Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 Меня провели к нему в другие маленькие хоромцы, бывшие на дворе, и он не успел меня завидеть, как бежал ко мне с распростертыми руками, говоря:

 — Ах! Друг ты мой сердечный, Андрей Тимофеевич! Как я рад, что ты, наконец, к нам приехал; мы в прах тебя уже заждались и не знали, что о тебе думать, — боялись, что не сделалось ли уже чего с тобою при теперешней половоди! Ну, скажи же ты мне, мой друг!.. — продолжал он, меня обнимая и много раз целуя. — Все ли ты здорово и благополучно ехал? Все ли живы и здоровы наши кенигсбергские друзья и знакомцы? Как они поживают и помнят ли меня?

 — Все, все хорошо и слава Богу! — отвечал я. — И кенигсбергские наши все живы и здоровы, все вас по–прежнему еще любят и все велели вам кланяться.

 — Ну пойдем же, мой друг, пойдем к генералу, — подхватил он. — Он будет очень рад, тебя увидев, и у нас не было дня, в который бы мы с ним о тебе не говорили.

 — Хорошо, — сказал я и пошел за ним, туда меня поведшим.

 Мы нашли генерала в его кабинете, чешущего волосы и убирающимся, с стоящим перед ним секретарем полицейским и держащим под мышкою превеликий пук бумаг.

 Не успел генерал увидеть вошедшего меня в комнату свою, как, обрадовавшись, возопил он:

 — Ах! Вот и ты, Болотов! Слава, слава Богу, что и ты приехал! Мы взгоревались было уже о тебе, мой друг! Как это ты по такой распутице ехал? Поди, поди, мой друг, и поцелуемся…

 Я подбежал к нему и, будучи крайне доволен столь ласковым его приемом, благодарил его за оказанную им мне милость.

 — Не за что! Не за что! — подхватил он. — А я сделал то, чем тебе был должен. Ты заслужил то, чтоб нам тебя помнить, и я очень рад, что мог тебе сделать сие маленькое, на первый случай, благодеяние. Поживем, мой друг, еще вместе, и я не сомневаюсь, что ты, по прежней дружбе и по любви своей ко мне, постараешься и ныне поступками и поведением своим оправдать хорошее мое о тебе мнение.

 Я кланялся ему и уверял, что употреблю все силы и возможности к тому, чтоб заслужить дальнейшее его к себе благоволение и милость.

 — Хорошо, мой друг! — подхватил он. — Я и не сомневаюсь в том; но скажи же ты мне теперь, как поживали вы без меня в нашем любезном Кенигсберге? Довольны ли вы были Васильем Ивановичем? И что поделывали там хорошенького?

 Сие подало нам тогда повод к предлинному разговору. Он расспрашивал меня обо всем, а я рассказывал ему, что знал, и о чем ему более знать хотелось. Наконец спросил он меня, где же я остановился?

 — На квартире, — сказал я.

 — Но для чего же не ко мне прямо на двор взъехал? Мы нашли бы, может быть, местечко где б тебя поместить, хотя и тесненько, правду сказать, у меня в доме.

 Я обрадовался, сие услышав, ибо надобно сказать, что мне самому не весьма хотелось жить у него в доме и быть всегда связанным и по рукам, и по ногам, а на квартире надеялся я иметь сколько–нибудь более свободы, а потому и отвечал я, что могу стоять и на квартире.

 — Очень, очень хорошо! — подхватил он. — Но скажи, по крайней мере, не далеко ли она? И не будет ли тебе затруднения всякий день ко мне оттуда ездить?

 — Очень близко, — отвечал я, — и чрез несколько только дворов от вашего дома.

 — Всего лучше, — подхватил он, — но хороша ли и покойна ли она?

 — Хороша, ваше высокопревосходительство!

 — Ну, так, поживи же ты, мой друг, покуда на оной, а там мы уже посмотрим, а между тем о содержании своем нимало не заботься. Кушать ты здесь у меня кушай, а лошадей–то… небось, ты ведь на своих приехал?

