мы не ласкали женщин, мир был бы совершенно иным. Войн вообще не происходило бы, а мужчины умирали бы своей смертью. Но в том-то и дело, что каждый из нас хочет ласкать тебя и тебе подобных. Так уж мы устроены.

К забору вновь подошли две старушки с посошками в руках. Шевалье узнал их, это были те самые, которые уже наведывались к Подольской Фурии и которые выдали его пристанище Пьёнтеку.

— Ваши дома тоже поляки подожгли?

— Нет, — ответили в один голос.

— Вы не таите зла на эту женщину?

Старухи попытались распрямить согбенные плечи, чтобы заглянуть Христине в лицо, однако им это не удалось. Шевалье заметил, что они очень похожи друг на друга, как могут быть похожи только близняшки.

— Ее все село ненавидит, — сказала одна из них. — Мужей сманивает и всех заезжих сманивает.

— И с самого детства ведьмует, — добавила вторая. — Бесовский огонь в ней какой-то.

«Относительно “бесовского огня” вы, пожалуй, правы: пылает он в ней, пылает…» — мысленно согласился Шевалье, хотя имел в виду совершенно не то, о чем толковали старушки.

— Но мы зла на нее не таим. Мужей у нас нет, и никогда не было.

— Тогда уведите ее отсюда. Мне страшно оставлять ее одну на пожарище.

— Уведем, господин офицер, уведем, — прогнусавили старухи. — Вы себе езжайте с богом. Вы приехали и уехали, а мы тут промежду собой поладим, будь она хоть ведьмой, хоть последней уродиной. Каждое село должно иметь своего кузнеца, свою повитуху и свою ведьму.

— Нас, как видишь, Бог тоже не обделил. Кузнец есть, а мы — повитухи.

Тела висельников были преданы огню, и Шевалье мог со спокойной душой сесть в седло. Оказавшись в нем, француз пришпорил коня и погнал туда, где между ветвями деревьев и крышами домов виднелась колокольня церкви, к сворачивающемуся лагерю драгунского полка. Он гнал и гнал коня.

Больше всего он боялся сейчас, что не выдержит, оглянется и увидит стоящую у пожарища женщину, с которой провел такую неописуемо божественную, такую, в самом немыслимом значении этого слова, убийственную ночь.

43

Первый удар приняли на себя виконт и сержант Пикондэ. Они лишь на несколько минут задержали двух всадников в самой узкой части горловины, заставив остальных воинов сгрудиться за ними. Но этих минут вполне хватило для того, чтобы из ворот замка вырвались мушкетеры д’Артаньяна и слуги баронессы, а из леса — солдаты во главе с капитаном Стомвелем. Причем капитан разделил своих драгун на две группы. Одна из них приближалась по нижнему ярусу, чтобы прийти на помощь виконту де Морелю, другая должна была слиться с мушкетерами лейтенанта д’Артаньяна.

Германца, который сразился с де Морелем, выстрелом из пистолета убил лейтенант Гарден, чем вызвал у виконта кровную обиду, хотя противник явно теснил его. Но второй воин, яростно отбиваясь, прорвался между сержантом и де Морелем, пытаясь трусливо покинуть поле боя. Однако наперехват ему ринулись двое солдат Стомвеля.

Сам барон метнулся вправо от горловины, очевидно, надеясь прорваться к нижнему ярусу вдоль берега реки, но зорко следивший за ним д‘Артаньян сразу же бросился вслед.

Барон выстрелил почти в упор, с каких-нибудь трех метров. Только сама судьба своей рукой могла отвести от д’Артаньяна пулю, прошедшую буквально в сантиметре от виска, обжигая кожу и волосы.