Тень Альбиона - Андрэ Нортон

— Что за безобразие! — мгновенно откликнулась Сара. — Всем известно, что представление ко двору — самый надежный способ войти в высший свет, а мне сказали, что это — вещь первостепенной важности для юной леди. Возможно, ваш дядя еще передумает.

— Нет, — печально произнесла мисс Баллейн тоном человека, смирившегося с неизбежностью. — У дяди Ричарда другие планы относительно меня. Но мне так нравится смотреть на красивые наряды… — и девушка вздохнула.

— Ну что ж, вы можете посмотреть по крайней мере на мой — если пожелаете, — решила Сара. — Не вижу, почему бы вам не сходить вместе со мной к мадам Франсине — ведь дядя не запрещал вам заводить друзей в Лондоне, верно?

— Нет, — отозвалась мисс Баллейн, и лицо ее мгновенно прояснилось. Она улыбнулась, продемонстрировав безукоризненно белые зубы и очаровательные ямочки на щеках. — Думаю, дядя не станет возражать против дружбы с вами.

В молодости мадам Франсине, уроженка небольшого мидлендского села, носила скромное имя Сары Франк, но трудолюбие, талант, решимость и щедрость знатного любовника помогли ей стать одной из самых популярных портних, обшивающих дам высшего света. За последние несколько недель, посещая мадам Франсине — и выяснив при этом, к легкому своему недоумению, что маркиза Роксбари всегда поддерживала отношения с высшими слоями, о которых у нее не сохранилось воспоминаний на осознанном уровне, — Сара обнаружила, что мадам не только знает все сплетни обо всех политических деятелях, от самых влиятельных до самых незначительных, но и что ее журналы мод поступают прямиком из Парижа, проходя сквозь границу с той же легкостью, что и слухи. Мадам Франсине, подобно многим другим, прилагала все усилия, чтобы маркиза Роксбари чувствовала себя в Лондоне как дома, и потому, когда Сара явилась к ней с новой подругой, модистка тут же велела принести чай и пирожные и пустила в ход все свое незаурядное обаяние.

Мисс Баллейн принадлежала к числу тех людей, что непроизвольно внушают к себе доверие, и молодые женщины стали лучшими подругами задолго до окончания примерки. Леди Роксбари пригласила Мириэль заходить к ней в любое время, когда только ей будет удобно. Сара настолько опасалась мужчин — охотников за состоянием, а также надвигающейся перспективы брака с герцогом Уэссекским, что даже не подумала, что и у женщин могут иметься некие тайные причины для знакомства с маркизой Роксбари, и о том, что из подобного знакомства можно извлечь немалую выгоду.

В тот же самый майский день, когда произошло много интересных встреч, в олбанских апартаментах Уэссекса появился гость.

После того случая, когда вдовствующая герцогиня призвала его к себе, молодой герцог все чаще предпочитал уединение. Он одновременно и избегал светских встреч, которые находил утомительными, и пытался выиграть время, дабы обдумать щекотливую проблему, перед которой его поставила дражайшая бабушка.

Проблема заключалась в том, что Уэссекс не мог придумать никакой уважительной причины, которая позволяла бы ему не жениться на маркизе Роксбари, — во всяком случае, не мог придумать причины, которая убедила бы бабушку. В конце концов, они с Роксбари помолвлены уже много лет. Роксбари была вполне подходящей кандидатурой — судя по всему, маркиза не принадлежала к тому разряду женщин, которые требуют, чтобы муж ухаживал за ними с пылом любовника. Он мог и дальше заниматься своими делами, а маркиза занялась бы своими, и до тех пор, пока она воздерживалась бы от украшения герцогского родословного древа чужими побегами, Уэссекс мог бы считать, что легко отделался, как бы там она себя ни вела.

Но несмотря на все эти утешительные размышления, Уэссекс категорически не хотел жениться. Герцог знал, что ведет слишком сомнительный образ жизни и слишком сильно рискует, служа королю и своей стране, скомпрометировать собственное имя, чтобы из него получился порядочный муж для порядочной леди. Он подозревал, что это некий наследственный порок Дайеров; с чего бы иначе два герцога подряд столь безоглядно отдались темному соблазну Игры теней? В мрачный полуночный час Уэссекс поклялся, что герцогский род окончится на нем.

Но представить эти превосходные доводы на рассмотрение его любящей бабушки было совершенно невозможно.

«А если бы я и захотел жениться, то уж точно не на такой беспокойной женщине, как Роксбари…»

«Беспокойной». Уэссекс уже почти осознал, что вызвало у него столь любопытную мысль, но тут раздался стук в дверь.

— Ваша милость, к вам мистер Костюшко, — произнес Этелинг. Во время недолгих визитов в Лондон Илья Костюшко обычно не наряжался в свой роскошный мундир, поскольку тем самым он — не считая риска зацепиться за каждую арку на Пикадилли — привлекал бы внимание к тому факту, что он порвал со своей армией, — ведь его полк предпочел служить заклятому врагу Англии.

Всем своим видом достойный слуга выражал легкое порицание — точнее, оно окутывало Этелинга, словно призрак лондонского тумана. Этелинг не одобрял неугомонного иностранца, имеющего обыкновение заявляться к Уэссексу в любое время суток и втягивающего герцога в эскапады, наносившие сильный урон гардеробу его милости. 

— Проси.

Уэссекс сунул груду счетов и cartes de invitation[13] в ящик стола и выжидающе уставился на дверь.

И он не обманулся в своих ожиданиях. Илья Костюшко, разряженный в штатское по последней лондонской моде, вплыл в гостиную Уэссекса настолько томно, насколько это позволяла его непоседливая натура. Шляпу, перчатки и трость Костюшко оставил при себе, невзирая на попытки Этелинга — впрочем, попытки были не слишком решительные — завладеть ими. Даже когда Костюшко одевался в гражданское, его вкус разительно отличался от сдержанных, умеренных представлений лондонского света. На этот раз мистер Костюшко вырядился в лимонно-желтые обтягивающие панталоны, оттенок их в точности соответствовал цвету его лайковых перчаток. Его гусарские косички были перевязаны ленточками того же цвета и спускались на грудь, касаясь вышитого жилета из фиолетового бархата. Жилет был украшен серебряными пуговицами и повергал всех, кто его видел, в изумление и восторг. Поверх этого поразительного наряда был надет эффектный камзол из ярко-красной парчи. А венчала все произведение портновского искусства касторовая шляпа с загнутыми полями, начищенная до блеска. Отороченный кружевами галстук был скреплен алмазной булавкой. Из карманов жилета свисало множество брелоков. Илья воинственно помахивал тростью-шпагой с эмалевым набалдашником. Серьга в ухе довершала эту лихую и внушающую благоговейный ужас картину.