 — На своих, — сказал я.

 — Лошадей–то можешь ты всех распродать; на что они тебе здесь? А оставь только одну, на которой тебе со мной ездить, да и той вели–ка ты брать корм с моей конюшни, а не покупай и не убычься. {В смысле — не траться.}

 Я благодарил его за сию милость, а генерал, начав осматривать между тем меня с ног до головы и увидев, что на мне не было шпор, сказал:

 — Жаль, что нет на тебе теперь шпор, а то хотел было я поручить тебе теперь же маленькую комиссию, и чтоб съездил ты на минутку во дворец.

 Я извинился в том, сказывая, что я пришел пешком и того не знал и что нет теперь со мною лошади.

 — Лошадь — безделица! — сказал он. — Ею бы мы тебя уже снабдили… но постой, — продолжал он, — шпоры–то есть и у меня излишние. Подай–ка, малый, мои маленькие серебряные господину Болотову!… А ты, мой друг, — обратись к одному полицейскому офицеру, продолжал он, — ссуди–ка нас, пожалуй, на несколько минут своею лошадкою, ей ничего не сделается, а послать–то мне очень нужно!

 — С превеликою радостью! — отвечал офицер, — лошадь готова! — и пошел приказывать подавать ее, а слуга между тем отыскивал шпоры, надевал их на мои ноги.

 Я стоял и, простирая ему свои ноги, мысленно заботился о том, как бы мне получше исполнить первое возлагаемое на меня дело. Упомянутый генералом дворец возмутил во мне весь дух мой: как не бывал я еще от роду никогда во дворце, то был он мне тогда так страшен, как медведь, и я не знал, как к нему и приступиться и подъехать.

 Но смущение мое еще более увеличилось, как между тем, как надевали на меня шпоры, генерал далее сказал:

 — Вот какое дело, зачем хотелось бы мне, чтоб ты, мой друг, во дворец съездил. Мне хочется, чтоб ты распроведал и узнал, что государь теперь делает и чем занимается?..

 Слова сии поразили и смутили меня еще более.

 — Вот тебе на! — говорил я сам в себе, — и первый блин уже комом, и не напасть ли сущая? Ну как это мне там и у кого распроведывать? Никого–то я там не знаю и ни к кому приступиться, верно не посмею! Ах! Какое горе!

 Говоря сим и подобным сему образом сам в себе, готовился было я прямо сказать генералу, что ком–миссию, поручаемую им мне, я, по новости своей, вряд ли могу еще исполнить, но, по счастию, он сам, взглянув не меня, смущение мое приметил и, власно как опомнившись, мне сказал:

 — Да, ведь вот еще! Ты, надеюсь, не бывал еще во дворце и ни положения его и ничего не знаешь?

 — Точно так, ваше высокопревосходительство! — подхватил я. — И когда ж мне еще и бывать? Я приехал вчера в вечеру и нигде еще не был.

 — Хорошо ж, — сказал он, — так я дам кого–нибудь тебя проводить и указать то заднее крылечко, к которому надобно тебе подъехать, а и там как поступить, дам тебе наставление.

 — Очень хорошо, — сказал я.

 — А вот каким образом, — продолжал он, — как взойдешь ты на сие крылечко и маленькие тут сенцы, то войди в двери налево и в маленький покоец. Тут найдешь ты стоящего часового и ты постой тут и подожди, покуда войдет какой–нибудь из придворных лакеев: и тогда попроси ты, чтоб вызвали к тебе искусненько Карла Ивановича Шпринтера, и вели–таки сказать ему, что ты прислан от меня к нему. И как он к тебе выйдет, то поклонись ему от меня, но смотри ж, говори с ним по–немецки, а не по–русски, и скажи, что я велел просить распроведовать о том, что теперь государь делает, и чем занимается, и весел ли он? И чтоб он дал чрез тебя мне знать о том, и буде он тебе прикажет тебе подождать, то подожди.